Странно, но это так: кто проповедует братскую любовь, обычно проповедует против любви к матери, отцу, братьям, сестрам, к жене и детям.

Идеал самопродвижения, личного успеха, предложенный цивилизованным Западом населению отсталых стран, повлек за собой эпидемию личной неудовлетворенности.

Западные колониальные державы предлагают туземцу дар личной свободы и независимость. Они пытаются приучить его к самостоятельности. Сводится же все это, собственно, к личной изоляции, т. е. к отсечению незрелой и плохо подготовленной личности от коллективного целого и к передаче ее, по словам Хомякова, «свободе своего собственного бессилия».

Все, что нарушает единство и разрушает коллектив, непременно причиняет серьезные неприятности. «Премиальные системы, по которым премии выдаются отдельным рабочим, приносят больше вреда, чем пользы... Групповые премиальные системы, в которых премии зависят от работы целой артели рабочих, включая старшего рабочего... скорее будут способствовать лучшей производительности и большему удовлетворению самих рабочих»

Если религиозные устои подорваны просвещением, то поднимающиеся массовые движения будут социалистическими, националистическими или расистскими. Французская революция, которая была и националистическим движением, была реакцией не против тирании католической церкви и не против старого режима, а против их слабости и бесполезности. Когда народ восстает в тоталитарном обществе, то он восстает не против зла режима, а против его слабости.

Никакие достижения в других областях, как бы блестящи эти достижения ни были, дать удовлетворения таким людям не могут. Что бы они ни предпринимали, — они «вкладывают в это самих себя, но всегда не удовлетворены результатом и никогда не могут остановиться. Они нам словно доказывают, что когда мы имеем что-то, чего не хотим, нам всегда не хватает чего-то другого; мы никогда так быстро и далеко не бежим, чем тогда, когда бежим от самих себя.

Люди, постоянно чувствующие себя не на месте, могут найти спасение только в полной отрешенности от себя.

Ни слава, ни власть, ни богатство, никакие умопомрачительные успехи в других областях деятельности не могут утолить их жажды. Им не всегда помогает даже полная преданность «священному делу». Их жажда неутолима, и из них обычно выходят самые неистовые сторонники крайних действий в служении «священному делу»

Неограниченные возможности могут быть такой же причиной неудовлетворенности, как и недостаток или отсутствие возможностей. Когда возможности кажутся неограниченными, люди начинают пренебрежительно относиться к тому, чем они обладают.

Что беспокоит неудовлетворенных? Сознание непоправимо изуродованного «я». Их главное желание — бежать от своего «я»

Когда такого человека спрашивают: кто он такой? — тот автоматически отвечает, что он немец, русский, японец, христианин, мусульманин, член такого-то племени и семьи. У такого человека нет целей, ценностей и судьбы вне коллектива; и пока коллектив этот живет, живет и человек.

Чем сильнее личность отождествляет себя с группой, тем выше ее способность противостоять насилию. Люди, легче пережившие нацизм, были членами или единой партии (коммунисты), или церкви (священники и высшее духовенство), или тесной национальной группы. Индивидуалисты, какой бы они не были национальности, не выдерживали.
Теперь понятно, что средневековое гетто было для евреев скорее крепостью, чем тюрьмой: без ощущения крепкого единства и особенностей, налагавшихся на них гетто, евреи не смогли бы выдержать насилия и унижений тех темных столетий. Когда средние века вернулись на короткое десятилетие в наше время, они настигли еврея без древних мер защиты и раздавили его.

Те же самые русские, раболепствующие перед сталинской тайной полицией, проявили — в одиночку или группой — невероятное мужество перед лицом вторгшихся нацистов. Причина этого, на первый взгляд, противоречивого поведения не в том, что «органы» Сталина были более жестокими, чем армия Гитлера, а в том, что перед лицом сталинских палачей русский человек чувствовал себя только маленьким индивидуумом, тогда как перед лицом немцев он чувствовал себя членом могучей расы, со славным прошлым и еще более славным будущим.

Потерять жизнь — значит потерять только настоящее, а когда теряется исковерканное, ничего не стоящее настоящее, то ясно, что теряется немногое.

Вера в чудеса, например, заключает в себе отказ от настоящего и вызов ему.
Когда Тертулиан сказал о Христе: «И Он был похоронен и потом воскрес; это — правда, ибо такое невозможно», — тем самым он показал кукиш настоящему.

Мы плаваем по океану, имя которому Ничто, цепляемся за любую крохотную щепку так, как будто это древо жизни. С другой стороны, когда у нас все еще впереди, нам легче делиться тем, что имеем, и отказываться от общедоступных преимуществ.

В Бухенвальдском концлагере, было больше жадности и безжалостного эгоизма, чем в отравленном жадностью свободном обществе. «Вместо выяснения способов, какими можно было бы помогать друг другу, они употребляли всю свою изобретательность на то, чтобы властвовать и угнетать друг друга»

Из хорошо приспособленных к жизни людей выходят плохие пророки.

Приятная жизнь не позволяет нам заметить возможность резких перемен. Мы крепко держимся за то, что называем нашим здравым смыслом, нашим практическим взглядом на вещи. Фактически это только названия нашей всепоглощенности настоящим. Ощущение собственного приятного, безоблачного существования так сильно, что другие реальные вещи, непосредственно нам угрожающие, кажутся смутными и невозможными. Когда же случается, что привычный уклад жизни ломается, именно они, так называемые практичные люди, захваченные врасплох, выглядят нереалистами-мечтателями, цепляющимися за уже несуществующее.
С другой стороны, те, кто отвергает настоящее и направляет свои взоры и помыслы на будущее, обладают способностью замечать в окружающем зародыши будущей опасности или будущей выгоды.

Удивляет только огромная радость, которую испытывают неудовлетворенные, когда поносят настоящее и все его дела. Только жалуясь, такого наслаждения получить нельзя. Здесь должно быть нечто большее, чем простая жалоба. Так оно и есть на самом деле.

Мы менее готовы умирать за то, чем обладаем и чем являемся, нежели за то, кем хотим быть и что хотим иметь.

Когда нет надежды, люди убегают или позволяют убить себя без боя. Они будут цепляться за жизнь, но так, как будто их оглушили.

Интересно, что евреи, покорно шедшие на убой в гитлеровской Европе, отчаянно боролись в Палестине. И хотя говорят, что в Палестине они сражались потому, что у них не было иного выхода — иначе арабы перерезали бы им всем горла, — тем не менее верно, что их отвага и готовность к самопожертвованию были не от отчаяния, а от горячей заботы возродить свою древнюю страну и древний народ. И они, действительно, умирали за города, еще не построенные, за сады, еще не посаженные.

То, что мы понимаем под слепой верой, поддерживается бесчисленными невериями.

Слова Паскаля по поводу любой действенной религии справедливы и в отношении любой действенной доктрины: она должна «идти наперекор природе, здравому смыслу и наперекор человеческому удовольствию»

Мы можем быть абсолютно уверены только в тех (98:) вещах, которые не понимаем.