…Она вся была какая-то тонкая, почти прозрачная. Ее хотелось оберегать. Но не прижать к себе, не давая никому прикоснуться к ней, а стать невидимым воздушным щитом вокруг нее.
Её руки…Изящные, с тонкими длинными пальцами, которые в зависимости от ее настроения порхали в воздухе. Если все хорошо, то они как бы наигрывали какую-то бравурную мелодию, а если плохо и грустно, то правая рука плавно, будто бы сама по себе, задумчиво перебирала струны невидимой арфы.
Но больше всего, я любил ее лицо. Бледное, нервное, с матовой, тонкой нежной кожей. Глаза. Не красивые, а глубокие. Рот. Губы, которые часто кривились в смущенной улыбке.
Она почти не разговаривала. Наверное, не хотела.
…В комнате было неуютно, и она задумчиво смотрела в забранное частой решеткой окно, которое было почти под потолком. Там был маленький, запрещенный, но кусочек свободного неба. Я говорил с ней, задавал вопросы. А она молчала. Она даже не смотрела в мою сторону, предпочитая небо.
… «Виновна!» таков был вердикт судьи. Он прокричал его, почти торжествующе. Будто бы он не девчонку приговорил к казни, а банду преступников.
«Виновна!!». Толпа ликовала. Кто-то заводил танцы, кто-то пел, смеялся…Их всех объединяло одинаковое выражение лиц - жестокое, тупое, с какой-то звериной кровожадностью.
…День казни. Солнце в тот день было необычайно ярким. Оно, как бы смущенно, всходило на нежно-голубое небо, которое возле солнца было розово-золотым. Свежий воздух…Трава, усеянная росой, сияет, будто кто-то невообразимо щедрый, рассыпал драгоценные камни…Тишина…
…Люди на площади. Много людей. Крики. Смех…. «Ведут! Ведут!». Она шла опустив голову. Коротко, по-мальчишески остриженные, волосы, длинная рубаха, местами порванная, грубая веревка, до посинения стянувшая запястья, цепь на ногах…Она шла в людском коридоре, и некоторые считали своим долгом плюнуть, ударить, бросить чем-то в нее, или наградить отменной бранью. Она шла молча, медленно, не поднимая головы.
…Место казни. Столб с ворохом хвороста, который вспыхнет от малейшей искры. Она долго не решалась сделать шаг к этому столбу. Переступить невидимую черту, за которой останется этот мир, и уже при жизни, наступит смерть.
Пока ее привязывали, маленький, тощий священник, торопливо читал молитву, пропуская не то что слова, но и целые предложения. Возможно, виной тому было вызывающе прекрасное, зовущее к плотским грехам, тело этой девочки, которое виднелось сквозь дыры в рубахе, а может это просто у меня разыгралась фантазия…
Она молчала. Она была как-то отрешенно задумчива…Спокойно смотрела на подготовку к своей смерти, и лишь когда поднесли горящий факел к хворосту, она протяжно застонала, и болезненно дернулась, но веревки крепко держали ее на месте.
…Пляска огня…волшебное действие от этого зрелища. Яркие, красно-оранжевые, с проблеском желтизны, языки пламени объяли отчаянно кричавшую девочку. Крик ее надолго застыл у меня в ушах…
…Народ расходился с площади, удовлетворенный увиденным. С двух сторон этот людской поток обходил меня. Я стоял и смотрел на то место, где некоторое время назад стояла маленькая, изящная девчонка, а теперь был лишь пепел, легкий дымок и сладковатый запах.
…За что же ее казнили?...Я уже и не помню. …