я понял, как оно работает.

хотя не целиком.


В тот день ничем особым не замечательный великий русский писатель Антон Вавлович Чехов на завтрак кушал варёные яыца. Антон Павлович брал яичко тоненькой венозной ручкой вымирающего интелигента, широко замахивался и бил по столу: раздавался хруст и на губах писателя проступала улыбочка, «хе-хе, вот так мы вас!» задыхаясь от нежного бешенства шептал Антон Павлович.
Лето стояло в зените, как сонная тёплая вода в плотине, теплый ветерок осторожно шевелил тюлевыми занавесками на окне. Антон Павлович каждое лето проводил на даче: как врач, он считал, что ежедневное кровопускание путём купания нагишом в пруду с пиявками и парное молоко по вечерам – лучшее средство от кровохарканья, доставлявшего ему, пожалуй, еще большие неудобства, чем сифилис. Лечебная процедура проходила так. Писатель осторожно спускался в пруд по осклизлой лесенке, морщась разводил руками ряску, садился на дно и ждал пиявок. Минут десять, не больше. Приявки приходили, нежно касаясь, ласково покусывая – искорка боли и всё. Через полчаса Антон Павлович вылазил, голый, тощий, толстая подушка ряски сползла с плеча и упала. Длинные черные пиявки прилипали к худому немощному телу писателя крепко, его детская кровь была сладка. Антон Павлович с омерзением отрывал тварей тонкими пальцами и давил голыми пятками в кровавую кашицу - интелигент, одно слово, дитя! «Но польза, польза пиявок неоспорима!» - бывало шептал АПЧ после шторфа белой соседу своему, помещику графу Льву Толстому, шептал, нежно взяв собеседника дрожащими пальцами за пуговицу пиджака. Лев Николаевич, морщась, пытался отстраниться – близкого контакта не любил, любил мужиков в поле. АПЧ заблуждался – антибиотики, конечно же, гораздо лучше, но не в этом соль рассказа.
В тот день АПЧ утром кушал яйца, всего яиц у него было сорок четыре штуки. Первые три штуки пошли на удивление легко, даже - приятно, а после дело застопорилось, яйца не лезли в горло Великому Русскому Писателю, ну хоть плачь. Чехов набил целую груду яиц – ну точь в точь известная картина другого соседа АПЧ, помещика Верещагина, - а есть не хотелось совсем. Он возился с яйцами: куснёт одно, положит, куснёт другое, ну ни как, ни как не шли яйца в утробу. Злость начинала разбирать АПЧ: ну вот он тут сидит один-одинёшенек и за всех отдувается, и никто не хочет ему помочь! Мужики на сенокос ушли, бабы картошку копают, дети малые коров пасут, старухи прядут, шевеля ртом, старики просто померли – ну все, все оставили АПЧ, он один во всем поместье должен возиться с этими самыми роковыми яйцами, да будь они неладны! Чем дальше, тем больше злился Антон Павлович. И никто не приходил на помощь!
Никто и не думал приходить.
Так сидел он, сидел, злился, а потом задурил, психанул, вынул пистолет из шкафа и – бах! – мозги себе и вышиб.
Мораль?
Мораль проста. Ежели случилось так, что нужно тебе съесть три десятка яиц, а есть ох как не хочется, то самое время подумать: «а не сам ли ты себе придумал это дурное дело?». Может, всё и обойдётся, и не придётся страдать.

А баню Чехов не любил – пенсне запотевало.