давно здесь не появлялся и, должно быть, не появлялся бы совсем. нет желания и смысла описывать произошедшее, но есть еще одна ночь, которую мне надо как-то скоротать, когда сна ждать не приходится.
скоро буду дома, в полосе тошнотворной предсказуемости и, если интерпретировать позитивно, безопасности. в городе, который люблю страстной извращенной любовью. с людьми, которых люблю больше и извращенней. первое время, что я был склонен воспринимать скорее как ссылку или вынужденный отпуск, я не находил себе места, иного, кроме балкона, где накуривался до потери пульса, исходя воспоминаниями, на пятом этаже, возносясь над чадом местного ежевечернего кутежа и горящих торфяников. посмотри - мне не так много лет, а я уже знаю, что такое - саднящая память. я взрослею. это значит - надо мобилизоваться, но потихоньку, без этой вечной судорожности. ведь времени не так много осталось. я очень хотел домой и пялился на луну ослепшими от избытка сентиментального света еще не остывшего прошлого глазами. помнишь - Луна - это огромный глаз, что смотрит нам в душу, когда мы позволяем последней выскользнуть из темного угла, где мы держим ее днем. ведь никто, никто не должен знать, кто ты на самом деле. сколь долго ты будешь помнить это лето, когда мы сетовали на внезапно навалившиеся проблемы, на жару, тотальную глупость и фатальную нехватку денег на выпивку и сигареты? мы так боялись умереть. а теперь я боюсь, слишком боюсь самой жизни. работа, с которой я, наконец, уволился, принесла мне не только энное количество зеленых бумажек, но и осознание, в какую западню каждый из нас рано или поздно обречен попасть, чтобы выжить. не стоит воспринимать это слишком серьезно, но это было первым, что я воспринял своим нервным юношеским сознанием. эта сраная система, запущенная еще в древности, скоро намотает меня на свое властное запястье, чтобы встряхнуть, когда я проявлю своенравности чуть больше допустимого, чтобы стряхнуть, когда я опущу лапки. впрочем, я всегда оставлял для себя третий вариант (ты же знаешь), но в этой жизни третий вариант не канает, он всегда будет одним из двух, чтобы ты не считал.
итак, я - рабочий человек, смотрю на быдло каждый день и соприкасаюсь с ним рукавами не только в трамваях (я всегда был высокомерным, ты же знаешь, и я всегда помнил, что быдло - это прежде всего состояние души). каждый день я отрабатываю чуть рискованные маневры на своей обдолбанной тачке и спасаюсь только Ремарком. не то, чтобы я разбазарил себя на мелкие интересы - в этом я нахожу для себя относительно надежную лазейку к существованию. обычному человеческому существованию, без этих бесконечных надрывов и психологических дилемм, - я могу иронизировать на эту тему слишком долго.
ты снился мне каждый день. в судороге величайшего наслаждения и боли от страха потерять он сжимал меня так крепко, что я слышал похрустывание своих костей. а я, вероломный вдвойне, дважды предатель, немо взывал к ночи и тишине, чтобы хранила твою темную душу, там, на чужбине. прости меня, сейчас я могу только виновато улыбаться и говорить, что так получилось.
французский язык, песня, которую я искал три года, Париж, французское вино - я почти полюбил это, перечитывая в очередной раз "Триумфальную арку". но я дочитал ее, и отчаяние только усугубилось. и, да, я впервые в жизни, совсем хреново представляю себе, как выкрутиться, не ранив никого слишком душевно. впрочем, где-то в глубине души я уже все решил, осталось только раскручиваться на замедленном просмотре. ты ссудил мне полгода, он - полтора. но это все не так существенно в контексте времени, особенно в контексте болезни, на которую я забивал слишком долго, и теперь собственная, трусливо укрываемая за спиной смерть заглянула в меня через плечо.
мне часто снились сны, где - все, конец, и вся моя жизнь - всего лишь бегство от цунами. газ в пол, я вроде бы отдаляюсь, и можно еще немного выторговать жизни, чтобы заархивировать в памяти под табличкой "счастье". с тобой, всенепременной с тобой. а потом, когда я понимал, насколько это абсурдно, мне ничего не оставалось, кроме как выйти из машины из лечь на асфальт, сжимая твою руку, до конца, пока все куда-то бежали. каждый сам решает, когда остановиться. и я не вижу в этом ничего предосудительного. в этом массовом самоубийстве локальные самоубийства, естественно, не поощряются, но мое место всегда - сторона. все бегут, и я, должно быть, знаю, это - правильно, бежать куда-то, даже если от цунами не убежишь. прогресс, эволюция и прочая хуйня. современность открывает тебе кучу позитивных возможностей, главное - не упусти их. и помни, на чем ты играешь.
он лежит в комнате и читает. я вижу, как постепенно его раскосые, вечные глаза начинают отражать только сон, чуткий сон молодого хищного животного, красивого своей здоровой, безжалостной, дикой красотой. бесшумно крадусь на кухню. винно-табачная ночь в компании с самим собой. ранний подъем, и снова - за руль. я не могу остаться и не хочу уезжать. и каждое мгновение близости лишь обостряет это чувство. я жесток, дважды жесток. но я уже давно понял - я с трудом могу жить с ним, но хочу умереть в его объятиях. ведь только он один стал мне родным. чужой, внезапно запрыгнувший в поезд, застоявшийся на Филях из-за пьяной драчки на Новый год, тот чертов беспечный 2008 год. чей взгляд, обезоруживающий своей наглой и трогательной откровенностью, я никогда не забуду и никогда не перестану хотеть его.
я ждал тебя всю жизнь. а теперь мне остается только курить, ждать встречи с тобой, говорить трюизмами, что дорога - универсальная миниатюрная модель жизни, в которой на культуру преимущественно срут, и мне приходится быть предельно внимательным и жестким, таким, каким я никогда не был, но мне необходимо стать, ведь я не хочу, чтобы этот мир столь глупо и просто выплюнул меня.
и только по вечерам я снова начинаю сходить с ума, и тогда его общество неизбежно. но пока он еще есть он, дышать можно. и я давно уже выучил ту неизбежную боль, что ждет меня в самолетах. два с половиной часа на то, чтобы полностью незаметно мимикрировать для новой жизни, для того, чтобы быть открытым и чутким, и снова любить, быть сильным и мудрым, почти неуязвимым. помни, пока еще все в твоих чутких нежных руках, чтобы все оборвать, забыв про мою неистребимую уникальность. ведь я еще далеко. как всегда, слишком далеко, чтобы измерять километрами.
какого это - едва привыкнув снова, спустя много месяцев другой, успевшей стабилизоваться жизни, вырывать из себя еще раз, и уже совсем не так, как тогда, в день, когда он впервые уехал. неоднократно, заставлять себя отвыкнуть еще раз, ведь иначе существовать невозможно. но я никогда не винил в этом кого-то, кроме обстоятельств, в которых самым рациональным было уехать, оставив меня в зябкой московской зиме, которую я так или иначе выстоял тогда. эту же зиму я не забуду никогда. и очередной Новый год, в англиканской церкви, когда я получил ту новую жизнь, что загадывал в качестве подарка.
это - не более, чем исповедь, что может быть только в условиях однокомнатной квартиры на окраине города, когда все рычаги мотивации отказали, вино кончается, и время поджимает. теперь исповедоваться стало модным здесь, в Сети, перед безликим коллективным, когда встречаются некоторые личности "с тонким восприятием действительности", но, в сущности, всем плевать на тебя. и это оказывается большим плюсом, каким бы кощунственным оно ни было.
прости меня, если можешь, я запутался, словно котенок в клубке ниток, в который он только что так самоуверенно играл. и все, что я делал, не было неискренним. я обязательно выплыву, но это уже будет завтра, и кем я буду при этом, тоже будет известно завтра. или неизвестно никогда.