А бабочки порхали, и бились в стекла…

Она спала, и видела во сне бабочек. Много-много, черных, серых, белых, бедно-фиолетовых и серебристо-мерцающих. Они неслышно летали совсем рядом, слегка касаясь ее бледных щечек, холодных настолько, что ей мерещилось тепло от прикосновения маленького крылышка. Одна из них села ей на чуть курносый нос. Она слегка скосила глаза. Черный адмирал сидел, и  тревожно шевелил хоботком. Два глаза казались угрожающими. Бабочка медленно поползла ближе к глазам, разворачивая крылья, в упор глядя не нее. Медленно занесла хоботок...

Она вскрикнула, и проснулась.

Нос зачесался, она привстала и чихнула. Одеяло перед ней покрылось мелкими красно-бордовыми точками. Она поднесла руку к носу. Кровь.

Медленно встала, запрокинула голову, наощупь нашла тапочки. Медленно побрела в ванную, по дороге тихонько хлюпая кровоточащим носом. Нашла в шкафчике кусочек ваты, свернула и заткнула нос. Наклонила голову, вздохнула, больше не течет. Намочила полотенце, уже поднесла его к лицу, что бы протереть потеки крови на лице, как раздался оглушительный телефонный звонок. Она вздрогнула, уронила полотенце, кинулась было поднимать, на полдвижении остановилась, метнулась к телефону.

-Алло.

Собеседник на другом конце провода что-то лихорадочно бормотал.

-Подожди… Подожди… - она одновременно пыталась утереть снова начавшую течь кровь из носа одной рукой, уронила трубку, подхватила, на белом аппарате отпечатался кровавый след руки.

Поудобнее перехватила трубку, слушая голос вполуха, вытирала текущую кровь, размазывала по лицу. Внезапно остановилась. Кровь закапала на белую плитку.

-Что? – голос спокойный, напоминающий затишье перед бурей. Истерические нотки уже появились.

Долгая тишина.

Она вешает трубку, идет по направлению к большой доске с маркерами, закапывая белый пол капельками крови, берет специальную губку, медленно стирает равенство, заканчивающееся сердечком. Вместо «Я+ТЫ=♥», появляется «ОН УМЕР».

Она медленно ложиться на кровать, свешивая лицо вниз. Наблюдает за увеличивающейся лужицей крови. А я наблюдаю за ней.

Я умер. Даже смешно произносить такую фразу – «я умер». Звучит нелогично и глупо. «Я умер». Возможно, действительно есть тот самый свет в конце тоннеля, ангелы с мерцающими крыльями и Сам Г-сподь Б-г, сидящий на парящем в небе троне. Возможно, вы и ожидаете от меня рассказа про эту жизнь после смерти, но… Но ее, кажется, не существует. Впрочем, я в этом не уверен. Я в данный момент вообще ни в чем не уверен… Получилось же так, что я завис между жизнью и смертью, между светом и тьмой, между… Просто между. Просто существую. И мне почему то кажется, что я завис между мирами не просто так. Меня явно держит какое-то дело, и оно связано с ней. Почему? Я просто знаю, и сам себя не спрашиваю откуда.

Для меня давно не существует такого понятия как «время». Я забыл про него. Но я вижу, как стареет она. У нее появились морщинки под глазами и несколько седых волосков на висках. Но я люблю ее, и мне она кажется все красивее с каждым днем.

Она купила себе собаку на следующий же день после того, как на нашей белой доске, где мы писали друг другу всякие глупые нежности появилось черное «ОН УМЕР». Она плачет, не разрешает стирать эту надпись. Она перестала водить к себе друзей. Наверное, мне жаль ее, хотя то, чем я стал, вряд ли может что-то чувствовать. Вернее, вряд ли может чувствовать что-то кроме безграничной любви к ней. Я боюсь за нее, она чахнет все больше и больше с каждым днем, но поскольку я ничего не могу сделать, я просто наблюдаю и жду…

Однажды она пришла со своим щенком чуть позже обычного. С тех пор, как меня не стало, у нее  четкий график, и вот, она нарушила его. Я немного насторожился. Она пришла слегка смущенная, немного румяная, хотя уже давно бледность с нее не сходила. Она покружила по квартире, остановилась напротив моей фотографии у нее на полке, долго и внимательно вглядывалась в нее.

И снова все пошло по-прежнему. Разве что она стала чуть больше гулять с взрослеющей собакой; чуть раньше выходить, и чуть позже приходить. Приходить чуть более счастливой, а потом словно смущается и извиняется передо мной. Я догадывался, к чему все идет, и не могу ничего поделать. Я очень люблю ее, и не мог отпустить даже после своей смерти.

 А сегодня она пришла не одна. Сначала в гостиную вместе с ее черной маленькой таксой ворвалась типичная овчарка. Никогда не разбирался в породах, но это неважно. А она прошла на кухню и захлопотала вокруг темненького молодого человека. Она наливала им чаю, постоянно хлопала шкафчиками, доставала сахарницу, печенье. Она постоянно отводила глаза, и я понимал почему.

Он допил свой чай и пристально на нее смотрел. Она явно смущалась, не зная, куда деть глаза. Встала из-за стола, сказала «Спасибо за компанию». Он явно был разочарован, по дружески чмокая ее в щеку. Хорошо что я не умел ревновать...

В этот вечер она особенно долго смотрела на мою фотографию. Жаль, что я не умею читать мысли, скорее всего, она передо мной извинялась. А я чувствовал только безграничную любовь к ней, и она прожигала мне то, что у меня осталось от души.

Брюнет приходил все чаще. То с перерывом в неделю, потом почти каждый день. Я даже почти привык к нему, и любил ее все так же.

И вот, однажды, когда она провожала молодого человека с овчаркой, он внезапно отпустил поводок, обнял ее за талию и поцеловал. Моя девочка через несколько секунд отпрянула от него, нервно утерла губы. Медленно отошла на несколько шагов, трясущейся рукой указала ему на дверь. Он все понял, молча кивнул, и ушел, тихо прошептав «Прости». В этот вечер я чувствовал горечь, волнами исходящую от нее. В эту ночь она плакала в подушку, а моя дикая любовь смешалась с ее болью. От такой гремучей смеси, казалось, я скоро сойду с ума.

Она долго плакала, потом встала, неровными шагами подошла к белой доске, с написанным реквиемом по мне, потом к моей фотографии. Она долго что-то беззвучно шептала одними губами, я не мог ее слышать. Последними словами стали «Отпусти меня, не мучай, пожалуйста».

Меня осенило, зачем я здесь, почему я завис в междумирье. Наконец-то найдена разгадка. Когда она легла спать, я присел рядом с ней, закрыл глаза. Я не умел спать, но я знал, что у меня получиться, я знал, что именно это и нужно.

Я почувствовал напряжение в воздухе. Открыл глаза, увидел много бабочек, черных, серых, белых, бедно-фиолетовых и серебристо-мерцающих. От неожиданности я влетел в стекло, которое не заметил. Несколько бабочек повторили мой маршрут, я видел пыльцу, осыпающуюся с их полупрозрачных крылышек.

Я увидел ее. Она лежала, открыв глаза, и улыбалась. Наблюдала за мной; когда я врезался в стекло, я успел заметить, что я единственный Черный адмирал. Я сел на ее немного курносый нос. Она слегка скосила глаза, но я любил ее, и она была красива как всегда. Я медленно пополз по ее носику, она все улыбалась. «Я знаю, что это ты» - она тихо шептала, но мне, крошечному существу сидящему на ее носу все было прекрасно слышно. «Я скучала» Я тихо полз по ее носу дальше. Разворачивал хоботок, тревожно шевелил крылышками. Она перестала улыбаться. Она прошептала, что должна была проснуться, а я тем временем пополз по ее мертвенно-холодной щеке, прополз между уже слегка седеющими волосами к уху. «Я не отпущу тебя»

 Моментально очнулся. Я сидел рядом с ней на кровати, для меня ничего не изменилось.

Я не выполнил своего долга. Но я слишком любил ее, что бы отдать другому, мне было наплевать, что будет платой за это.

С утра она не встала. Вечером тоже. Я забеспокоился. Присел рядом с ней, внимательно на нее посмотрел. Ее грудь не двигалась, она не дышала. Я пригляделся еще внимательнее, и нашел почти незаметный след от черноватой пыльцы, тянувшийся от носа через щеку. Чисто инстинктивно поднес руку к щеке… Уже невозможно было чему-то удивляться, когда я, который не мог к ней прикоснуться со дня своей смерти, ощутил мертвенный холод под пальцами, и обнаружил пыльцу с ее щеки у себя на руке. Она была мертва.

Я вздохнул, и поднялся вверх с кровати.

Я слишком любил ее, что бы отпустить, и выбраться из этого состояния.

Слишком любил, что бы отдать другому и попасть в то, что люди называют загробным миром.

Кажется, я стал бабочкой. Черным адмиралом.

Это и есть плата…