***

Он шел по теплым улицам, по стертому серому асфальту. Шел и смотрел на белые свечи каштанов, на старые развесистые тополя, на одуванчики бесстыдно-желтого цвета. Через пыльную чугунную ограду какого-то учреждения просовывала листья крапива, ветер лохматил тонкие лепестки одичавших маргариток. Даже не любовь, а какое-то другое, огромное, невыразимое чувство плескалось в нем, выливалось в улыбку, поблескивало на дне глаз. Медленно он добрался до площади. Он шел по противоположной стороне улицы, но переходить дорогу не стал, остановился и стал смотреть на кусты сирени. Пухлые кисти нежно-лиловой пеной накипали друг на друга, нависали шатром над старыми скамейками. Вдруг кто-то подошел к нему сзади, легко и неслышно, и закрыл ладонями глаза. «Маришка!» - шепотом выдохнул он. Она убрала руки и тихо засмеялась. Белое платье, тонкие руки, в ярко-золотистых волосах гуляет ветер, вся она - свобода, вся она - гибкость и радость. То самое, невыразимое, переполняло его настолько, что не хватало воздуха, но он просто стоял и смотрел на нее. Маришка озорно сверкнула улыбкой. «Вот на той ветке, самой крайней - там счастливый цветок! С пятью лепестками. Не веришь?» И она кинулась на другую сторону прямо через поток машин. Он рванулся за ней. Она как ни в чем не бывало дошла до кустов и стала разглядывать мохнатую сиреневую кисть. Он подбежал, схватил ее за запястье. Она повернулась к нему и поднесла руку к его лицу. В бледных пальцах был зажат заветный цветок. «Его нужно съесть!» - сказала Маришка. Она высвободила свою руку из его, отщипнула ногтем половинку цветка и поднесла к его губам. Он прикоснулся губами к этим тонким пальцам. Маришка заглянула ему в глаза и положила себе в рот оставшиеся лепестки. Он вздохнул и обнял ее. А над ними расплывался закат...