Потом дни шли, бежали и тянулись, все зависит ото всего. Я даже не
помню, что и где было вчера, а что месяц назад. Но иногда настырные дни
и мгновенья прочно закрепляются в голове и прожигают дыру в прошлое, и
это неприятно, потому как все начинает рушиться туда, назад, то есть
вниз, то есть во вчерашние страдания опрокидываются сегодняшние слова и
фразы. И нужно делать что-нибудь, затем что ничего не делать нельзя, как
нельзя оставить во рту вырванный зуб. Я так и сказал ей при следующей
встрече. "Ты пробила у меня в голове дырку, - сказал я, - и я не знаю,
что мне с этим делать. Что мне с этим делать?". Тогда мы нашли, что де-
лать, мы просто отправились к ней, на шестой этаж этой гнусной гостини-
цы, пройдя через крики, шум и ругань, через кошачье дерьмо и разлитую
воду с заморившеюся уборщицей над ней, и неторопливо улеглись в постель,
потому что все уже было оплачено наперед, потому что все предрешено, и
не нами, и не за нас. И на другое утро, уходя, я поцеловал ее в плечо, и
она не улыбнулась. Оттого что ничего смешного в этом не было. В моей го-
лове была новая дырка. И оба мы догадывались об этом.

"Ты пробила у меня в голове дырку, - сказал я ей при встрече, - и я
не знаю, что мне с этим делать. Что мне с этим делать?". Она просто мол-
чала и смотрела на меня. Да и что тут было сказать? Это не вечерняя про-
гулка под Луной, и не место для романтических объяснений.

...Шел из дома в дом, и было довольно пусто и прохладно, и голова
кружилась, как две кошки в марте. И сигареты уползли глубоко в узкий
карман, я доставал их, мыча и извиваясь, а достав, понял, что огня нет,
и это был удар ниже пояса, прямо по яйцам, но тогда я этого не понял,
просто хотел курить - и баста. Шел, вертя сигарету в руках, как жетончик
из гардеробной, шарил взглядом вдоль улицы, отыскивал красную точку,
плывущую так или иначе над землей, и - выискал. Пошел на огонь, вытяги-
вая руку как оправдание, и так вот, с протянутой рукой, приблизился к
ней. И остановился.

Мы смотрели друг на друга довольно долго. У нее оказались красивые и
стройные ноги, как у куколки, одна подпирала стену, и мой взгляд не-
вольно пополз вверх, сначала под юбку, не скрывавшую ничего, а потом и в
вырез на груди. Я так и не знал, как ее зовут.

"Ты пробила дырку у меня в голове, - сказал я тогда, - и я не знаю,
что мне с этим делать. Что мне с этим делать?". Она не ответила, просто
молча смотрела, долго и безучастно. А потом вытащила из сумочки спички и
подала мне. Я прикурил, но уже понял, что это ни к чему не приведет. Еще
я понял, что дня два-три мне придется прожить без травы, и вытащил
деньги из кармана. "Тут только сто, - сказала она, - ты меня дешево це-
нишь". Я добавил еще сотню, она взяла меня под руку и повела в ту мерз-
кую гостиницу, на шестой этаж, сквозь крики и шум, и запах кошачьего
дерьма, и лужи на полу - к себе в комнату. Все было оплачено, и не
только деньгами. Но только на этот раз. А потом... бог его знает, что
потом?