Suddeutsche Zeitung: Бывший бундесканцлер Герхард Шредер в своей биографии писал о мучившем его «голоде». Как и вы, он родился в бедной семье, и для него стимулом выбиться в люди был физический голод. Позже этот физический голод превратился в жажду власти, в несгибаемую волю к победе. А ваше происхождение было для вас стимулом пробиться наверх, сделало ли оно вас более дисциплинированным, чем других?
Михаэль Шумахер: Я понимаю, что Шредер подразумевал под «голодом». Конечно, физический голод мне незнаком. Но человек должен испытывать своего рода голод, чтобы добиваться своих целей. Я вырос в очень скромных условиях и старался строить свою жизнь так, чтобы больше никогда ни в чем не нуждаться.

Suddeutsche Zeitung: У вас подрастает двое детей.
Михаэль Шумахер: Мы с Коринной прилагаем все усилия, чтобы наши дети росли не в тепличных условиях. Конечно, мы пытаемся помогать им во всем, но мы также хотим, чтобы они знали – успеха в жизни можно добиться только собственным трудом.

Suddeutsche Zeitung: Но жизнь вашей семьи не похожа на жизнь среднестатистических граждан. Вы в состоянии исполнить все желания ваших детей, которые можно удовлетворить с помощью денег. Получается, что вам приходится искусственно делать ваш образ жизни более скромным.
Михаэль Шумахер: В воспитании детей не существует универсальных методов. Этому меня научил еще мой отец. Но родители всегда должны делать все возможное, чтобы поддержать своих детей. На протяжении всей своей карьеры я оставался нормальным человеком и сохранил те принципы в отношении воспитания, которые мне привили мои родители. Конечно, каждый отец считает себя хоть сколько-нибудь хорошим отцом. Но я всегда не уставал спрашивать себя: «Как мне поступить? Что важнее всего?» Сейчас я считаю, что неважно, в какой семье родился ребенок – в бедной или в богатой. Это не главное. Гораздо важнее то, сколько времени проводят родители с детьми, как они проводят это время вместе, на каком уровне они общаются.

Suddeutsche Zeitung: По вам видно, что сейчас вы говорите о глубоко личных вещах.
Михаэль Шумахер: Именно так. Конечно, у наших детей куда больше игрушек, чем у других ребятишек, и больше, чем было у нас в их годы. Но это не так важно. Я убеждаюсь в этом каждый раз, когда мы проводим время вместе. В такое время они быстро забывают обо всех своих игрушках. Или, например, когда я вижу, как наша дочь любит лошадей.

Suddeutsche Zeitung: Домашние животные – это тоже метод воспитания?
Михаэль Шумахер: Очень интересно наблюдать за тем, как развивается характер моей дочки Джины в связи с ее увлечением лошадьми. Животные в воспитании детей просто незаменимы. Дети привязываются к ним, посвящают им много времени, учатся принимать на себя ответственность. Животные не знают о том, что папа их маленьких хозяев – знаменитый гонщик. Лошади это абсолютно безразлично. Поэтому, наверное, у нас столько лошадей.

Suddeutsche Zeitung: А сколько у вас лошадей?
Михаэль Шумахер: На ранчо мы держим 26 лошадей, восемь из них – наши личные.

Suddeutsche Zeitung: А где находится это ранчо? В вашей новой усадьбе на берегу Женевского озера?
Михаэль Шумахер: Нет, я говорю о ранчо Коринны, которое находится неподалеку. Все думают, что Коринна просто сидит дома и ждет меня. Это совсем не так. Коринна уже давно ведет свой собственный процветающий бизнес. Как известно, она очень увлечена верховой ездой. Уже достаточно долгое время она руководит предприятием, на котором используются самые передовые методы работы. На самом деле, это самое передовое предприятие Швейцарии. У меня вызывает глубокое уважение то, как она управляет своим делом, то, как она подбирает людей. Например, она взяла на работу в качестве тренера австралийского наездника Мартина Ларкомба, который недавно после перерыва в карьере вновь стал чемпионом мира.

Suddeutsche Zeitung: А вы в будущем намерены помогать своей жене вести дела?
Михаэль Шумахер: Если она захочет, я могу ей помочь в транспортировке лошадей. Но участвовать в турнирах в качестве наездника я не планирую.

Suddeutsche Zeitung: Герр Шумахер, вас отличает то, что вы всегда остаетесь верным тем людям, которые сопровождают вас по жизни с самых ранних лет. Вряд ли можно найти человека, который мог бы обвинить вас в обратном.
Михаэль Шумахер: Мне всегда было важно, кто меня окружает. Мы с вами снова возвращаемся к вопросу, который я пытался разъяснить вам чуть раньше: те, кто знает меня только по пресс-конференциям и сообщениям в прессе, получают обо мне совершенно иное впечатление, чем те, кто знает меня лично. Дело в том, что я отношусь ко всем, кого не знаю, с долей здорового скепсиса. Я возвел вокруг себя стену, отгораживающую меня от остального мира, и я очень мало кого допускаю за эту стену. За этой стеной я чувствую себя в безопасности.

Suddeutsche Zeitung: Но эта стена не только не дает окружающим приблизиться к вам, за ней вы сами становитесь пленником.
Михаэль Шумахер: Это очень интересный нюанс. Мой скепсис по отношению к окружающим имеет свои отрицательные стороны, и я прекрасно это осознаю. Вряд ли мне суждено повстречать человека, который не будет изначально воспринимать меня как знаменитого гонщика Шумахера. Это может быть разве что человек, слава которого превосходит мою собственную. Конечно, я очень сожалею, что так получается. Но у моей стены есть преимущества, которые не позволяют мне от нее отказаться – она защищает меня от всякого рода невзгод и разочарований.

Suddeutsche Zeitung: А вашему менеджеру Вилли Веберу вы доверились сразу?
Михаэль Шумахер: Вилли Вебер был для меня незнакомым человеком в тот момент, когда он сделал мне очень заманчивое предложение, от которого я не смог отказаться. После первых же тестов за его команду он сказал мне: «Парень, я предлагаю тебе контракт. Два года ты будешь выступать в Формуле 3, я предоставлю тебе машину, позабочусь о ее ремонте, даже обеспечу тебя карманными деньгами. А если из тебя выйдет что-то путное, я стану твоим менеджером». Мы несколько часов обсуждали этот договор, а потом я подписал его.

Suddeutsche Zeitung: И где же был тогда ваш скепсис?
Михаэль Шумахер: Не надо забывать о том, что Вилли тоже шел на риск. Со мной могло произойти что угодно, например, авария. Так что недоверия не возникло, все было в порядке. В конце концов он устроил меня гонщиком в команду Mercedes. А со временем мы стали друзьями.

Suddeutsche Zeitung: Вся Германия рассчитывала на то, что настанет день, когда вы будете выступать и выигрывать за рулем «Серебряных стрел». Почему этого так и не случилось?
Михаэль Шумахер: На самом деле, мы вели переговоры с McLaren Mercedes, у нас было несколько встреч, например, в Монте-Карло в 1995 году. Но я понял, что нам не найти общего языка.

Suddeutsche Zeitung: С Mercedes или с McLaren?
Михаэль Шумахер: С McLaren, точнее, с боссом команды Роном Денисом. С Mercedes все шло хорошо, мы бы наверняка смогли договориться.

Suddeutsche Zeitung: Вы можете сейчас нам сказать, в чем была проблема?
Михаэль Шумахер: Представления Рона Денниса о том, как должна функционировать команда Формулы 1, несколько отличалось от моих.

Suddeutsche Zeitung: Вы потребовали себе статус первого номера команды.
Михаэль Шумахер: Я никогда не требовал ничего подобного, ни обещаний на словах, ни включения соответствующего пункта в мой контракт. Ни разу за мою карьеру. По моему представлению, в начале сезона оба гонщика должны получать в распоряжение одинаковую технику и быть совершенно равноправны. Однако обычно быстро выясняется, кто из гонщиков быстрее. И после того, как определяется лидер, команда должна поддерживать его.

Suddeutsche Zeitung: Вы имеете в виду, что вы всегда были быстрее ваших напарников.
Михаэль Шумахер: Да, я имею в виду именно это. Конечно, так бывало не всегда, иногда определенную роль играл случай. Но когда второй пилот только ради самоутверждения хочет выиграть гонку, в то время как его партнер борется за победу в чемпионате, я считаю это безумием. Почему? Потому что цель команды всегда состоит в том, чтобы одержать победу по итогам сезона. Над достижением этой цели упорно работает вся команда, и этой цели должно быть подчинено все. Формула 1 – это не детский садик.

Suddeutsche Zeitung: Вы помните, что сказал вам Айртон Сенна после того, как вы врезались сзади в его машину на Гран-При Франции 1992 года?
Михаэль Шумахер: Разумеется. Но я не думаю, что вы знаете, что он сказал. По сей день этого не знает никто, кроме меня самого.

Suddeutsche Zeitung: Он якобы сказал: «Этот Шумахер – глупый мальчишка!»
Михаэль Шумахер: Думаю, что сейчас я лишу газету Bild возможности опубликовать заголовок с этими словами.

Suddeutsche Zeitung: То есть, он этого вам не говорил?
Михаэль Шумахер: Возможно, что он сказал это кому-то другому, но не мне.

Suddeutsche Zeitung: А что он сказал на самом деле?
Михаэль Шумахер: Он сказал: «Слушай-ка. Что случилось, то случилось. Ну и ладно. Но я, в отличие от тебя, сейчас подошел к тебе и лично тебе сказал, что ты облажался. Я не побежал к журналистам и не кричал об этом на весь мир».

Suddeutsche Zeitung: А о чем вы кричали на весь мир?
Михаэль Шумахер: За пару гонок до этого он по непонятной причине повел себя со мной некрасиво. И после гонки я очень злился по этому поводу. Не помню, что именно я тогда говорил. Но ему это явно пришлось не по душе, я ведь тогда был еще зеленым новичком.

Suddeutsche Zeitung: Великий Сенна подошел к вам и сказал: «Малыш, не делай так больше!»?
Михаэль Шумахер: Он часто делал подобные вещи. Мы с ним в то время были не в самых хороших отношениях.

Suddeutsche Zeitung: Он хотел научить вас жизни?
Михаэль Шумахер: Да нет, это не было жизненным уроком. Это было типичное театрализованное представление в духе Формулы 1 времен Сенны. В наших с ним отношениях гораздо более важно было то, что к 1994 году мы вдруг стали намного лучше ладить.

Suddeutsche Zeitung: Вы завоевали его уважение?
Михаэль Шумахер:Мы общались с ним, как два гонщика: по-товарищески и откровенно. Сенна принадлежал к тому поколению пилотов, которое было по-иному устроено. Тогда существовала некая иерархия, частью которой должен был стать любой новичок. И уважение ветеранов можно было завоевать только своими выступлениями, своим пилотажем.

Suddeutsche Zeitung: Так в чем различие между его поколением и вашим?
Михаэль Шумахер: Я вам сейчас расскажу небольшую историю из тех великих времен, времен Сенны. Эта история произошла на не очень-то важных тестах в Хоккенхайме. Я был на быстром круге, а Сенна – на круге возвращения. Он медленно зашел в поворот, взглянул в зеркало заднего вида, заметил меня – и вдруг со всей силы ударил по педали газа. Что мне оставалось делать? Я затормозил, но потом был вынужден плестись позади него, потому что не мог его опередить. В следующем повороте все повторилось снова. Затем Сенна преспокойно отправился в боксы, испортив мне круг. Через какое-то короткое время эта фигня повторилась. Я опять на быстром круге, опять позади него, он опять смотрит в зеркала, входит в поворот медленно, а потом газует. Я сохранял спокойствие, но это меня, естественно, нервировало, ведь он таким образом срывал мне тестовую программу. Но вот в тот же день я оказываюсь в том положении, в каком до этого был он. Я впереди, Сенна позади. И как вы думаете, что я сделал?

Suddeutsche Zeitung: То же, что и он до этого – вошли в поворот медленно, а потом газанули.
Михаэль Шумахер: Именно! Но Сенна этого не стерпел. Он прервал свой круг, поехал за мной в боксы, выскочил из машины и схватил меня за грудки. Кстати, есть отличные фотографии этого эпизода.

Suddeutsche Zeitung: А эта игра старого Сенны и молодого Шумахера была опасной?
Михаэль Шумахер: Постоянно возникали ситуации, когда мы балансировали на грани. Как-то мы на полной скорости вместе вошли в поворот. Машины были очень близко. И вдруг Айртон снял ногу с педали газа и в последний момент свернул в боксы. Я не знал, куда мне поворачивать, и чуть не въехал в стену. Такого рода бессмысленные выпады Сенна позволял себе очень часто. Впрочем, так же поступали и Ален Прост, и Найджел Мэнселл, и Герхард Бергер. Их девизом было: «Эй, малолетка! Мы здесь главные!»

Suddeutsche Zeitung: Ветераны тогда так обращались со всеми новичками или только с вами?
Они видели в вас опасного конкурента?
Михаэль Шумахер: Если верить словам Герхарда Бергера, все это было направлено в первую очередь против меня. Поначалу они все меня терпеть не могли. Говорили, что я слишком нахальный, потому что я всегда предъявлял претензии в связи с их поведением. Тем великим гонщикам это было совсем не по душе. Тем не менее, с Бергером у нас сейчас хорошие дружеские отношения.

Suddeutsche Zeitung: Вы сами потом обращались подобным образом с молодыми гонщиками?
Михаэль Шумахер: Нет, у меня ко всем было одинаковое отношение. Я на трассе блюду своего рода кодекс чести. Строгий, но справедливый. Сейчас в Формуле 1 опытные гонщики уже не относятся к новичкам подобным образом. А если это и происходит, мы после этого собираемся на брифинге пилотов и обсуждаем эти действия.

Suddeutsche Zeitung: А разве не в ваш адрес на этих собраниях звучало больше всего критики? Из уст Жака Вильнева, например?
Михаэль Шумахер: Ой, да как раз на собраниях Вильнев и прочие как-то неожиданно затихали. Более того, если мои непосредственные конкуренты на меня нападают, значит, я в основном все делал правильно.

Suddeutsche Zeitung: Вы совершили ошибку, когда протаранили машину Вильнева в последней гонке сезона 1997 года?
Михаэль Шумахер: Если бы я мог что-то изменить в своей карьере, я в первую очередь изменил бы эту ситуацию.

Suddeutsche Zeitung: Герр Шумахер, за все эти годы вас хоть на секунду посещала мысль о том, чтобы уйти из автогонок?
Михаэль Шумахер: Да. И не на одну секунду. Это было в 1994 году, когда во время Гран-При Сан-Марино погиб Айртон Сенна.

Suddeutsche Zeitung: Какие мысли тогда приходили вам в голову?
Михаэль Шумахер: К тому времени я уже 20 лет занимался гонками, но таких серьезных аварий на моей памяти не было. В тот уикэнд погиб не только Сенна, но и Роланд Ратценбергер. Я очень много думал об их смерти и задавался вопросом о том, что значит для меня Формула 1 и автоспорт вообще в свете произошедшего. Именно поэтому я тогда поехал не на похороны Айртона, а на тесты. Я должен был понять, могу ли я продолжать гоняться, доставляет ли мне это по-прежнему удовольствие. Кроме того, я не хотел публично скорбеть, а ведь тогда все хотели увидеть мои слезы. Я посетил могилу Айртона позже, вместе с Коринной.

Suddeutsche Zeitung: Но вы продолжили свою карьеру. Вы побороли страх смерти?
Михаэль Шумахер: В каком-то смысле да. Такие аварии сейчас уже остались в прошлом. Во времена Ники Лауды выступления в Формуле 1 были чем-то вроде русской рулетки. Тогда машины были просто «картонными».

Suddeutsche Zeitung: Но все же Формула 1 не стала абсолютно безопасной. Вы сами попали в очень серьезную аварию, в Сильверстоуне в 1999 году. После этого страх смерти вернулся?
Михаэль Шумахер: Когда я нажал на тормоз, я сразу понял, что дело плохо. Не очень-то приятно на скорости 120 км/ч лететь со сломанными тормозами прямо в заграждение из шин. После аварии я сразу попытался вылезти из болида, но у меня не получилось. Я не мог вытащить ноги из кокпита. Какой-то стальной прут пробил обшивку шасси и сломал мне ногу. Я хотел покинуть болид, но не мог. До этого у меня были аварии, некоторые из них были довольно серьезными. Но такого, как в Сильверстоуне, со мной не случалось до этого никогда.

Suddeutsche Zeitung: А потом?
Михаэль Шумахер: Я лежал и слушал биение своего сердца, а оно становилось все тише и тише, как при замедленной съемке. Тук-тук, тук-тук, тук… И тут сердцебиение прервалось, и я потерял сознание.

Suddeutsche Zeitung: Вы думали, что умрете?
Михаэль Шумахер: Я лежал будто бы рядом со своим телом, и вокруг было темно. Я слышал голоса маршалов и врачей, но они казались мне очень тихими. Да еще и это постепенно утихающее сердцебиение… Мне стало страшно. Я и правда подумал: «Вот и все».

Suddeutsche Zeitung: У вас на шее большой крест…
Михаэль Шумахер: Это украшение.

Suddeutsche Zeitung: Вы не верите в Бога?
Михаэль Шумахер: Верю. Но верю по-своему, а не так, как предписывает верить церковь. Я просто знаю о том, что есть кто-то, кто направляет меня по жизни.

Suddeutsche Zeitung:: В 1976 году Ники Лауда вернулся за руль болида Формулы 1 всего через шесть недель после жуткой аварии. Но в последней гонке сезона, проходившей под сильным дождем, он остановился в боксах, потому что не чувствовал себя в безопасности. Вы когда-нибудь были близки к тому, чтобы добровольно выбыть из гонки по соображениям безопасности?
Михаэль Шумахер: Нет, такого не случалось. Но мне не нравилось ездить под сильным дождем, потому что гонщик в таких условиях фактически ничего не видит. На забрале остаются дождевые капли, раньше они даже иногда попадали за забрало. Получается, что ты едешь практически вслепую. Именно поэтому дождевые гонки никогда не были моими любимыми.

Suddeutsche Zeitung:: Удивительно, ведь вы считаетесь Человеком дождя.
Михаэль Шумахер: Ну, я ведь и на сухой трассе выступал, скажем так, удачнее, чем мои соперники. Только когда будете оформлять интервью, поставьте, пожалуйста, слово «удачнее» в кавычки. Но вы правы: во время дождя нужно пилотировать более чутко, полагаясь на свои ощущения. Под дождем сильнее заметно различие между гонщиками. В этой ситуации хуже контролируешь машину, и как только возникает аквапланинг, машина слетает с трассы, и все.

Suddeutsche Zeitung:: Во времена выступлений за Benetton вас часто обвиняли в нарушении правил. Именно тогда возникло понятие «Темной стороны Шуми». Например, вспомним ГП Великобритании, где вы проигнорировали черный флаг, сигнализировавший о вашей дисквалификации. В результате вас лишили заработанного второго места и дисквалифицировали на две гонки.
Михаэль Шумахер: Так, минуточку! Я не игнорировал черных флагов! Я их просто не видел! Я не говорю, что в той ситуации я был не виноват, но и ФИА в том случае поступила небезупречно. И я не понимал, почему козлом отпущения выбрали именно меня.

Suddeutsche Zeitung:: Но в регламенте ФИА указано, что…
Михаэль Шумахер: Да какой регламент! Тогда в Формуле 1 считалось абсолютно нормальным, когда на прогревочном круге пилоты обгоняли друг друга, а потом вновь пропускали вперед тех, кто должен был стоять впереди на старте. А если бы нарушение было, то за него должны были бы наказать обычным образом, то есть отправить в конец стартовой решетки. Но этого не произошло.

Suddeutsche Zeitung:: Вас до сих пор это так злит…
Михаэль Шумахер: Ну естественно! Тогда я считал, что все это было подстроено, и что я имею полное право возмущаться. У нас был большой отрыв в чемпионате, и это наказание многим было на руку. Против нас началась целая кампания. И то, как отреагировал на эту кампанию Флавио Бриаторе, только ухудшило ситуацию. Мы плыли против течения, которое было настолько мощным, что все это отнимало у нас немало сил. Мы высказывали свое мнение, но оно никого не интересовало. Но по прошествии многих лет я могу сказать, что сейчас я рассматриваю ситуацию немного по-другому, вижу ее не только со своей позиции. Фернандо Алонсо, может быть, тоже сможет когда-нибудь посмотреть на все это с другой стороны.

Suddeutsche Zeitung: О чем вы?
Михаэль Шумахер: Я имею в виду ситуацию в Монце в этом году. Тогда он чувствовал себя несправедливо наказанным и подозревал, что против него существует заговор. В тот момент я очень хорошо понимал его эмоции и его реакцию на происходящее, потому что мне казалось, что я вернулся назад в 1994 год. Я рассказал ему об этом уже после гонки в Монце, когда мы с ним встретились в аэропорту в Женеве.

Suddeutsche Zeitung:: Вы пользуетесь репутацией отличного командного игрока. Вы можете сейчас навскидку назвать имена пяти любых механиков Ferrari и дни их рождения?
Михаэль Шумахер: Вынужден вас разочаровать. У нас работает почти тысяча человек, поэтому мне уже трудновато будет это сделать.

Suddeutsche Zeitung:: Когда вы только перешли в Ferrari, команда была, грубо говоря, непаханой целиной. В течение более чем двадцати лет Скудерия не могла построить конкурентоспособной машины.
Михаэль Шумахер: Вы неправы.

Suddeutsche Zeitung: Но Ferrari к тому времени уже более чем в течение 20 лет не могла выиграть титул.
Михаэль Шумахер: Верно, но когда я впервые сел за руль болида Ferrari 1995 года во время тестов в Эшториле, я сразу понял, что из этой машины можно выжать очень многое. На этой машине мы ставили времена, которые были быстрее времен, показанных двумя месяцами ранее чемпионской машиной Benetton на той же трассе. Причем при этом бензина на борту у Ferrari было больше.

Suddeutsche Zeitung: Другими словами, все эти двадцать лет за Ferrari выступали плохие гонщики?
Михаэль Шумахер: Не знаю, можно ли в этом случае все списать на гонщиков. Я быстро понял, чего нам не хватает. И что интересно – гоночный инженер Ferrari к тому времени уже знал обо всех проблемах, просто у него были сложности с воплощением своих идей. Ему была необходима чья-то помощь. В каком-то смысле я внес важный вклад в развитие команды. У меня, двукратного чемпиона, была определенная репутация и необходимые аргументы. Поэтому команда и наняла меня.

Suddeutsche Zeitung: Представьте себе: через много лет к вам подходят ваши внуки и спрашивают: «Дедушка, мы тут узнали, что ты когда-то был великим спортсменом, даже величайшим. Но скажи, почему в Германии тебя всегда уважали, но никогда по-настоящему не любили?» Что вы ответите своим внукам?
Михаэль Шумахер: Я думаю, что того, кто остается вторым, всегда любят больше, чем победителя. Кроме того, то, что я много лет отгораживался от окружающих, тоже играет свою роль. У поклонников автоспорта никогда не было возможности увидеть, что в действительности представляет собой этот Шумахер.

Suddeutsche Zeitung: Вам хотелось бы, чтобы ваши соотечественники больше любили вас?
Михаэль Шумахер: Разумеется, а как же иначе?

Suddeutsche Zeitung: Мнение о вас изменилось после того, как вы расплакались на пресс-конференции после ГП Италии в 2000 году.
Михаэль Шумахер: Тот случай как раз свидетельствует о том, что я всегда боялся открыто показывать свои эмоции. Реакция на мой срыв настолько рассердила меня, что мне захотелось поскорее опять спрятаться за своей стеной.

Suddeutsche Zeitung: После того, как вы тогда побили рекорд Сенны по количеству побед, а потом разрыдались на пресс-конференции, газеты вышли под заголовками вроде: «Робот плачет, потому что он превратился в человека!»
Михаэль Шумахер: Что за идиотизм! То есть раньше я был роботом, а потом я заплакал, и в газетах написали, что я стал человеком, так? Значит, я могу считаться человеком только потому, что я разревелся? А до этого я кем был? Как-то странно все это.

Suddeutsche Zeitung: В позапрошлом году вы пожертвовали 10 миллионов долларов пострадавшим от цунами в Юго-Восточной Азии, но в Германии вас раскритиковали и за это. Вас удивило такое отношение?
Михаэль Шумахер: Я тогда был в отпуске, поэтому критика до меня не дошла. Кроме того, мы с Коринной занимаемся благотворительностью для того, чтобы помочь тем, кто в этом нуждается. Например, мой гонорар за роль в фильме об Астериксе будет перечислен на счет парижского Института болезней головного и спинного мозга, которому также оказывает поддержку и Жан Тодт.

Suddeutsche Zeitung: В международных средствах массовой информации критика в ваш адрес зачастую была конструктивнее, чем критика в немецких СМИ. Чем вы можете это объяснить?
Михаэль Шумахер: На своей родине успешные спортсмены всегда подвергаются более жесткой критике. Возьмем того же Фернандо Алонсо: комментарии некоторых испанских журналистов в его адрес просто изумляют. Фернандо – самый молодой двукратный чемпион в истории Формулы 1, а они все равно им недовольны! Они упрекают его в том, что он высокомерен, никого к себе не подпускает и скрывает свои чувства. Что-то мне это все напоминает…

Suddeutsche Zeitung: На свете еще остались места, где вас не знают как знаменитого гонщика, и вы можете побыть просто самим собой?
Михаэль Шумахер: Ну да, есть одно такое место – у меня дома в Швейцарии. Там я могу жить спокойно. А вот других таких же мест я, пожалуй, не назову. Однажды мы были в Патагонии, на самом краю света. Только Коринна, я и пингвины. И что вы думаете? В один прекрасный момент из-за угла появились члены общества путешественников при германском автомобильном клубе!

Suddeutsche Zeitung: Когда вы после нервного гоночного уикэнда возвращаетесь домой полным впечатлений о прошедших выходных, с помощью каких техник или методов вам удается вернуть жизнь в нормальную колею?
Михаэль Шумахер: Вы о чем?

Suddeutsche Zeitung: Ну, например, о йоге.
Михаэль Шумахер: Я как-то пробовал это практиковать, потому что хотел узнать, поможет ли мне это в моей работе. Но я от природы очень уравновешенный человек, поэтому я не нуждаюсь ни в чем подобном. А с тех пор, как у меня появились дети, моя жизнь выстраивается в основном вокруг них. Мне не нужно никаких специальных методов, чтобы отключиться от работы. Это происходит автоматически, когда я прихожу домой и вижу детей.

Suddeutsche Zeitung: Вашей дочери Джине девять лет, сыну Мику – семь. Вы тщательно бережете их от посторонних взглядов. А у них когда-нибудь было желание увидеть, как их папа работает?
Михаэль Шумахер: Да, они иногда просили меня: «Папа, возьми нас с собой на работу!» Но это не так-то просто устроить. Жизнь – это не концерт по заявкам. По крайней мере, моя жизнь уж точно.

Suddeutsche Zeitung: Ваши дети это понимают?
Михаэль Шумахер: Ребенку сложно такое объяснить. Если бы я взял их с собой на гонки, я бы не смог уберечь их от публики. Я уверен, что некоторые из ваших коллег не остановились бы ни перед чем, чтобы сфотографировать моих детей. Но мои дети не имеют никакого отношения к Формуле 1. Это просто дети, а не какие-то фотомодели.

Suddeutsche Zeitung: Какие принципы вы прививаете своим детям?
Михаэль Шумахер: Для нас с Коринной огромное значение имеет семья. Мы хотим, чтобы дети на примере своих родителей поняли, что такое институт брака. Потому что семья – это опора для любого человека, даже в самых сложных ситуациях. Мы хотим, чтобы наши дети знали – они всегда могут на нас положиться.

Suddeutsche Zeitung: У вас есть младший брат Ральф, которому вы обеспечили более легкую, беззаботную жизнь. Это так, даже несмотря на то, что вы сами не хотите этого признавать. Как вы думаете, он благодарен вам за это?
Михаэль Шумахер: Беззаботная жизнь? Думаю, что Ральф придерживается иного мнения по этому поводу.

Suddeutsche Zeitung: Вы не ждете от него благодарности?
Михаэль Шумахер: Нет. Когда я уже успешно выступал в Формуле 1, для него открылось много новых возможностей. Но это вовсе не означало, что ему в Формуле 1 приходилось легче, чем мне. Ральфу надо было преодолевать другие трудности, например, оправдывать возложенные на него ожидания. У него не было той свободы, которая была у меня. Определенно, ему пришлось сложнее.

Suddeutsche Zeitung: Вы шутите?
Михаэль Шумахер: Конечно, можно мне возразить и сказать, что мы с Вилли Вебером проложили ему дорогу в Формулу 1 и поддерживали его. Но в конечном счете ему самому приходилось себя зарекомендовывать и противостоять критике.

Suddeutsche Zeitung: Вас задело то, что после вашего заявления об окончании карьеры Ральф сказал: «Что ж, одним быстрым гонщиком меньше»
Михаэль Шумахер: Это бы могло меня задеть, если бы я не знал, что мой брат иногда сначала говорит, а потом думает. Я знаю его достаточно хорошо, чтобы понимать, что он действительно имеет в виду.

Suddeutsche Zeitung: Вы когда-нибудь думали о том, каково это – быть младшим братом лучшего гонщика всех времен?
Михаэль Шумахер: Да, и даже очень часто. Этим можно многое оправдать. Раньше мы с Ральфом много времени проводили вместе, и это было здорово. Но потом у нас появились семьи, и теперь мы редко видимся. Для каждого из нас собственная семья важнее, и это нормально.

Suddeutsche Zeitung: Герр Шумахер, благодаря вашим достижениям автоспорт в Германии вновь стал публичным видом спорта. Какова ваша роль в этом?
Михаэль Шумахер: Я знаю, что кое-что сделал для развития автоспорта, что этот спорт стал более публичным, что после моих успехов в стране началось повсеместное увлечение картингом, и появилось много младших гоночных серий. Я горжусь этим, потому что мне по-прежнему очень нравится картинг.

Suddeutsche Zeitung: Вот уже с начала девяностых годов активно обсуждается вопрос о потреблении бензина и введении ограничений по скорости. Что вы думаете об этом?
Михаэль Шумахер: Возможно, со мной многие не согласятся, но я считаю, что вводить ограничения по скорости в Германии не надо. Я придерживаюсь мнения, что такие ограничения не снизят количества ДТП. Я не знаком с соответствующей статистикой соседних стран, но позволю себе усомниться в том, что они существенно ниже показателей по Германии. Более того, ограничения по скорости снижают внимательность водителей. Когда транспортный поток движется медленно, возникает опасность притупления внимания.

Suddeutsche Zeitung: Оглядываясь на свою карьеру, о каком моменте вы вспоминаете в первую очередь?
Михаэль Шумахер: О том, как я пересек финишную черту на ГП Японии-2000. В то мгновение я наконец стал чемпионом в составе Ferrari. Если бы в 2000 году мне этого снова не удалось, кто знает, что бы было со мной дальше! Возможно, я бы так и остался одним из многих двукратных чемпионов мира. Кто знает…

Suddeutsche Zeitung: В результате вы закончили свою карьеру семикратным чемпионом, самым успешным гонщиком всех времен. Какую точку можно поставить в этой карьере?
Михаэль Шумахер: Мне приходит на ум фраза, звучавшая на Чемпионате мира по футболу в Германии: «Спасибо, я просто шикарно провел время!»

Suddeutsche Zeitung: Где вы будете находиться во время первой гонки следующего сезона?
Михаэль Шумахер: Точно не на автодроме. А где? Скорее всего, дома. Теперь мое место там.