Капитан Паранго занимал своё место столько, сколько себя помнил. Не то, чтобы его жизнь началась с капитанского мостика "Ласковой Жаннет", но всё, что было до того, как он первый раз поднялся к пульту управления кораблём, он предпочитал не вспоминать, вычеркнуть из мыслей, из настоящего и будущего.
Офицер, командир, военный, слуга своей родины - сейчас эти слова были для него считай что бранными, глумливый пафос, насмешка над реалиями жизни. Как если бы кто-то, прикрываясь благородными речами, избивал матерей, бросая их детей в грязь. Жизнь, судьба и Бог всласть поизмывались над Октавом, лишив его глаза, покоя и радости. В ответ он превнёс в них презрительности, цинизма и дерзости, граничащей со святотатством. При этом он отвергал все предложения новых "друзей", вставить ему глаз, сделать для ноги механизмы, восстанавливающие подвижность. Нет, увольте, Паранго дохромает до последнего рейса, он и одним глазом видит курс. Если Бога и нет - весь этот крест Октав вынесет без железа в теле.

"Жаннет" поднималась так высоко, что будь на небесах ангелы - они зажимали бы уши от грохота двигателей и тяжелых ботинок экипажа. Будь где-то свыше Бог - он повергнул бы наглецов на землю. Но ничего этого не происходило, Октав всё глубже погружался в пучины своей тёмной души. Никогда он не клял Бога за свои потери, за всё отнятое у него жизнью. Лишь он сам был виной и причиной, лишь его поступки или бездействие. Если в этом и был замысел Господа - капитан Паранго плевал на него, без злобы, но презрев награды и прочие "сладости жизни после смерти", что так любили сулить святоши в одеждах без пятнышка масла.

Никто не назвал бы его злым человеком, никто не упрекнул бы капитана в несправедливости. Его жестокость почиталась на таких судах за благо. Когда нет знамени, когда неоткуда ждать помощи и нет ни перед кем долга - только высшая точка, только первый среди равных способен поддержать дух, настрой и внутренние силы. Паранго был флагом, видя который команда стискивала зубы и делала своё дело. Его глаз пугал, но страх подстёгивал злобу, таящуюся в каждом из его команды. Простаков и слабовольных праведников в команде "Ласковой Жаннет" не было никогда.

Последний человек поднялся на борт. Брюссель полыхает за их спинами, кто-то оглядывается со слезами, кто-то вжимается в воротники, отгоняя запах гари и прячась от собственной боли. Капитан привёл сюда свой корабль. Капитан не испытывает к этим людям жалость и сострадание. Не ищет он и прощения свыше, не пытается искупить свои грехи добрыми делами. В конце пути их ждёт не меньший ад, не меньше агонии и никто не знает, доберутся ли они к этому концу. Октав не прощал себе беспомощности, не прощал её и другим. И то, что он принял этих людей на борт - его отрезвляющая пощечина всем воякам, генералам и прочим властьимущим - вы сложили руки, сдались, но не я, не капитан Паранго, вы не увидите, как он ляжет и умрёт, никогда. В бескрайнем небе над Европой остался один берег - родной Париж. А значит "Жаннет" пристанет к нему, так или иначе. А если нет - капитан обнимет свою последнюю женщину, свой корабль, и канет в небытие, ухмыляясь смерти как Сатана.

Арт-обстрел, попадания по кораблю отзываются болью в старых шрамах и испорченной ноге. Но мы взлетаем. Нет мыслей и вопросов, капитан не гадает «Долетим — не долетим», капитан делает то, что должен, что сам себе вменяет как долг. Эти физические, моральные и психические инвалиды доберутся до Парижа, проклиная небо, Бога и капитана. Но какое кому дело до их стонов и проклятий.

Каждый чувствует себя важным, каждому есть что сказать и в чем обвинить, друг друга, себя, Жаннет, врагов и кого угодно. Им от этого легче? Пускай. Капитан не будет тем, кто скажет доброе слово, кто поддержит и утешит, могут даже не ждать от него такой «доброты».
Нападения, вылеты, повреждения, стенания раненных и глупость уцелевших. Эгоизм, надменность, низменные порывы, скрываемые пороки… Капитан вливает в себя бренди, будто его двигателю тоже нужно топливо. Его ненависть ослепительным пламенем горит, подогретая выпивкой, взглядами, атаками, грохотом, злостью, стиснутыми зубами.
Каждый взрыв — чья-то жизнь. Каждое слово капитана — чья-то смерть. Решения необходимы, он ни о чем не жалеет и ничего не хотел бы изменить.

Жаннет поёт капитану.

Если вы считаете, что капитан думает как машина, не забудьте подумать, что в таком случае машина думает как капитан. Как человек. Нет ножа, который способен разделить Паранго и Ласковую Жаннет, но это не подчинение, а симбиоз.

Капитан смеется в лицо всем, кто что-то хочет, он приказывает и готов лишить жизни каждого, кто пойдёт против его слова. Не ради остальных, благого дела, прощения или чего-то, а ради самой цели, с которой борт поднялся в воздух в этот раз. Пятнадцать раненых оставлены умирать в окрестностях Лиона.
Судна Красного креста оставлены без помощи, которую Жаннет могла оказать — ценой самой жизни Жаннет и всех, кто оказался в её стальных объятьях. Каждый шаг с боем приближает капитана к цели, шаг по трупам, через багряные взрывы и кровавые облака. Шаг к цели, но и шаг к безумию, кристально ясному, тяжелому и невыносимому. Только Жаннет понимает капитана и поёт ему слова поддержки. Не обещает, не требует. Его ласковая Жаннет.

Паранго ногтями бы оторвал этот трюм от корабля, откажись инженеры сделать что нужно. Зубами рвал бы тех, кто помешает сбросить этот груз. Быть может куда более ценный, чем «счастливчики», что могли находиться в кают-компании, а не среди изувеченных и больных. Капитану было плевать, убьют ли «благородные моралисты» его за этот поступок, накажут ли его другие. Бог давно его проклял, так что толку слушать проклятия людей. Их лица как надгробия, их истории — некрологи. Они виноваты в том, что происходит вокруг, какая разница, какую они носят форму, на каком языке говорят и чем гордятся. Они плачут о двух и трёхстах, капитан до хруста сжимает зубы о каждом, чья смерть толкает их вперёд, о пилотах и канонирах, экипажах и пассажирах, тех кто умирает на земле и кто умирает в небе.

Ещё триста жизней, триста смертей на совести капитана. Ненависть в глазах и словах окружающих — лишь бледная тень той ненависти, что живёт в самом Паранго. Слабое отражение его боли и отчаянья, которому не суждено прорваться наружу, пока он жив. Пока хромает к последнему рейсу.

Когда последний пассажир покинул борт, Ласковая Жаннет поднялась с земли. Капитан остался единственным членом её экипажа.

Где-то в небесах, среди взрывов и рёва двигателей, Паранго и Жаннет поют друг другу.