Внезапно налетает на город весенняя гроза, и испуганные пешеходы разлетаются во все стороны: забегают, отряхиваясь, в ближайшие магазины, жмутся под навесами, торопливо прячутся в открытых подъездах. Не знаю, как вы, а я люблю, достигнув заветного убежища, смотреть на мимолетное буйство стихии, на город, который сквозь мутную пелену ливня кажется новым, непривычным – как на старой открытке. Но откуда я бы не любовалась грозой – из чужого подъезда или из собственной квартиры, всегда в памяти всплывает одно и то же, одно и тоже. Так уж сложилась жизнь. Или я сложила ее сама, по неопытности и легкомыслию перепутав изначальный узор мозаики...

Первым в памяти воскресает бесконечно далекий, прогремевший над землей тысячу лет назад гром. Мальчишка и девчонка бежали по опустевшим улицам под начинающимся дождем, подгоняемые грохотом грома и биением собственных сердец, пока не нашли спасение в чужом, темном, пахнущем пылью подъезде. Они юркнули в подъезд вовремя: крупные капли перешли в сплошную стену дождя, отгородившую их от мира. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, задыхающиеся и счастливые – потому что успели, потому что беснующаяся за порогом гроза бессильна причинить им вред, потому что ему 18, ей 17 лет – и еще потому, что полюбили друг друга. Те внезапные, жаркие, неутолимые поцелуи, хлынувшие как ливень! Твое лицо было мокрое, я пила дождевые капли, вытирала их губами, и обычная вода опьянила меня, как самый хмельной напиток. Кто-то мог войти, кто-то мог выйти, кто-то мог услышать, увидеть, подсмотреть в замочную скважину – плевать, мы понеслись, как неслись белые лепестки и зеленые листья в мутных потоках, заливавших улицы. И никогда не жалели об этом.
Казалось, те двадцать минут изменили жизнь. Когда мы вышли на улицу, мы не просто вышли в совершенно новый город, в совершенно новый мир – мы сами стали другими. Отныне не было «ты» и «я», отныне могло быть только «мы». И как знак благословления над нами, над нашим августом встала огромная, яркая радуга. Она держалась очень долго – мы шли домой через весь город, попадая ногами в теплые лужи и смеясь, а она все не хотела уходить, она медленно тускнела, она упорно отказывалась растворяться в небе. И мне хотелось верить, что эта неугасаемая радуга – это наша любовь, которая будет вечно длиться, вопреки природным законам. Такая прекрасная радуга, такая сумасшедшая радость не могут уйти бесследно – пусть хоть тень, хоть намек останется на бесстрастных лазоревых небесах; хоть знак, чтобы было во что верить сердцу.

Мы долго болели друг другом, долго мучились порознь. Потом были даже попытки сблизиться, начать все сначала – но ни в реку, ни в весенние дождевые ручьи не дано вступить дважды. Встречи сошли на нет, остались звонки, с каждой неделей становившиеся все реже.

Глупо, все получилось необычайно глупо! и не повернуть время вспять. Где та глупая восторженная девочка, которая загадывала на радугу и цокала каблучками по мокрому асфальту? Где красивый мальчишка с зелеными глазами? Где тот дом? Где страна? Все изменилось до неузнаваемости, и только грозы – внезапные летние грозы – все те же. И я по-прежнему люблю их. Несмотря ни на что.