Чайки.

Речные чайки проще морских. Но кричат куда как надрывней и жалостливей. Каждое утро слышу их просыпаясь. Я привыкла к этим звукам, встречающим каждый порыв ветра. Зимами, за закрытыми наглухо окнами, я тоскую по ним. И весна начинается лишь тогда, когда их белоснежные силуэты начнут сновать над освобождённой речкой. То есть над двумя реками, несущимися мимо моего кусочка берега. Волга и Ока, прижавшиеся друг к другу так тесно, что и не различить уже, где, чьи молекулы. [517x652]

Жить неподалёку от реки мне не претит только из-за чаек и их голосов. Мне кажется, этих птиц я понимаю. Они дети воздуха, вечно парящие над водой.

Они живут в городах, питаются на помойках, ибо река уже давно в неё превратилась. Они расхаживают по усеянным останками человеческой жизни берегам, с таким надменным и даже гордым видом. Поражаюсь, как им удаётся сохранять достоинство на этаком фоне.

Неужели им никогда не хотелось к морю. Ни к Горьковскому, сотворённому силой строительной техники. А к настоящему далёкому, бирюзовому, Средиземному или иному, полному легенд и очарования. Грезятся ли им бухты, заполненные яхтами и рыбацкими лодками, где поутру разноситься магический аромат кофе? Видят ли они во снах белоснежный песок, пересыпать в руках и просто ходит по которому, значит осязать Вселенную и время?  Хотят ли они взглянуть с лесистого утёса, как волны разбиваются о причудливые глыбы? А на синеющую даль, где вот-вот проступят очертания корабля с чёрными парусами и призрачный Эгея, раз в тысячный грянет в пучину горя и Аида? Тянет ли их коснуться крылом поверхности воды, изрезанной когда-то Одиссеем и Аргонавтами, или иной какой воды, иного, какого моря?

Неужели эта пыльная замкнутая жизнь не тяготит их?

Нет, я думаю, нисколько.

У них есть крылья, и воля взмахнуть ими и улететь к этому самому морю. Они никогда не теряли возможность.

- Мам, девчонки тут предлагали, летом в Хорватию. На восемь дней, отель четыре звезды, полупансион….

Такие разговоры я привыкла начинать без энтузиазма, так чтобы засорять эфир родительского сознания.

Раньше эти монологи получались живее. Они как водопад, совсем как тот из туристического буклета, срывались вниз ликующим потоком, только с тем, дабы осознать всю обреченность замкнутой окружности озера.

Я не успела дойти до стоимости. Усталый мамин вид сменился раздражением. Бабулины глаза начинали наливаться кровью, она вздыхала поглубже для гневной отповеди.

Заткнувшись, уткнулась в тарелку. Мини семейный скандальчик на кухне, естественная приправа к ужину. Я не могу без этого. Ведь я «ровняюсь на богатых», «слишком много хочу», «неблагодарная», «ничего не понимаю» и так далее и тому подобное.

- Иди, зарабатывай и вали куда хочешь!

 Закрыла мама тему, хлопнув дверью.

Обжигаясь об чашку какао я спряталась в своей келье – комнате.

Плакать от обиды глупо. Взрослые люди понимают, в стране кризис, семья пролетарская из трёх женщин.

Одна пенсионерка, но всё ещё батрачит в школе уборщицей. Подтирая дерьмо ха толпой дегенерирующих спиногрызов за гроши. Мать, всю жизнь не видевшая ни любви, как, впрочем, и бабушка, ни покоя. Почти с юности ломает себя на заводе, тоже не за ахти какие деньги. Он кругом больная и плачет ночами от боли, усталости и уходящей мимо жизни. И дочь бесполезный философ, чья учёба съедает бабушкину пенсию, но учится она, сама не зная зачем. Юриспруденция её не греет и сидит уже в печёнках. Девушка абсолютно не приспособленная к жизни. Неблагодарная, ленивая, и только и знающая, что вытрясать из родителей деньги на книги.

Ну и кот, от которого тоже мало проку.

Квартира, услуги коммунальные, телефон, еда, и т. д. Семейный бюджет вещь хрупкая и переживательная. Но всё есть и очень даже пристойно. Желать большего, сточке зрения среднестатистического гражданина кощунственно. Но каким трудом всё это даётся.

Так есть ли смысл требовать? Есть ли право плакать?

Пойду работать, поеду.

Если найду работу. Если буду получать достаточно там, куда приложу свои знания. Если не будет апокалипсиса. Если я вообще доживу.

 Как им объяснить, что я хочу сейчас увидеть Помпеи и Парфенон, пока от них хоть что-то осталось. Вздохнуть гнилистый запах каналов в Венеции, пока не канула в лету этих самых каналов. Преклонить колени в Риме и Стамбуле перед Айя-Софией и оплакать Византию. Побродить суровым призраком по трансильванским горам.

Именно сейчас, именно вот с этими друзьями. Потом у меня будет уже другое виденье.

Как высказать сердце философа, романтика и поэта рвущиеся туда, вон с этих берегов, прочь их этих коробок покрытых жёлтой пеленой смога.

У меня нет права просить семью об этих путешествиях.

Для них отпустить меня в Петербург значит брешь в бюджете. До дрожи в коленях разговоры о моих «надо». А это разнесчастная Хорватия это же целый семестр моей учебы.

Имею ли я право, увидеть воплощение своих снов?

Или это право самой судьбой вычеркнуто из перечня мне отпущенного?

Нет, я не жалуюсь.

У меня есть гордость.

И я понимаю чаек так надрывно кричащих за окном перед самым закатом. Они живут среди останков человеческой жизни на грязных берегах, грязной реки в пыльном многомиллионном, но полупустом городе. И при этом способны надменно расхаживать среди всего этого.

Но им не снятся сны о море. Они дети воздуха, вечно парящие над водой. У них есть воля и крылья способные донести их до очаровательно романтичного Хорватского берега.

И за это ненавижу чаек!

                Понедельник 19 апреля 2010 года. 18:55.