Оба шута: и Пьеро, весь в посеревшей за день пудре, в синяках от Арлекиновой палки, и сам Арлекин,
чей рот перекошен от каждодневных гримас, ладони цветут экземой,
а кровь отравлена собственным сарказмом, возносят по вечерам благодарственную молитву.

- Господи! - говорят они тайным дуэтом (каждый у себя, наедине с собою и сам за себя, но одновременно).
- Спасибо тебе, Господи, - твердят они, - что не сотворил меня дурой Коломбиной,
у которой нет иной печали, кроме как сделать, наконец, выбор между
двумя никчемными шутами,
Пьеро и Арлекином.