Изгнанный из ТЮЗа мастер сцены пишет книгу об одиночестве режиссера. И видит во сне Алма-Ату

"Газета.kz" 24.07.07

Когда год назад к нам в редакцию позвонила собкор КТК в Петропавловске Галина Базаева и сообщила, что у Преображенского второй инфаркт, мое сердце насекунду остановилось. Прогноз врачей был неблагоприятным, а иначе и быть не могло – душа у этого страстного человека явно вул

канического происхождения, а в последние несколько лет по его жилам, измученным «эспералью», текла уже не кровь, а скорее магма. Неприятности сыпались на голову Бориса-царя, как сера, как расплата за грехи. Он не отрицал своей вины и честно признавал, что у слов «вина» и «вино» общий корень, но атака со стороны мелких чиновников была уж больно псовой, и добивали борзые щенки раненого зверя ох как больно…

Наконец, изгнали возмутителя спокойствия из ТЮЗа, не пугают больше маленьких детей свирепый рык и клюка седовласого карабаса, а в подвальчике у «Арбата», где раньше проходили чувственные маскарады, теперь живут тихие квартиранты – безмолвные картины. Ну, ладно, соседи на седьмом небе от счастья, что никто больше не покушается на их звукоизоляцию… А кто еще выиграл в ситуации, когда страну, и без того не богатую мастерами сцены, покинул живой носитель традиций старой, настоящей школы, отдавший этой стране 20 лет? Если кому-то такая мысль и приходила в голову, то точно не гоголевским человечкам, выросшим из общей казенной шинели, которую давно пора на помойку снести.
А ведь шептали ему на ухо в свое время, когда вручали звание еще от тезки-Ельцина: Боря, чего ты ждешь, уезжай в Россию, пока есть силы! Но россиянин по рождению настолько сросся душой с Казахстаном, что до последнего цеплялся за соломинку. После незаконного (а друг режиссера, адвокат Виталий Воронов утверждает, что это так) увольнения Преображенский приехал в Петропавловск по приглашению Таира Мансурова и ставил там сразу два спектакля в разных театрах. Тогда-то режиссера и сразил инфаркт. Второй (первый случился в Алматы, только Борис Николаевич его не распознал)…
…Прогноз врачей был неблагоприятным, но Преображенский не был бы режиссером, если даже из тяжелой болезни не разыграл бы одноактное представление. Навел он тогда шороху в реанимации, потребовав от врачей запустить к нему журналистов, приглашенных на заранее объявленную пресс-конференцию… Узнав об этом, я улыбнулся: он еще простудится на наших похоронах!
…Год спустя я звоню ему в Питер на мобильный, и нежные барабанные перепонки не выдерживают бури и натиска: «Лешенька, какой разговор, приезжайте, остановитесь у меня! – хрипит и сипит на все лады мембрана телефона. – Только захватите с собой три бутылки казахстанского коньяка!».
– Борис Николаевич, вы себе могилу роете?!
– Да нет, что вы, я не пью! Это на взятки.
Как потом выяснилось, пошутил. Коньяк для друзей, которые протянули руку помощи в трудную минуту.

Приехал хоронить друзей

Квартира Преображенского в трех остановках от Московского вокзала, от метро «Лиговский проспект» можно дойти пешком за 7 минут. Район, откровенно говоря, паршивый, бывшая промзона, зато многоэтажка новенькая, и планировка шикарная. А главное, в трех шагах живет младшая дочь Ярослава с внуками.
– Дети, Яся с Саней, и первая жена Элеонора, чудная женщина, давно звали поближе к семье, – закуривая, вздыхает БН. – Я и не думал, что это такое счастье, присматривать за внуками и чувствовать тепло родных сердец – рядом, не по телефону. Если бы не тоска по Алма-Ате, которая снится по ночам, я был бы абсолютно счастлив. Ведь в Казахстане у меня остались очень близкие люди, которые в разные годы поддерживали и помогали: Павел Иннокентьевич Беклемишев, Виталий Воронов, который никогда не был только поверенным в моих делах, для меня большая честь называться его другом. Я искренне благодарен Рубену Андриасяну, который дал мне возможность поставить у него в театре спектакль и вообще повел себя очень благородно… А Таир Мансуров! Это ему с Храпуновым и покойным Заманбеком я обязан рождению Новой сцены, а в нашу последнюю встречу в Петропавловске я еще раз убедился, насколько это глубоко порядочный человек. Для меня это приглашение – как глоток свободы, не говоря уже о материальном подспорье. Не забывает меня Алма-Ата, вот недавно Игорек Горшков заглядывал, очень душевно поговорили и даже обсудили идею спектакля на Юрия Померанцева…
– А как вас встретил Питер, Борис Николаевич? Все-таки разлука с городом юности была долгой…
– Я даже представить не мог, что меня так хорошо помнят однокашники, с которыми учились у Гоги (Товстоногова. – Авт.). В институт на Моховой, правда, не смог зайти – испытал какой-то непреодолимый барьер. Зато был очень удивлен, позвонив одному своему педагогу и услышав в ответ: «Преображенский? Прекрасно помню, у вас ведь что-то с ногой»… Ваня Краско и Андрюша Толубеев помогли быстро получить прописку и гражданство – с марта я подданный Российской Федерации. Одним словом, город встретил с распростертыми объятьями! Но количество смертей… Стасик Ланграф, Женя Меркурьев, Вадик Голиков, а теперь вот Кирилл Юрьевич Лавров… Своим домашним недавно сказал горькие слова: я приехал в Ленинград хоронить друзей…

Двух «Новых сцен» не бывает

Я совсем не удивился, когда Преображенский рассказал о том, что опять работает с детьми. Двадцать лет руководства ТЮЗом и педагогическое поприще в студии «Прикосновение» не прошли даром – Борис Николаевич протоптал тропочку в театр-студию ЛГУ. Когда-то это был драмкружок, из стен которого вышли такие мастодонты, как Сергей Юрский, Андрей Толубеев, Иван Краско…
– Детьми их можно назвать условно, – хитрит БН. – Там такие девицы интересные, дадут фору иным примам Алматин-ского ТЮЗа. И потом, они же не заслуженные артистки в 25 лет, поэтому работать с ними одно удовольствие. Ставим с ними… Леша, держитесь за стул… «Двух королев не бывает»! (Один из самых удачных спектаклей Преображенского на Новой сцене в середине девяностых. – Авт.) Но это будет аб-со-лют-но другой спектакль! В Алма-Ате, как вы помните, я делал инсценировку на двух зрелых актрис – Тарскую и Химину, а теперь задумал массовый спектакль с танцами, хорами… Уже костюмы готовы – даст Бог, в сентябре выпущу.
Преображенский закурил очередную сигарету и загрустил.
– Вы говорите, дети. Дети, дети… Как мое сердце бьется по поводу «АРТиШОКа»! Вероничка Насальская, Галя Пьянова – это все-таки ученики мои. Раньше я кричал на них и кидался пепельницами, а теперь горжусь – они молодцы! Мы в свое время хотели с ними делать женский спектакль по Чехову, а теперь я придумал другую историю. По Мопассану. «Милый друг, здравствуйте!» – такое бы название дал будущему спектаклю. Шесть женщин и один мужчина, Паша Пермяков… Но это все в перспективе, надеюсь.
– А Новая сцена… бьется она в вашем сердце? – осторожно спрашиваю.
– На Новой сцене остались лишь старые стены… Раньше там жили Пушкин, Булгаков, Мопассан, Шекспир. Теперь, как я знаю, висят картины. Что ж… Обидно только, что поступили ТАК не по-хозяйски. Ведь этот очаг культуры долгие годы пользовался достаточной популярностью. (Сказано было очень язвительно. – Авт.).
– В будущем году у вас круглая дата, Борис Николаевич. Как будто вчера справляли ваше 60-летие в здании на Аблайхана.
– Я не знаю, как поведет себя госпожа Горобец. Мне было обещано, что 70-летие Преображенского будет проходить в родном театре, с которым мы дружили 20 лет – не 5 минут! Это было бы справедливо – по крайней мере, одну из душевных ран дирекция сумела бы мне залатать. Я очень, очень хочу приехать! Смею надеяться, есть еще о чем поговорить и Казахстану со мной, и мне с Казахстаном. «И поздороваться, как старые друзья», – как сказано у Михаила Светлова. Я бы и в «АРТиШОКе» Мопассана поставил, и в ТЮЗе Мольера. Даже придумал распределение «Тартюфа» и знаю, кто будет играть главную роль, но пусть это будет сюрпризом для всех. Скажу только, что постараюсь обойтись новыми кадрами, а не повторить распределение тех шедевров, которые удивляли Алма-Ату. Вы же знаете, я люблю открывать какие-нибудь фамилии… 
В Питере у Преображенского в третий раз прихватило сердце. Сейчас он восстанавливает здоровье в санатории Репино, на берегу Финского залива. И… пишет книгу. Про одиночество режиссера.
– Вы только укажите в заметке, что я не пишу, а диктую! – крякнул в трубку БН. – Не умею я писать! Ничего в жизни не писал, кроме суммы прописью в ведомости на зарплату!
Скучно без него…