[показать]Повѣствованіе о жизни Златоуста находится въ необходимой связи съ исторіею его краснорѣчія и его вліянія на умы, а твердость мученика подтверждаетъ славу проповѣдника. Кроткое вліяніе на легкомысленный и остроумный народъ антіохійскій, борьба посреди заговоровъ и крамолъ въ Константинополѣ, мужество въ продолжительномъ заточеніи, — отвѣчаютъ, такъ сказать, всѣмъ оттѣнкамъ его краснорѣчія, поперемѣнно картиннаго, чувствительнаго, изящнаго, важнаго и возвышеннаго. Въ каждомъ словѣ св. Златоуста всегда ощущается глубокая сердечность, какъ плодъ живой любви проповѣдника къ своимъ слушателямъ; и это качество у него выражается въ пастырской настойчивости, въ особенной трогательности тона и въ сладкорѣчивомъ обиліи облагодатствованнаго слова.
Вступивъ на служеніе проповѣдническое, св. Златоустъ тотчасъ же показалъ такое усердіе къ своему дѣлу и къ своимъ поучаемымъ, что мысль его отселѣ всецѣло обращена къ священному долгу благовѣствованія, и сердце вполнѣ занято было попеченіомъ о просвѣщеніи ввѣренныхъ ему душъ. Онъ рѣшился, и всегда пребылъ вѣренъ святой рѣшимости своей, не отступать ни предъ какими препятствіями въ дѣлѣ, не останавливаться никакими трудностями на пути къ успѣху. Вотъ, въ одной изъ самыхъ первыхъ по времени бесѣдъ его, какъ бы предначертаніе проповѣднической дѣятельности, какое сдѣлалъ онъ самъ себѣ и высказалъ вслухъ всего народа: «я убѣдилъ душу мою, чтобы, доколѣ буду дышать и Богу угодно будетъ соблюсти насъ въ настоящей жизни, исполнять свое служеніе и дѣлать повелѣнное, будетъ ли кто вниматъ, или нѣтъ. Но какъ есть такіе, которые разслабляютъ руки у народа, и сами не принося никакой пользы нашей жизни, охлаждяютъ и въ другихъ ревность. Знаю, что и вчера многіе, увидѣвъ, что нѣкоторые провели день въ корчемницѣ, съ насмѣшкою и издѣваясь говорили: «вѣдь совершенно убѣдилъ, совсѣмъ никто не пошелъ въ корчемницу, всѣ истрезвились»!.. — Что говоришь, человѣкъ? Развѣ мы обѣщали уловить всѣхъ въ одинъ день? Если убѣдилось десять, если только пять, если даже одинъ, — не достаточно ли и сего для нашего утѣшенія. Скажу и еще болѣе. Пусть никто не убѣдился нашими словами; однако, и въ семъ случаѣ слово не безполезно намъ: ибо если они и вошли въ корчемницу, то вошли уже не съ такимъ безстыдствомъ; а почувствовать вполнѣ стыдъ, сознать вполнѣ свои дѣла, это — начало спасенія и прекрасной перемѣны. Сверхъ сего, произошла изъ этого и другая не меньшая польза: та, что трезвыхъ мы сдѣлали степеннѣе... Слово не отвело нѣкоторыхъ отъ порока; за то живущихъ добродѣтельно сдѣлало болѣе внимательными. Присовокупляю къ этому и нѣчто третье. Не убѣдилъ я сегодня, такъ успѣю убѣдить, можетъ быть, завтра; не успѣю и завтра такъ, можетъ быть, послѣ-завтра или еще въ послѣдующій день. Кто сегодня слушалъ и отвергъ, тотъ можетъ-быть завтра послушаетъ и приметъ; а кто и сегодня и завтра покажетъ пренебреженіе, тотъ спустя много дней, можетъ быть, окажетъ вниманіе къ словамъ моимъ. Вѣдь и рыболовъ не рѣдко цѣлый день закидываетъ сѣть понапрасну и къ вечеру намѣреваясь уже уйти, уловляетъ иногда во весь день убѣгавшую отъ него рыбу и такъ уходитъ. А если бы мы изъ-за всегдашнихъ неудачъ вздумали быть въ праздности, то разстроилась бы у насъ вся жизнь и погибло бы все, не только духовное, но и житейское. И землевладѣлецъ, если бы изъ-за случившейся одинъ и два и много разъ непогоды рѣшился бросить земледѣліе, мы скоро погибли бы отъ голода. Все это зная, и мы, возлюбленные, прошу, не будемъ говорить такъ: какая намъ польза въ столь многихъ словахъ?.. Діаволъ непрестанно противодѣйствуетъ нашему спасенію, самъ не получая отъ этого никакой пользы... Намъ ли не стыдиться, намъ ли не краснѣть, если, тогда какъ діаволъ никакъ не отчаявается въ нашей погибели, напротивъ, всегда ожидаетъ ее, мы будемъ отчаяваться въ спасеніи братьевъ»? Съ такой неотступною, ничѣмъ неохлаждаемою ревностію св. Златоустъ проповѣдывалъ потомъ во все время пастырскаго служенія свего. Онъ настоитъ, по заповѣди апостольской, благовременнѣ и безвременнѣ преслѣдуетъ поучаемаго своего вездѣ, чтобы только внушить ему слово спасенія. Съ отеческою заботливостію онъ развѣдываетъ, какъ приняты его увѣщанія, исполняютъ ли на дѣлѣ тѣ совѣты, правила и заповѣди, какія выслушиваются отъ него въ храмѣ Божіемъ, и плоды наблюденій своихъ открываетъ предъ самими же поучаемыми. Онъ не боится повторять два, три и множество разъ увѣщанія и наставленія касательно одного и того же предмета, чтобы рано или поздно искоренить обличаемые имъ пороки или насадить восхваляемыя добродѣтели. Такъ, напримѣръ, возставая часто противъ привязанности и пристрастія къ земному, онъ, въ одной бесѣдѣ по случаю землетрясенія, самъ говоритъ слѣдующее о своихъ повтореніяхъ: «Не всегда ли я говорилъ, и нынѣ говорю, и не перестану говорить: доколѣ будемъ привязаны къ настоящему?.. Доколѣ деньги? доколѣ богатство? доколѣ великолѣпіе въ постройкѣ домовъ? доколѣ неистовство въ безумной любви къ удовольствіямъ? Вотъ пришло землетрясеніе: къ чему же пригодилось богатство? Трудъ того и другого пропалъ, погибло имущество вмѣстѣ съ владѣтелемъ, домъ вмѣстѣ съ строителемъ».
Для лучшаго успѣха въ обращеніи безлечныхъ людей на путь благочестивой и достойной христіанина жизни, Златоустъ призываетъ всѣхъ пасомыхъ раздѣлять съ нимъ попеченія о ближнихъ и возбуждаетъ ихъ къ ревности, терпѣнію и сподвижничеству въ этомъ благомъ дѣлѣ. «Что, — говоритъ, — успѣю сдѣлать я одинъ? Я не могу одинъ быть каждодневно со всѣми вами; мнѣ не достаетъ силъ одному бесѣдовать съ такимъ множествомъ. Если же вы захотите принять участіе во взаимномъ спасеніи другъ друга и взять на себя каждый по одному изъ согрѣшившихъ братій: то у насъ быстро пойдетъ впередъ дѣло назиданія. И что говорить о тѣхъ, кои приходятъ въ себя послѣ долгаго увѣщанія? Не должно отвергать и оставлять въ небреженіи и тѣхъ, кои страждутъ неисцѣльною болѣзнію, хотя бы мы предвидѣли ясно, что они и послѣ многаго о нихъ попеченія и наставленія не принесутъ никакого плода. Если слово сіе кажется вамъ страннымъ, то докажемъ вѣрность его тѣмъ, что сдѣлалъ и сказалъ Христосъ. Мы, люди, не знаемъ будущаго, и потому не можемъ рѣшительно сказать о слушателяхъ, убѣдятся они или нѣтъ нашими словами; но Христосъ, ясно зная и то и другое, не преставалъ до конца исправлять того, кто имѣлъ оказаться непослушнымъ Ему». А когда Златоустъ видѣлъ, что наставленія его не остаются безплодными, что поучаемые стараются ислолнить его отеческіе совѣты и показываютъ ревность къ исправленію себя и другихъ — тогда онъ предъ ними свидѣтельствовалъ объ ихъ усердіи, благодарилъ за внимательность и послушаніе, но и при этомъ не переставалъ напоминать имъ о продолженіи или довершеніи начатаго. Такъ послѣ неоднократныхъ убѣжденій къ искорененію худой привычки клясться, онъ, узнавъ о добромъ дѣйствіи поученій своихъ на слушателей, обращается къ нимъ потомъ съ слѣдующими словами: «Многіе сказали мнѣ о себѣ: «мы исполнили приказанное, постановили другъ другу законы, опредѣлили взысканія клянущимся, наложили наказаніе на преступающихъ законъ». И не стыжусь я развѣдывать объ этомъ, потому что эта любознательность происходитъ не отъ пытливости, а отъ заботливости. Не безчестіе для врача — освѣдомляться о болящемъ. Итакъ, по развѣданіи, мы узнали это и поблагодарили Бога, что не на камни посѣяли мы, не въ терніи бросили сѣмена, и не потребовалось намъ продолжительнаго времени и большой отсрочки, чтобы пожать ниву. Вотъ почему не чувствую труда отъ учительства: меня облегчаетъ польза слушанія...». Короче, св. Златоустъ, проповѣдуя слово Божіе, обращается съ слушателями своими, какъ добрый и благопопечительный наставникъ съ своими питомцами: онъ даетъ имъ уроки и требуетъ отчета въ усвоеніи этихъ уроковъ; если видитъ, что предложенные уроки не изучены и не усвоены учениками, — повторяетъ ихъ и возбуждаетъ поучаемыхъ къ большему усердію и прилежанію; нерадивыхъ укоряетъ, убѣждаетъ, стыдитъ, всячески призывая ихъ къ труду и располагая къ наукѣ благочестія; забывчивымъ напоминаетъ сказанное, предлагаетъ средства не забывать и предостерегаетъ ихъ отъ малоуспѣшности различными увѣщаніями и представленіями; внимательныхъ и успѣвающихъ одобряетъ и возбуждаетъ къ дальнѣйшимъ трудамъ и успѣхамъ. Успѣхи поучаемыхъ наполняютъ душу Златоуста чистою радостію, и самый трудъ учительства, по собственному его выраженію, дѣлаютъ нечувствительнымъ; малоуспѣшность учениковъ хотя оскорбляетъ его сердце, но не отнимаетъ у него ни надежды, ни бодрости, не ослабляетъ его усердія, не уменьшаетъ его ревности и попечительности. «Не маловажно спасти одну овцу, — говоритъ самъ онъ въ объясненіе неистощимой ревности своей къ проповѣданію... Не пренебрегаю человѣкомъ; пусть и одинъ будетъ; но это — человѣкъ, живое существо, любезнѣйшее Богу. Пусть будетъ рабъ, — не считаю его достойнымъ презрѣнія, потому что не чиновъ ищу, а добродѣтели, — не господства, а души. Пусть одинъ будетъ, но это человѣкъ, для котораго небо распростерто, и солнце сіяетъ, и луна течетъ, и воздухъ разлитъ, и источники бѣгутъ, и море разостлано, и пророки посылались, и законъ данъ; но — къ чему все перечислять, — для котораго единородный Сынъ Божій содѣлался человѣкомъ. Господь мой и излилъ кровь Свою ради человѣка: и я ли буду пренебрегать имъ».
Въ самомъ способѣ раскрытія истины и убѣжденія къ осуществленію ея въ жизни св. Златоустъ также пастырски настойчивъ и неотступенъ. Онъ не просто доказываетъ слушателю своему, что то или другое составляетъ его обязанность, которую онъ долженъ исполнять какъ христіанинъ; но отнимаетъ всѣ предлоги къ уклоненію отъ точнаго исполненія обязанностей, предупреждаетъ сомнѣнія, возраженія, и доводитъ поучаемаго до того, что ему совершенно нечего сказать въ извиненіе своего непослушанія заповѣдямъ евангельскимъ. Зная, что слушатели его — разныхъ свойствъ, разныхъ способностей и наклонностей, онъ прежде всего старается выяснить истины въ такой мѣрѣ, чтобы онѣ были понятны каждому; потомъ все вниманіе и попеченіе свое обращаетъ на то, чтобы слова его не выходили изъ памяти слушателей, но приносили имъ несомнѣнную пользу, чтобы все, слышанное въ храмѣ, у нихъ обратилось въ правила поведенія дома и вездѣ, гдѣ имъ случится дѣйствовать. Его цѣль — довести всякаго слушателя до яснаго сознанія въ томъ, что, дѣйствительно, нѣтъ никакой причины ослушаться той или другой заповѣди Божіей, и каждому можно и должно взяться за благое иго Христово; къ этому Златоустъ присовокупляетъ совѣты, какъ именно браться за самоисправленіе, какъ начинать и продолжать подвиги добра и благочестія. Занятъ ли кто дѣлами житейскими, немощенъ ли тѣломъ, скуденъ ли дарованіями душевными, богатъ или нищъ земными благами, высокъ или низокъ по званію и состоянію, — для всѣхъ удобоприложимо и обязательнымъ становится слово проповѣдника, когда онъ призываетъ слушателя къ извѣстной добродѣтели. Когда св. Златоустъ проповѣдуетъ о покаяніи, или о милостынѣ, то, подлинно, безотвѣтнымъ остается тотъ, кто чуждается этихъ добродѣтелей. Говоря о различныхъ путяхъ покаянія и предупреждая всякій предлогъ къ уклоненію отъ того или другого изъ этихъ путей, онъ такъ изображаетъ удобство каждаго изъ нихъ. «Почему мы не любимъ собираться въ церковь и не приходимъ сюда каждый день для поклоненія? Ты — грѣшникъ? — Приди въ церковь, чтобы исповѣдать грѣхи свои. Ты праведникъ? — Приди, чтобъ не потерять праведности. Церковь есть пристань для того и другого. Ты грѣшникъ? — Не отчаивайся, но приди, принеси покаяніе. Ты согрѣшилъ? — Скажи Богу: «я согрѣшилъ». Какой тутъ трудъ, какое обремененіе, какая скорбь, какая тягость, — сказать слово: «я согрѣшилъ»? Если ты самъ не назовешь себя грѣшникомъ, то развѣ не будешь обвиненъ діаволомъ? Предупреди же и лиши его этой чести и Божественное Писаніе говоритъ: глаголи ты беззаконія твоя прежде, да оправдишися (Ис. 43, 26). Скажи грѣхъ. Для этого не нужны ни трудъ, ни многословіе, ни денежныя издержки, ни что другое подобное: скажи слово, откройся во грѣхѣ и скажи: «я согрѣшилъ»... Есть и другой путь покаянія. Какой же это? Оплакиваніе грѣха. Ты согрѣшилъ? Плачь и изгладишь грѣхъ. Какой это — трудъ? Ничего больше не требую отъ тебя, кромѣ плача о грѣхѣ. Не приказываю тебѣ — ни разсѣкать моря, ни входить въ пристани, ни путешествовать, ни тратить деньги и проч., но что? Поплачь о грѣхѣ... Есть и третій путь покаянія (я представляю тебѣ многіе пути покаянія, чтобы чрезъ разнообразіе путей сдѣлать для тебя удобнѣе спасеніе); какой же это — третій путь? Смиренномудріе. Будь смиренномудръ и разрѣшишь узы грѣховные... Пойдемъ дальше, представимъ четвертый путь покаянія. Какой же это — путь? Это — милостыня, царица добродѣтелей... Сколько бы ни было у тебя грѣховъ, твоя милостыня перевѣшиваетъ все... Столько-то благъ отъ милостыни, а мы нерадимъ и не заботимся. Дай по возможности хлѣба. Нѣтъ у тебя хлѣба? — дай оволъ. Нѣтъ овола? — дай чашу холодной воды. Нѣтъ и этого? — поплачь съ несчастнымъ, и получишь за это награду».
Однако же, Златоустъ нигдѣ и ничѣмъ не подаетъ повода смотрѣть легко на нравственное исправленіе и самоусоверщенствованіе наше; наоборотъ, наука истинно доброй и достойной христіанина жизни, по его же внушенію, есть наука трудная, требующая не поверхностнаго къ себѣ вниманія, не кратковременныхъ занятій, а постояннаго и усерднаго изученія. Почему же не легко христіанину жить по-христіански? Послушаемъ, какъ самъ св, Златоустъ изъясняетъ это: «Іисусъ Христосъ учитъ насъ, что узкая врата и тѣсный путь вводяй въ животъ (Матѳ. 7, 14). Какъ же, — скажутъ, — Онъ говоритъ: иго Мое благо и бремя Мое легко есть (Матѳ. 11, 30)? Если тѣсенъ путь и прискорбенъ, то какъ Спаситель называетъ его еще легкимъ и благимъ? То — по существу искушеній, а то — по произволенію идущихъ... Ни одна изъ заповѣдей Божіихъ не будетъ трудна, если мы будемъ внимательны». На этомъ основаніи св. Златоустъ, возбуждая слушателей своихъ къ исполненію заповѣдей Христовыхъ, всегда старается ясно показать имъ, что заповѣди сіи не тяжки, нужно только доброе произволеніе къ ихъ исполненію. При этомъ онъ часто поставляетъ на видъ христіанину, сколько трудовъ и заботъ переноситъ человѣкъ для устроенія земного благополучія своего: по сравненію съ этими-то произвольными и большею частію тщетными трудами подвиги спасенія, дѣйствительно, легки и благи. Наконецъ, нельзя упустить изъ вниманія того прекраснаго метода, какимъ пользуется св. Златоустъ для исправленія поучаемыхъ: желая всѣхъ поставить на путь добродѣтели, онъ прежде всего старается устранить всякое препятствіе къ начатію этого пути; и потому, кто боится высокихъ требованій святости, тѣхъ онъ убѣждаетъ исполнять, по крайней мѣрѣ, то, что нисколько не трудно и для ихъ облѣнившейся природы, дабы постепенно восходить потомъ къ высшимъ добродѣтелямъ. Вотъ — одинъ изъ множества такого рода образовъ убѣжденія и вразумленія въ бесѣдахъ его. «Говорятъ нерадивые слушатели: слушаю и не дѣлаю. — Слушай, хотя бы ты и не дѣлалъ, потому что отъ слушанія доходятъ и до дѣланія. Хотя бы ты и не дѣлалъ, но будешь стыдиться за грѣхъ; хотя бы и не дѣлалъ, но перемѣнишь образъ мыслей: хотя бы и не дѣлалъ, но будешь осуждать себя за то, что не дѣлаешь. Откуда же — это самоосужденіе? Оно — плодъ моихъ словъ. Когда ты скажешь: «увы! я слышалъ и не дѣлаю», — это «увы» есть начало перемѣны къ лучшему. Лишь бы ты попечалился и поскорбѣлъ, эта скорбь будетъ уже нѣсколько спасительна, не по своей природѣ, а по человѣколюбію Божію. Имѣющему грѣхи не малое облегченіе — попечалиться о себѣ. Ибо видѣхъ, — говорится, — яко опечаленъ и пойде дряхлъ, и исцѣлихъ болѣзни его (Ис. 57, 17-18). О, неизреченное человѣколюбіе! О, неизъяснимая благость! Онъ опечалился, и я исцѣлилъ его. Да что же особеннаго — въ томъ, что онъ опечалился? — Ничего особеннаго; но Я нашелъ въ томъ поводъ исцѣлить болѣзни его. Видите ли, какъ Онъ въ краткую минуту времени все совмѣстилъ»?..
Особенная близость св. Златоустаго къ поучаемому имъ народу сообщаетъ бесѣдамъ его необыкновенную трогательность. Библейскія выраженія: говорить по сердцу (Быт. 50, 1) говорить въ сердце (Суд. 19, 3; Руфь 2, 13), весьма примѣнимы къ какой угодно — проповѣди — Златоустовой. Господствующій въ ней духъ есть духъ милосердія, кротости, сострадательности. Св. Златоустъ всецѣло, такъ сказать, отдавалъ сердце свое поучаемому имъ народу и жилъ, можно сказать, одною съ нимъ жизнью: радовался его радостію и скорбѣлъ его скорбями, — съ преуспѣяніемъ его въ добрѣ самъ какъ бы возрасталъ духомъ, — съ ниспаденіемъ его ко злу ощущалъ какъ бы въ себѣ самомъ оскудѣніе силъ духовныхъ. Вслѣдствіе этого слово Златоустаго, дѣйствительно, говоритъ въ сердце, т. е., оно есть вмѣстѣ наше слово, которому мы не можемъ противорѣчить. Нѣтъ нужды, что это слово бываетъ иногда, или даже но большей части, неблагопріятно для нашего самолюбія, что оно раскрываетъ наши слабости, которыя мы, можетъ быть, бережно укрывали и отъ самихъ себя, обнаруживая недуги и раны, которые мы не хотѣли бы показывать и врачу своему; тѣмъ не менѣе мы принимаемъ его, какъ слово благое, не огорчаясь на проповѣдующаго, не раздражаясь противъ обличающаго, но умиляясь во глубинѣ души сознаніемъ своего недостоинства и обращаясь къ тому же благодатному слову за утѣшеніемъ и ободреніемъ. Узы, связавшія Златоустаго — проповѣдника съ поучаемыми, были, по его собствениому признанію, тѣснѣе и крѣпче всякихъ родственныхъ узъ. Потому душа его, по слову Писанія, исходила въ слово его, и въ немъ всегда слышится чувство неистощимой любви бесѣдующаго къ поучаемымъ, любви то сѣтующей, то радующейся, то оскорбляемой, то утѣшаемой, то обличающей, то ободряющей. Св. Златоустъ называетъ своихъ слушателей даже господами и владыками своими... «Что мнѣ дѣлать? — говоритъ въ одномъ мѣстѣ. — Кто служитъ одному господину и обязанъ подчиняться его волѣ, тотъ легко можетъ угодить владыкѣ своему и не погрѣшить. А у меня — много господъ, и я обязанъ служить такому многолюдству, съ такими разнообразными требованіями. Но, — прибавляетъ онъ, — я сказалъ это не потому, чтобы тяготился такимъ рабствомъ, — да не будетъ! и не потому, чтобы желалъ освободиться отъ такого господства. Наоборотъ, для меня нѣтъ ничего почетнѣе этого рабства: не столько царь восхищается діадемою и порфирою, сколько я теперь красуюсь служеніемъ вашей любви». Златоустъ разсуждаетъ со своими слушателями обо всемъ, что имѣетъ для нихъ занимательность: то хвалитъ ихъ за благочестивое вниманіе и за слезы, которыя для него драгоцѣннѣе ихъ рукоплесканія; — то скорбитъ объ ихъ холодности, ихъ часто повторяющемся отсутствіи. Онъ заботливо слѣдитъ за ними и внѣ храма: онъ напередъ знаетъ, что ни слова его, ни ихъ прежнее покаяніе не предохранятъ ихъ отъ паденій, и потому поддерживаетъ ихъ, призываетъ ихъ къ себѣ снова, хотя бы имъ опять пришлось впасть въ проступки. Нельзя достаточно представить себѣ всей силы и всей занимательности этой трогательной бесѣды души крѣпкой и любящей со столь многими душами слабыми, непостоянными, которыя страстями и привычками вырываются изъ-подъ власти своихъ лучшихъ убѣжденій и изъ рукъ ихъ духовнаго вождя. И все это какъ бы раздается съ народной трибуны и вмѣстѣ какъ бы слышится на исповѣди. Вотъ, въ какомъ чувствѣ проповѣдника — источникъ трогательности и умилительности его слова.
Въ самомъ изложеніи бесѣдъ св. Златоуста обращаютъ на себя вниманіе простота, обиліе и необыкновенная пріятность его слова. Слушатели назвали его златоустымъ, и лучшаго выраженія, конечно, нельзя найти для опредѣленія его сладкорѣчья. Подлинно это — золотыя уста, такъ какъ благодатное слово, изливающееся изъ нихъ, сколько богато назидантемъ, столько же прекрасно по самымъ внѣшнимъ качествамъ своимъ. Св. Златоустъ всегда и вездѣ простъ въ своихъ бесѣдахъ; и эта простота зависитъ, главнымъ образомъ, отъ метода раскрытія истинъ. У св. Златоуста нигдѣ нѣтъ отвлеченныхъ разсужденій: началомъ разсужденія у него служитъ слово Божіе, яснѣйшими доказательствами — примѣры изъ Писанія, пособіями къ уясненію истинъ — подобія и сравненія изъ круга предметовъ, извѣстныхъ каждому его слушателю. Всѣ великіе отцы и учители Церкви держались того же метода раскрытія священныхъ истинъ, но у Златоуста сей способъ изложенія доведенъ до совершенства. Повидимому, онъ не зналъ никакой другой школы, кромѣ храма Божія, и ничему не учился помимо слова Божія, хотя извѣстно, что онъ составлялъ нѣкогда украшеніе свѣтскихъ школъ и былъ краснорѣчивѣйшимъ среди знаменитыхъ ораторовъ того времени: такъ освободился онъ отъ всякаго вліянія чуждой учености. При всей, однако же, простотѣ метода изложенія и образа доказательства истинъ, всѣ проповѣди св. Iоанна Златоуста отличаются глубиною мысли, точностью и основательностью доказательства. Говоримъ это для того, чтобы показать, какое высокое качество бесѣдъ св. Златоуста составляетъ неподдѣльная простота ихъ: нигдѣ у него — никакой напряженности и усилія ума, нигдѣ никакой темноты въ представленіи и изложеніи предметовъ, а между тѣмъ — такъ много истинъ глубокихъ и спасительныхъ, размышленій весьма важныхъ и замѣчаній — самыхъ удобоприложимыхъ къ жизни. Съ простотою бесѣды у Златоуста соединяется обиліе слова. Рѣчь великаго проповѣдника такъ свободна, такъ послушна его мысли и чувствамъ, что бесѣда его могла бы быть неистощимою, если бы онъ, соразмѣряясь съ потребностями слушателей, собственными силами и съ обыкновеннымъ для церковной бесѣды временемъ, не полагалъ ей предѣла тамъ, гдѣ находитъ это нужнымъ. Всякій предметъ представлялся уму его съ различныхъ сторонъ, и Златоустъ безъ затруднепія могъ говорить о томъ столько, сколько хотѣлъ. Съ другой стороны, самыхъ предметовъ представлялось ему множество, ибо проповѣди его въ собственномъ смыслѣ были собесѣдованіями, и хотя слушатели молча внимали ему, но его пастырски-отеческая внимательность къ ихъ состояніямъ открывала ему какъ бы всѣ ихъ мысли, недоумѣнія, желанія, на которыя онъ и отвѣчалъ съ любовью. Отъ этого, какъ бы ни было продолжительно слово Златоуста, оно не истощается, и потому св. Златоустъ часто составляетъ цѣлый рядъ бесѣдъ на одинъ и тотъ же главный предметъ; и слушатель не утомляется продолжительностью этихъ бесѣдъ. Въ этомъ сердечномъ, облагодатствованномъ словѣ есть духовная сладость, есть истинное краснорѣчіе, которое услаждаетъ читателей и въ переводахъ далеко не совершенныхъ. Святитель Златоустый въ совершенствѣ владѣлъ языкомъ народнымъ, языкомъ простой, дружеской искренней бесѣды: это одно уже весьма много значитъ для проповѣдника, говорящаго къ народу. Но когда соединяется съ этимъ глубокое благочестіе и христіанская любовь къ ближнимъ, тогда слово проповѣдника, открывая его сердце, согрѣтое благодатію Духа Святаго, само исполнено бываетъ благодатной сладости и пріятности. Таково и есть слово вселенскаго святителя и учителя, св. Іоанна Златоустаго.