Душные окопы. Мы сидим как крысы в этих ямах, призванных спасать нашу жизнь. Но мы уже умерли, умерли в окопах. Задохнулись в войне. И тем, кому суждено вернуться, уже никогда не вернуться. Они останутся здесь, где лежат их товарищи, присыпанные землей.

Влажный предрассветный воздух, когда еще не выглянуло солнце, но вот-вот появится, зарождает в сердце надежду. Сейчас желтый шар взмоет в небо, как истребитель, и его лучи затопят всю долину. Разрушенный дом в сто шагах растает, испариться на глазах, окопы осыплются, а израненная воронками земля зарастет травой. И войны никогда не будет. Войны никогда не было. Мы поднимемся с земли, отбросим в сторону ненужное оружие, пусть ржавеет, и пойдем домой. Пойдем, как ничего не было. Как будто не убивали мы и не убивали нас. Как будто не было смертей. Откроют глаза мертвые и улыбнуться: мы пошутили, мы живы. У всех матерей высохнут слезы. И будем все хорошо.

Протяжный вой опередил рассвет на миг. Снаряд просвистел над головами и врезался в землю поодаль. Уши заложило. Еще один, еще один. Мы вжались в землю, боясь пошевельнуться. Огонь ведут по нашим позициям из мелкого калибра. Мы определяем это по характерному свисту. Где-то снаряд накрыл окоп. Слышны крики раненых. Мертвые молчат.

Через десять минут огонь прекращается. Мы приподнимаемся и осматриваемся. Уже взошло солнце, лучи затопили долину. В утренней дымке вырисовываются очертания бронемашин и цепочки пехоты. Они еще не стреляют – далеко. Просто идут. Идут в полный рост, не прячась и не таясь. Им нечего боятся, за их спинами артиллерия, впереди бронетанки. Рюкзаки забиты сухими пайками. Они – победители.

Я не успел вчера дописать письмо домой. Я пишу, что у нас все хорошо и мы вдали от фронта, в тылу. Резерв. Мать все понимает. Не осталось больше резервных дивизий. Третий призыв прошел по стране, и всех кто может держать оружие уже на фронте. Если бы был четвертый призыв, то призвали бы генералов, маршалов, политиков. Но четвертого призыва уже не будет. Никогда. Все остановилось на нас. Мать знает это. Но каждое мое письмо – это вера. Вера в то, что я вернусь. И этот маленький кусочек веры, недописанной в моем рюкзаке. Пустом рюкзаке. Припасы нам подвозят через раз – ежедневно ведут обстрел из дальнобойных орудий. Иногда просто невозможно доставить нам пищу.

Незаконченное письмо – это взятка. Взятка богу. Если Он есть, я ведь язычник. Мне запретили верить еще в школе. Выбили розгами. Всей нации. Великой нации. Мне кажется, если у меня осталось перед боем недописанные строки, то Он, возможно, даст мне маленький шанс их дописать после боя. Даст шанс прожить еще час или два. Что бы дописать, завершить словами "жди мама, я скоро вернусь". Вернусь домой.

Но оно навсегда останется незаконченным. Оборванным на полуслове, как вся моя жизнь. Как жизнь этих окопов и снарядов, жизнь этих людей. Ведь мы уже никогда не вернемся домой. Никогда.