Огромное серое-серое небо в слезах. Бесконечные потоки воды и траурная процессия.

На этот раз никогда стало реальней. Оно подступило близко-близко к сознанию, пока еще не желающему впускать в себя такое простое и такое невозможное слово.  Сегодня нас пришло много таких, неприкаянных, расстроенных, обиженных, стремящихся скрыть слезы за показным равнодушием и гвоздиками, или белыми розами. А я стою и просто ничего не понимаю, какие к черту гвоздики?

Огромное серое-серое небо в слезах.

Его будут хоронить  в закрытом гробу. Я знаю, что нормальный человек не может пережить прыжок с 20 этажа, и все равно не верю в реальность происходящего. Не то чтобы мне было какое-то дело до лежавшего в гробу, красивом безумно дорогом гробу, человека, но все-таки было немного странно. Хотя я сама и говорила, что такими темпами он долго не проживет, но было странно видеть, как мое предсказание сбылось.

Бедный, бедный мальчик. На глаза начали наворачиваться слезы. Ну почему он был таким глупеньким? Или прыжком с крыши надеялся убежать от расплаты?

Ну что ж, теперь он точно никуда от меня не денется. Будет лежать себе смирненько в могиле, а я буду приносить цветы и иногда что-то рассказывать. Н-да… Прекрасная перспектива.

Огромное серое небо в слезах. Огромные потоки воды, которые смывают всю грязь. Ну какой дождь в начале марта? Ну какой к черту дождь?

Я – журналист, востребованный и популярный. Воспитываю сыночка, дочурку и мужа (периодически), занимаюсь литературным творчеством и люблю готовить. Мое жизненное пространство было полностью заполнено дорогими мне людьми, работой, рассказами, рецептами чего-то вкусного.

По ходу службы в одной весьма и весьма популярной газеты, я вела криминальную хронику. И на самом деле оказалась тут исключительно по работе. Никто из моих друзей не удосужился позвонить и рассказать. Хотя, в чем-то вероятно, была и моя вина – я сильно отдалилась от всех за последние годы. Полностью посвятила себя любимой работе, любимому хобби и семье. Именно в такой последовательности.

И теперь мне почему-то казалось, что в его смерти была моя вина. Надо же было по молодости пророчить! Не могла сдержаться и тут же ляпнула, притом чисто из вредности и желания покрасоваться. Ну да… Молодость…

Я не могла бы сказать, что с покойным нас связывали какие-то особо дружеские отношения. Просто общались. И уже чуть больше 10 лет по привычке ругались, когда кто-то случайно заканчивал чужую фразу или говорил ее в слух. А так больше практически ничего. Только тоненькая ниточка из подросткового возраста. И общий ребенок, хотя об этом никто не знал. Даже он. Мой сыночек, который как две капли воды был похож на отца. Благо, у моего мужа тоже темные волосы, а у меня – карие глаза. Так что внешность ребенка подозрений не вызвала. Я любила одинаково что сына, что дочь (мою и мужа). Сын – это был просто дар небес за выплаканные годы юности. Я никогда не говорила покойному, о том, что ребенок был его. Не могла себе позволить такой слабости. И не могла позволить, чтобы у меня отобрали последнее напоминание.

А теперь вот осматриваю присутствующих на похоронах популярного художника людей. И становится мне гадко и противно, потому что никто не знал о нем ничего, кроме того, что он демонстрировал, потому что из всех, кто пришел бескорыстно, набиралось от силы человек 10, потому что гроб был слишком претенциозный и потому что он никогда не любил белые розы. Он их ненавидел. А его хоронят в гробу засыпанном букетами с белыми розами.

В общем, настроение у меня было паскудней некуда. Я стояла с двумя дорогущими черными розами на длинных ножках в одной руке, диктофоном в кармане, черных очках, круглых очках и старой кожаной куртке. С неба лил поток дождя.

Огромное серое-серое небо в слезах. И я сейчас тоже расплачусь. Только мне надо сдержатся и все-таки сделать свою работу. Я ведь сама напросилась.

Теперь старательно делаю вид, что никого здесь не знаю, чтобы случайно не нарваться на вопросы от друзей и так далее. Чтобы не видеть их молчаливый упрек. Чтобы не искать в толпе глаза покойника. И не пытаться забыть то, чего забыть нельзя. Чтобы не наталкиваться на очередное осуждение. О том, что у меня

Тут я обращаю внимание взгляд на пожилую даму с маленькой девочкой. Насколько я поняла, это была его мать. Глаза, прическа… Я когда-то видела ее на фотографии.

Роды были очень тяжелыми. Кесарево сечение, операция 12 часов подряд. Я была измученная и уставшая. Врачи приносят мне кроху сына, муж улыбается. Я его люблю. И никогда не посмею сказать, что ребенок был не его. Просто чтобы не травмировать. Он бы никогда не понял того, что я могла бы ему рассказать. В конце-концов, он – обычный человек. Да, пожалуй, когда родился сын, я была счастлива. Очень счастлива. Правда, детей должно было быть двое. Но девочка умерла при рождении. Мне отказались ее показывать. Муж сказал, что нельзя. Я предпочла ему поверить.

Огромное серое небо в слезах. Эта дама утирает слезы маленькой девочке. Украдкой сама смахивая слезу. Мне ее жаль. И ребенка жаль. Интересно, кто это его племянница?

Гроб начали закапывать. Помимо воли по щекам потекли слезы. Черт-черт-черт. А как же мои сотни писем в безизвестность? Хотя.. Может теперь у тебя будет время их прочитать?

Девочке от силы года четыре. Очень красивая кроха. Черные гладкие волосы заплетены в две косички, любопытные, до безумия, до ужаса знакомые карие глаза. О боги… Все-таки их было двое. И второй ребенок не умер при родах. Он забрал одного ребенка. Все-таки он знал. Но почему ни разу не намекнул?

Огромное серое небо в слезах. На могилу кинули последний комок земли.

До свиданья. Я тебе напишу.