В интимной связи с ней не состоял.

О теле её, вероятно, снежно-белом

не думал. Только невзначай. 

Была весна, и в ресторанных кадках

проснулась алыча,

роняли на пол ложки официанты.

Была недосягаема на том краю стола

не только её смутная, но светлая душа -

до него почти не долетал

её Addict Dior. Он слушал саксофон

при молодой луне и южном ветре

и в чае ложечкой топил лимон,

пока она мечтала о чём-то женском.

Он был спокоен, хотя апрель рифмуется с "постель", 

и её не трогал. Не процарапывал наждаком щеки

ложбину меж её грудей, не доводил её

до морока блаженства. 

Не опрокидывал, не проходился пальцами 

по внутренней стороне её бедра,

не складывал пополам,

не целовал взахлёб, не прорастал в неё,

не дул ей жарко в ухо: остановись, остынь...

Она не извивалась обессилевшей змеёй

и не кусала его в шею, умирая. 

Но падала её душа, крича,

на дно его зрачка.