|
Я с большой иронией отношусь к опусам из серии «Я и великие», поскольку в них обычно маскируются самолюбование и подростковые комплексы автора.
Но о «своем Спивакове» не могу умолчать потому, что именно этот человек привел меня в профессию и привил вкус к ремеслу интервьюера. Было это 17 лет назад. И мне тогда было 17…
Единственная уцелевшая весточка из моей «прошлой жизни» – новогодняя открытка от кумира юности. «Милый Алексей… спасибо за добрые слова… хочу передать вашей семье и вашим друзьям…» Я протягиваю эту реликвию седому музыканту – и не могу произнести ничего, кроме короткого и спасительного «вот». Спиваков отвечает растерянной улыбкой. Он, конечно, не помнит настырного мальчишку, который взял его измором и хитростью. О, это была та еще история!
… В июне 1988 года я наплевал на выпускной экзамен по физике и махнул во Фрунзе (тогда еще не Бишкек). В Алма-Ате раскрутить Спивакова на интервью не получилось, что оставалось делать? Этот экзамен был важнее школьного – восстановить текст часовой беседы по памяти. Интересно, вспомнит ли Владимир Теодорович истерику, которую я закатил в гостинице «Киргизстан», узнав, что у микрофона отпаялся контакт и на кассете записалась могильная тишина?
А вспомнит он, как дерзко воспользовался я этой открыткой – контрамаркой в 91-м, после путча, когда на «Декабрьские вечера «Виртуозов Москвы» в Большой зал Петербуржской филармонии можно было попасть лишь с визой покойного уже мэра Собчака?
– Хорошо, что вы сохранили эту память, – сказал мне Владимир Теодорович спустя 17 лет. – Память сродни Любви. Значит, все это было не зря.
В этот момент я добавил про себя, что только Память и Любовь наполняют нашу жизнь высоким смыслом.
|
