«Что же касается помощи… Всё-таки в человеке честном, по себе знаю, есть большая потребность подавить страх и хоть чем-то помочь. Это потребность души. Просто чувствуешь себя безумно униженным, если не смеешь этого сделать. Это именно… вот точное слово я нашла: это именно унижение – не сметь протянуть руку. Это же фактически – человек тонет, а ты проходишь мимо. Посвистывая.
Я думаю, человеку, не окончательно коррумпированному, не разложившемуся, с остатками каких-то понятий, естественно протянуть руку помощи. Хотя те шестьдесят – или пятьдесят тогда – лет советской власти, конечно, многих людей, которые раньше бы естественно это сделали, испортили, развратили. Но всё-таки нельзя развратить народ целиком. Это невозможно. И на всех уровнях. Я хочу здесь вспомнить, как старухи подавали хлеб немецким военнопленным. Это явление того же порядка. Ведь есть ещё чувство жалости, сострадание. Сострадание к страждущим – это всегда было национальной чертой русского характера. Помочь, дать кусочек хлеба, дать кусочек тепла. Я думаю, это явление того же типа.»