В колонках играет - Jesus loves Jukies - Boiler
Настроение сейчас - маниакально фанатичное

Мой следующий фильм будет полной противоположностью всем этим
экспериментальным авангардистским фильмам, в особенности же тем из них,
которые принято нынче именовать "творческими" - пустые слова, за которыми не
стоит ничего, кроме раболепного низкопоклонства перед банальностями
современного искусства. Я хочу рассказать подлинную историю одной женщины,
страдающей паранойей, которая влюблена в тачку, постепенно обретающую все
атрибуты некогда любимого ею человека, чей труп везли на этой самой тачке. В
конце концов тачка обретает плоть и кровь и превращается в живое существо.
Вот почему свой фильм я назову "Тачка во плоти". Ни один зритель, от самого
рафинированного до совсем уж среднего, не сможет остаться равнодушным и не
сопереживать мое маниакальное фетишистское наваждение - ведь речь пойдет о
совершенно достоверной истории, и к тому же воспроизведенной так правдиво,
как не сможет ни один документалист. Хотя я категорически настаиваю, что
фильм будет абсолютно реалистическим, не обойдется в нем и без сцен поистине
чудотворных. Не могу удержаться от соблазна поделиться с читателем коекакими
своими замыслами, хотя бы для того, чтобы у него уже заранее потекли слюнки.
Так вот, перед зрителями предстанут пять белых лебедей, которые тут же один
за другим взорвутся прямо у них на глазах, являя их взорам серию замедленных,
тщательно проработанных изображений, разворачивающихся с четкой, прямо-таки
архангельской гармонией. Лебеди будут заранее начинены самыми настоящими
гранатами, снабженными такими специальными взрывными устройствами, которые
позволят с предельной ясностью увидеть, как будут разлетаться клочья птичьих
потрохов и веером расходиться следы, прочерченные осколками гранат. Врезаясь
в облако лебединых перьев, эти осколки воссоздадут в точности ту же самую
картину, которая нам видится - или, вернее, грезится,- когда мы пытаемся
представить себе столкновение корпускул света, и, насколько я могу судить по
собственному опыту, осколки будут выглядеть не менее реально, чем на полотнах
Мантеньи, а перья мягкостью очертаний сравнятся разве что с окутанными
туманом образами, прославившими художника Эжена Каррьера (как утверждает
энциклопедический словарь "Лярусс", это был французский художник и литограф,
рожденный в Гурнэ (18491906). Персонажи его картин выделялись на фоне
тумана).
В моем фильме можно будет увидеть и сцену у римского фонтана Треви. В
домах, выходящих на площадь, внезапно откроются окна, и из них прямо в фонтан
один за другие выпадут шесть носорогов. Всякий раз, когда в воду плюхнется
очередной носорог, над ним сразу же раскроется вынырнувший со дна фонтана
черный зонтик.
В другом эпизоде вы увидите рассвет на парижской площади Согласия, через
которую во всевозможных направлениях будут медленно проезжать на велосипедах
две тысячи католических священников, у каждого в руке по плакату с весьма
потертым, но вполне различимым изображением Георгия Маленкова. Потом я при
случае покажу еще сотню испанских цыган, которые будут на одной из улиц
Мадрида убивать и расчленять слона. В конце концов от него останется только
один голый, лишенный всякой плоти скелет; так я воссоздам на экране сценку из
африканской жизни, вычитанную как-то в одной книге. В тот момент, когда
из-под плоти толстокожего гиганта начнут проглядывать ребра, двое цыган, при
всем своем диком исступлении ни на минуту не перестающих напевать фламенко,
стремясь завладеть самыми лакомыми потрохами, сердцем, почками и тому
подобным, залезут внутрь костяка животного. Потом эти двое ссорятся, между
ними начинается поножовщина, тем временем оставшиеся снаружи продолжают
расчленять слона, то и дело нанося раны дерущимся внутри, и те наполняют
каким-то буйным, леденящим душу весельем утробу животного, превращенную в
огромную кровоточащую клетку.
Да, не забыть бы еще о сцене песнопения, где Ницше, Фрейд, Людовик 11
Баварский и Карл Маркс, по очереди отвечая на вопросы, будут с непередаваемой
виртуозностью распевать на музыку Бизе свои доктрины. Вся эта сцена будет
происходить на берегу озера Вилабертран, в самом центре которого, дрожа от
холода и по пояс в воде, будет стоять женщина очень преклонного возраста,
одета она будет как самый настоящий тореадор, а наголо обритую голову вместо
шляпы украсит с трудом удерживаемый в равновесии омлет с душистыми травками.
Всякий раз, когда омлет будет сползать и падать в воду, некий Португалец
будет заменять его на новый.
К концу фильма зритель увидит стеклянную лампочку, которую используют в
канделябрах, она будет то становиться совсем тонкой, то вновь утолщаться, то
меркнуть, то опять расцветать светом, то расплываться, то снова обретать
четкие очертания, и так далее. Вот уже год, как я размышляю о том, чтобы
резюмировать всю политическую историю охваченного материализмом человечества,
символически представив ее в виде морфологических превращений некоего
круглого, как тыковка, предмета, простого и легко узнаваемого в привычном нам
силуэте электрической лампочки. Это исследование, столь кропотливое и столь
пространное, в моем фильме займет всего одну минуту и покажет то, что видит
человек, утомленный солнечным светом, когда он, закрыв глаза, до боли
надавливает на них ладонями.
Сделать все это по плечу только мне одному