Автор Isaya.
Все права на данную вещь принадлежат ей и только ей.
Все между ними было до банальности просто: она, как водится любила до потери сознания и грустила осенью, а в нем… В нем была темная, полудикая романтичность: он всегда попадал в такт своими едкими замечаниями, играл на скрипке переливчатые наборы и вообще, часто говорил ей всякие банальности.

Они познакомились как все: он как все галантно с ней поздоровался, выловил за шкирку из серой толпы – отмыл, почистил и заглянул в глаза, в надежде на маленькую яркую искорку – ну, а что, вдруг промелькнет, хотя бы на этот раз? Ан нет.

Они… Нет, ни черта! Их – не было! Был только Он и Она. Двое, две разных абсолютно непохожих друг на друга фигуры - она молоко любила, а он, рыча по ночам и скрипя зубами, любил терпкий глинтвейн.
Ему нравилось ставить двойные многоточия, после каждой фразы, которую он писал, оставляя комментарии на чужие посты: «Ты бездарь и не-формат».
Только я совсем забыла, о чем веду речь, зачитавшись его историей - знакомьтесь, господа и дамы! Он – никому неизвестный писатель с трехдневной щетиной; от него пахнет сигаретами и нежностью, а голос у него серебрится блеклой галантностью фраз. У него длинные аристократические пальцы и по ночам он, печатая свои рассказики, шутит – чем больше напечатаю, тем длиннее станут пальцы.
У него желтая кожа. И дивные мысли. Он как раз из той категории людей, которая спотыкается, глядя на звезды.

А она? Та еще стерва, своенравная и такая нежная. У нее имени нет – она ему не представилась; зачем романтику имя?
И вот они сидят вечером, в его маленькой кухне: он на самом деле такой весь домашний: делает на плите гренки и снимает чай, в коричневом халате, тапочках и одном носке. А она сидит, гордо на медном тазу и смотрит на него дикими зелеными глазами, то и дело, высматривая у его глаз мелкие счастливые морщинки.

Сегодня он был на улице – относил в издательство свои рассказы, купил чуть меньше килограмма яблок и сдал в ремонт свой старый плащ
А знакомый парень из метро продавал журналы – там обычно печатались такие же неизвестные, мало кому нужные одиночки-авторы, с громкими и звучащими Никами-званиями. А он? Ой, это совсем другая история, у него был такой неприметный и серый ник – он звал себя Роуком, но на лишние буквы не хватило монет и пришлось позорно сократиться до Рока.
Роковой момент – он вовсе не считал себя Роковым, он был Роуком! Но разве объяснишь это кому-то спешащему куда-то, тому, кому-дела-до-тебя-нет?

Ну, что, поиграли в полноценную семью?
Это было довольно необычно. Он ее любил, правда. Не любил только, когда наступали праздники или приходилось ее купать – она, сволочь, царапалась.

У него не было денег, не было любимой женщины, была только кошка, которую кормила его соседка, была пара старых черных перчаток и скрипка – больше у него ничего не было.

Да что же это такое, ну почему все так?

А потом все сократилось до нескольких минут: визг, скрежет, шепот и боль.
Она попала под машину.

И теперь у него ничего не сталось, кроме лилового шарфа в руках, да смятого запаха старых газет.
Все между ними было до банальности просто: она, как водится, любила до потери сознания и грустила осенью, а он…
А он по-прежнему часто терял зонтики.
[699x437]