Давно наша Лермонтовка не паковала чемоданы в стольный град. А тут сразу две гастроли – уже состоявшаяся в Астане и предстоящая в Москве. Перед отъездом в Первопрестольную мы решили, как говорится, «посидеть на дорожку» с художественным руководителем Русского драмтеатра Рубеном Андриасяном.

"Газета.kz" 20.09.2005 г.

… О, как я люблю в мудрейшем его переходы от язвительных колкостей с прищуром
к разглаживанию нарочитых морщин в детскую улыбку озорника. Обожаю его тонкие шутки: «Курите, Леха, вы еще хорошо выглядите». Ценю эту бескорыстную готовность помочь делом и словом, когда ты так нуждаешься в приободряющем оптимизме.

Мы решили поговорить с режиссером  о режиссуре, как бы забавно это ни звучало. О жестких законах этой профессии, ее особенностях, прелестях и издержках. Андриасян – не мальчик, но муж (отец, дед), ему не нужно паблисити и внимание журналистов. «Ваша братия видит во мне крупного хозяйственника и постоянно донимает вопросами организационного характера. Все про новые кресла да про ремонт… А про человека-то когда?!»

ПОПЕРЛО!

– Рубен Суренович, предлагаю побыстрее разделаться с информационным поводом и перейти от злободневного, хоть и приятного, к общечеловеческому. В наше время гастроли в Москву – неподъемное предприятие даже для благополучного театра. Спонсор-то кто?

– Вы будете смеяться, но эту услугу нам оказал Туркменбаши.

– ?!

– Нет, не деньгами. Просто когда он строил в Ашхабаде площадь имени себя, то умудрился между делом снести здание единственного русского театра. Об этом узнали в Москве и доложили Путину. С тех пор СТД России в лице Александра Калягина особенно покровительствует русским театрам в странах СНГ. Пригласил нас на гастроли Московский театр наций, они будут проходить в филиале Малого театра на Большой Ордынке. А о спонсорах вы и сами умолчите из рекламных соображений.

– Какие спектакли везете?

– Всего три постановки, так как едем только на неделю. Фестивальный, отмеченный Госпремией, «Эзоп», и две кассовые комедии – «Пигмалион» и «Как важно быть серьезным». По поводу первого спектакля – это очень рискованный шаг, если учесть, что в Москве эту роль исполняет председатель СТД. Блистательно, кстати, исполняет. Так что у нашего Сережки (Погосяна. – Ред.) коленки-то потрясутся. Кстати, одно симпатичное издание дало маху, сообщив, что гастроли театра приурочены к выходу на экраны российского фильма с нашим Эзопом в главной роли. Мы очень веселились, когда это читали. Когда закладывался гастрольный бюджет, Погосян и понятия не имел, что ему выпадет такая удача.

– Я предполагал, что вы откроете гастроли чеховским «Ивановым».

– А его больше нет. Застрелился «Иванов». Это очень грустная тема, но я по сей день не могу взять в толк, почему этот спектакль не пришелся по душе алматинской публике. Два года назад в Новосибирске он собирал аншлаги…

– Неприятие русской классики? Тенденция, однако.

– В том-то и парадокс, что зарубежная классика у нас идет на «ура», в отличие от русской. В репертуаре нашего театра сохранились только «Свадьба Кречинского» и «Нахлебник». Можно предположить, что они, что называется, легли на время. Но ведь и «Иванова» не назовешь старомодным. Очевидно, что-то мы не угадали…

– О предстоящем ремонте мы договорились не беседовать. Но об открытии очередного сезона умолчать нельзя. Что октябрь грядущий нам готовит?

– Вы знаете, это называется «поперло». Помимо Игоря Пискунова (автор спектакля «Танго» по Мрожеку на Малой сцене. – Ред.), который ставит пьесу Леонида Андреева «Тот, кто получает пощечины», в этом сезоне к нам приедут сразу два интересных российских режиссера. Что будет ставить Кирилл Серебряков, я не знаю. Зато Андрей Борисов, худрук якутского театра, смотрящий на мир глазами евразийца, сразу определился в выборе, когда мы говорили с ним по телефону: «В Лермонтовском театре – только Лермонтова, «Героя нашего времени»!». Правда, позднее он перезвонил и сообщил, что никак не может выяснить для себя, кто же в наши дни является героем нашего времени (смеется). Да, еще одно новое режиссерское имя – Игорь Гонопольский (телевизионный режиссер, автор трилогии о Калмыкове «Это я вышел на улицу». – Ред.), он готовит к постановке пьесу Рустама Ибрагимбекова. Одним словом, поперло. Я, смеясь, говорю всем, что город за 30 лет устал от безальтернативного Андриасяна.



ДОКАЖИ, ЧТО ТЫ НЕ ВЕРБЛЮД

– Рубен Суренович, вы как-то обмолвились, что среди ваших предков был священник. Но едва ли вы считаете себя этаким архимандритом вне сана, а Лермонтовку – своей епархией, выполняющей некую особую миссию во спасение русской культуры. Возможно, миссия и существует, но в чем? И есть ли вообще отличие между, например, Калягиным или Табаковым, творящими у себя на родине, и вами – режиссером русского театра армянского происхождения, живущим в Казахстане?

– Видите ли, я в детстве попеременно хотел быть то клоуном, то попом. А в итоге получил профессию, сочетающую в себе и духовное, и богопротивное. Одно время лицедеев, как вы помните, хоронили за церковной оградой. Я думаю, что во времена, когда наш народ был отлучен от церкви, духовную миссию выполняли в основном мы. И продолжаем нести этот крест, независимо от национальной принадлежности. Я не ощущаю себя инородцем, поскольку уже 40 лет живу в Казахстане, родился в России, воспитан на русской культуре, русской литературе, и все это не мешает мне оставаться армянином. Упомянутые вами Калягин и Табаков у себя в России занимаются тем же делом, что и я в Казахстане, – жизнью человеческого духа. Слава Богу, что все вернулось на круги своя и мы опять стали человековедами, а не бойцами идеологического фронта. Изобличать, указывать на то, что этот господин – вор, а тот – взяточник, это ваш, извините, журналистский хлеб. А наша задача – говорить: ребята, совесть же надо иметь! Вот и вся разница.

– Хотя гордыня и считается главным грехом, вы – признанный мастер – наверняка без кокетства можете сказать: я горжусь тем, что в своей профессии сделал то-то и то-то... Хотелось бы услышать продолжение этой фразы.

– Боже сохрани. Естественно, бывают такие моменты (человек слаб!), но я всегда заставляю себя вспоминать о том, что в нашей профессии нужно ежечасно доказывать себе и окружающим, что ты не верблюд. Стоит тебе задремать на мешке с лавровым листом, как это тут же вылезает боком. И если ты действительно хочешь оставаться в профессии и куда-то двигаться, у тебя нет никаких прав на самоуспокоение, независимо от количества лавра, которым ты увешан. Я сознательно себя к этому приучил. Поэтому как только я обнаруживаю в себе малейшие признаки благостности, сразу начинаю себя взбадривать. Есть один проверенный и безотказный способ – во время репетиции мысленно сажать всех своих недругов рядом с собой и смотреть будущий спектакль их глазами. Очень по могает.

– А если вспомнить «Поминальную молитву»? Я не встречал более удачного, совершенного, атмосферного спектакля. Даже гениальный Захаров в своем Ленкоме не взволновал меня своей молитвой, вы же поймали какую-то особую волну…

– Наверное, дело в том, что тут очень много сошлось. И личность покойного Левы Темкина, и интерпретация Гориным этого произведения Шолом-Алейхема, и времени, в котором это происходило. Набор перечисленных жизненных обстоятельств и сделал эту пьесу поразительно живой и близкой всем нам. Там не было никаких натяжек, каждый играл про себя. Даже я ставил про себя! Это действительно редкое состояние. Чаще случается, что в отдельности все замечательно – хорошая мизансцена, хорошая придумка, хорошая актерская работа, а вместе все не собирается. А тут совпало. Почему – Бог весть… Хочется, чтобы так было всегда, но не удается. У меня были спектакли, за которые стыдно по сей день, настолько они не получились.



Я – ЗЕРКАЛО ДЛЯ АКТЕРА

– Наверное, в каждой профессии существует перечень каких-то показаний или противопоказаний к тому, чтобы заниматься именно этой профессией. То есть одному человеку сам Бог велел быть врачом или учителем, а другому категорически противопоказано этим заниматься. С высоты прожитых лет и накопленного опыта, какие такие показания-противопоказания можно выделить в профессии театрального режиссера?

– Я думаю, что первое и непременное условие – это интерес к такой загадке природы, как человек. Что же это такое? Что за процессы происходят в нас, в людях? Почему можно сказать: «Ох, как пива хочется», выйти в соседнюю комнату и застрелиться? Если нет в режиссере этой любознательности, ему стоит подумать о другом ремесле. Очень многое входит в эту профессию, должна быть и творческая фантазия, и образное мышление, и педагогические качества, и умение объединить людей единой задачей в едином порыве. Я часто говорю, что слово «режиссер» можно перевести как «провокатор». И это один из главных принципов методологии, мы ведь подвигаем актера, музыканта, художника и всех, кто работает над спектаклем, на сотворчество в нужном нам русле. И уже потом мы вместе нацеливаем зрителя на восприятие тех чувств и мыслей, которые мы хотели до них донести. Поэтому мы в лучшем смысле слова провокаторы.

– Также в режиссуре наверняка есть какие-то писаные и неписаные законы, которые нельзя нарушать ни при каких обстоятельствах. Что это за законы?

– Честно говоря, меня очень нервируют железные профессионалы, которые говорят: какой там черт вдохновение, нужно знать свое ремесло и клепать себе. И точно так же раздражают моцарты, пренебрегающие азами ремесла и думающие, что вот сейчас на них сверху снизойдет вдохновение и они сотворят нечто выдающееся. И то и другое непродуктивно. Нужно сочетать. Режиссер должен элементарно уметь разобрать пьесу, препарировать ее, определить, как решается та или иная сцена. Построить сцену так, чтобы она была всегда конфликтна. И чем больше жизненных догадок во всем этом, тем больше гарантии успеха спектакля. Чем талантливее эти догадки, тем глубже и богаче сам спектакль. Так что одного без другого не бывает. Наконец режиссер должен много знать, быть очень начитанным человеком. Помимо общей образованности он должен обладать музыкальностью, уметь вместе с художником выстроить пространство сцены и населить это пространство мизансценами. Должен быть немножко актером. Не прекрасным актером, нет! Но он обязан в тех случаях, когда не находится нужного слова или взаимопонимания, наглядно объяснить свой замысел. Не как играть – боже упаси, но что делать в этой сцене.

Ипостасей в нашей не самой легкой профессии много, но можно выделить еще две. Режиссер – это полпред зрительного зала во время репетиции, он проверяет, не будет ли скучно публике, поймет ли она авторский замысел. И еще он должен быть зеркалом для актера. По возможности не кривым.



АМБУЛАТОРИЯ БОЛЬНЫХ САМОЛЮБИЙ

– Редко кто из режиссеров избежал экспериментов с формой. Сознайтесь, Рубен Суренович, вы ведь тоже этим баловались? Куда вас заносили эти полеты?

– В разные стороны. Я помню, как впервые ставил венгерскую пьесу «абсурда». Мне тогда казалось, что я обнаружил другой способ существования, за каждым словом видел глубину. И так запугал бедных актеров! Они у меня ходили с «умным» видом по очень «умной» декорации и произносили поразительно «умные» слова. Но если бы существовал специальный приз санэпидемстанции, я бы его получил за этот спектакль, ибо все мухи мерли от скуки!

Я вспомнил только один пример, а сколько раз каждый из нас обжигался. В конце концов я пришел к простому пониманию того, что всякая форма исчерпаема, а человек – нет. Поэтому студентам своим я всегда говорю: «Ребята, с ума сойти вы всегда успеете».

– Почти все маститые театральные режиссеры проявляли себя как абсолютные монархи. Ефремов, Гончаров, Товстоногов, Додин, Любимов – все они самодержцы. Даже в Галине Волчек можно при желании увидеть Екатерину Великую. Как вы думаете, почему? Профессия обязывает? В какой мере авторитаризм свойствен вам?

– Вы понимаете, какая штука. Властителей дум на каждом шагу подстерегают соблазны. Представьте актера, который бегал весь день взмыленный, терся в очередях, носил белье в стирку. А вечером он выходит на сцену и подчиняет себе целый зал. Так же и режиссер, только он ко всему прочему еще и властвует над актерскими душами. Это развращает невероятно. Поэтому и возникает, наверное, в психике людей наших профессий то, о чем вы говорите. Чтобы собрать несколько десятков неповторимых творческих индивидуумов в единый кулак, нужно обладать определенной внутренней силой. Иначе все, как тараканы, разбегутся по разным углам. Но поскольку, как мы уже говорили, человек слаб, то это становится привычкой, как у учителей входит в привычку поучать. Помните старый анекдот про бедную учительницу, которая после многих уроков в школе заходит в троллейбус и автоматически говорит: «Здравствуйте, садитесь!». Профессия, любая профессия накладывает отпечаток. Так что грешим мы авторитарностью, что там скрывать.

– А мечталось ли вам когда-нибудь о том, чтобы ваша труппа состояла только из учеников. Или это скучно?

– Я как-то не привык делить своих актеров на «чужих» и «своих». Чехов недаром называл театр «амбулаторией больных самолюбий». Никто не хочет быть средним актером, а хорошими, не говоря уже великими, становятся единицы. Актеры особенно психологически уязвимы – нужно это понимать и бережно к этому относиться. Я вспоминаю, как пришел в «драму» из ТЮЗа, в котором у меня была семья, и был этим весьма избалован. А здесь на первых порах столкнулся с такой непробиваемой стеной отчуждения! До моего прихода в театре постоянно менялись режиссеры и директоры, по инерции неприятия первые 5–6 лет отношения с труппой были очень сложными и болезненными. Очень трудно было внушить людям, что не локтями завоевываются звания, тарификации и прочие жизненные блага. Но, слава Богу, нам хватило мудрости притереться друг к другу, а в последующие годы не вспоминать о былом, чтобы не остаться без глаз. Ведь кто старое помянет...

– Сколько существует театральное искусство, столько ему пророчествуют скорую погибель. Театр просто устал умирать. Что, по-вашему, способно погубить театр, а что, напротив, его спасает в тяжелые для него времена?

– Я чуть старше вас и много наслушался на своем веку таких кассандр. Еще прекраснейшая Мариэтта Шагинян говорила: ну есть же народные театры, вот токарь играет Отелло, зачем нам профессиональные актеры? Потом появилось телевидение – ну все, театру каюк! Однако если вспомним начало 90-х, когда все вдруг проснулись в незнакомой стране, кинотеатры позакрывались, телевидение приняло на себя функции следственных органов, – один театр продолжал жить. Даже в то трудное время. Наверное, это естественно.

Я не нахожу причин, способных погубить театр. Хотя бы потому, что потребность в театре сидит в самой природе Человека. В те безбожные времена, когда государство гордилось тем, что мы все произошли от обезьяны, я, работая в ТЮЗе, очень часто объяснял детям, что называется, на пальцах: понимаете, ребята, театр произошел еще до того, как появился человек. Когда одна обезьяна передразнила другую, и та решила больше не давать повода для дразнилок. Пока в человеке сидит тяга к играм, к живому общению, пока в нем неизбывно желание смотреться в зеркало, будет жив театр.
@ Алексей Гостев