Вот я даже не знаю, что мне стоит сказать. Наверное, слишком долго висело надо мной это убожество, и я с бухты барахты решил покончить с этим раз и навсегда. Предупреждаю: конец чисто к Хэллоуину, бредовый и ненормальный, так что trick or treat.
Я такой дурак.
- Надо уже решать что-то с записью… - говорит Мэтт, меряя свою итак не слишком уж королевскую кухню большими шагами. Мы же вчетвером зависли в нежелании продолжать делать хоть что-нибудь, я, кстати, в особенности, и просто подпирали стены, слушая решительные заявления Хэлдерса. – Ну, правда, чё мы тянем кота за…
- Хвост? – предлагаешь ты, прикрывая зевок рукой.
- Яйца? – следом за тобой молвит Куки, за что и он, и почему-то я огребаем от Мэтта по свинцовому, тяжеленному взгляду. У него, кроме того, ещё и весьма говорящий взгляд – я, например, сразу же прочитал в нём что-то вроде «сборище долбоёбов в моей квартире».
- За все его достоинства, ясно всё, - заключаю я, отмахиваясь от назойливых взглядов барабанщика – без того хреново. Я прекрасно понимаю, что кто-то должен был взять нас всех в руки и внушить навязчивую мысль о продолжении записи, но я бы предпочел, чтобы этим кто-то был я сам, а теперь мне сочинить песню будет в тягость, не говоря уже о последующей работе с ней. Нельзя было подождать пока я высплюсь, что ли?.. – Делайте, что хотите. Решайте - не решайте, если что, я – в студии.
Да я уже совсем спятил, видимо, раз с таким рвением выхожу из кухни, не объяснив даже ничего, потому что, честно говоря, сам не в курсе, что на меня нашло. А, нет, знаю – надоело ходить вокруг да около. Сказано: допиши, твою мать, песню, ну вот я и иду этим заниматься. В конце концов, что там осталось-то? 4 строки дописать и - вуаля: очередное подобие на гениальный текст готово. Мне раньше просто… чего-то не хватало. Мозгов мне не хватало - вот чего, а теперь мне прямо-таки всё предельно ясно. Приду, найду наброски и из того, что было, произведу трогательную и романтичную песенку, если мне, конечно, ничего не помешает.
Ничего не помешает, ну да. Я всё время шел и думал об этом сне, точнее не думал – я будто бы отрубился на то время, что требуется дойти до студии, и повторил сие воображаемое акробатическое упражнение ещё раз. Конечно, было это уже и не настолько реалистично, не так детально, но я и не заметил, как переступил порог и наткнулся на тот самый блокнот, к которому, видимо, больше никто так и не притронулся. Сиротливо написанное inmyimaginationyou’rewaitingпереклинило меня окончательно, когда я взял в руки орудие убийства – ручку - и поднес ее к бумаге. Есть какая-то поразительная связь между мной, тобой и текстом, только вот не понимаю откуда она, и при чем тут этот загадочный «тот, кто возлегает в моем воображении», ожидая меня, наверное? В каком состоянии я вообще придумывал это всё? И какого чёрта моя больная психика не желает оставить меня в покое, и мне постоянно мерещатся золотистые марсианские глаза, прищурившиеся и нахальные, наблюдающие за мной? Нет, всё, я отказываюсь думать и спать – кто знает, может, такими темпами у нас с тобой вообще дети пойдут или нас затащит в Ад какой-нибудь Оззи Осборн? На черта надо?
Честно говоря, не ожидал, что из моего вдохновленного порыва так ничего и не выйдет. Твою мать!
Лист рвется пополам – стержень режет податливую бумагу, и я чувствую золотистые радужки твои как-то опасно заискрились. Я это уже видел; видел тогда, когда спал: ты смотрел на меня ровно так же, втирая кровь себе в кожу. Знаю, что было бы гораздо проще позвонить, но самолюбие не позволяет, да и совесть категорически против, так что не буду, нет.
- Ты здесь, Алекс? – Как ты здесь оказался?! Я же поклялся не думать, черт, а тут снова сила мысли сработала, и ты появился там, где о тебе чаще всего, точнее даже постоянно, думали, и… Ты сам себе враг, Буратино. Деревянная ты башка, Тёрнер, даже своего слова ради самого же себя сдержать не можешь!
- Ал, ты это…
- Нахуй иди, - Этот разноцветный фарш в моей голове скоро из ушей полезет, так что уж лучше будет, если обойдется это зрелище без свидетелей. Господи, как же я иногда себя ненавижу…
- Да я понимаю всё, – входишь и останавливаешься в дверях, будто я сбежал из психлечебницы, а ты – санитар, который готовится нейтрализовать меня, пока не случилось непоправимое. - Алекс?
Да ну нахуй! Это выше моих сил. Я же не мог заставить тебя явиться сюда, только лишь вспоминая о том, чего даже и не было. Илимог?..
In my imagination you’re waiting lying on your side with your hands between your thighs and you smile.
Что? Я это уже написал, причем сразу после того, как мы пожали друг другу руки, а теперь ещё дошёл до того, что при одном твоем виде вспоминаю свои собственные тексты, хотя это уже попахивает манией величия. Пованивает, я бы сказал, потому что одно обстоятельство вообще никак не укладывается в моей голове: как я написал текст, который был основан ни на чем? Как? И почему оно всё сейчас претворяется в жизнь?!
Закрыв уши ладонями, я сделал вид, что углублен в процесс – читаю пустой рваный лист, а сам пытаюсь осознать с чего меня толкнуло в такой невероятный долбоебизм, стоило тебе замаячить на горизонте.
- Куда тебя унесло так быстро?
Изо всех сил вжимаюсь в диван, словно это может помочь пройти сквозь него, даже ставлю ноги на продавленные грязные подушки, обхватывая колени руками. Блокнот оказывается зажат где-то между моими бедрами и животом, но это-то как раз хорошо – ты не увидишь этого позора ещё раз.
- Ты слушаешь вообще?
- Нахуй иди. – вкрадчиво и исключительно тактично повторяю я и зачем-то поднимаю голову, хотя секунду назад собирался полностью тебя игнорировать. Твой застывший на полуфразе рот сообщает мне, что ты явно не понял, что это только что было, но через мгновение уже снова слегка улыбнулся, говоря: - Опять, да?
Слушай, если сейчас ты мне скажешь, что так и знал, мне случится выйти в окно и тебя с собой захватить, поэтому давай, отключай свой сердобольный рефлекс и либо гулять иди, либо…
Либо.
- То есть, ты готов мне сейчас помочь, я правильно понял? – О, ну мне действительно стало легче, когда от мозга кровь у тебя отлила, и ты перестал усиленно думать, и мне не составило большого труда вытащить из убежища чертов блокнот и подняться с дивана, чтобы успеть испепелить тебя взглядом, прежде чем ты согласишься на то, о чем потом сильно пожалеешь.
- Да, давай помогу, - совершенно спокойно отвечаешь на мой вызов. – Я тебе с первого самого дня об этом твержу вообще-то.
Ну, помоги-помоги – протягиваю руку, чтобы якобы ободряюще или успокаивающе или как там ещё положить ее тебе на плечо, а вместо этого притягиваю тебя к себе ближе, перебираясь с плеча на шею. Она напрягается под моими пальцами, которые, как мне кажется, могли бы оставить там крошечные синюшные пятна, но не оставляют, ведь ты, не задумываясь, делаешь шаг навстречу. Наверное, «помощь» и для тебя, и для меня это теперь одно и тоже понятие, и заключается оно в том, что лучшая помощь – это полное взаимопонимание. Мы друг друга взаимно… понимаем, насколько я вижу. Во всяком случае, твоя улыбка становится на миллиметр шире, а прежде чем вздохнуть, ты незатейливо касаешься кончиком своего носа моего и помогаешь тем, что молчишь уже целых полминуты.
Не знаю, почему я так уверен, что именно сейчас мы все сделаем именно так, как наше коллективное сознание с тщательной скорпулезностью твердило ночь напролет, но попробовать-то стоит. Действовать надо по наитию и не особенно думать что да как да зачем – итак уже ясно, что, пока моё воображение не успокоится, а твоя фантазия не угомонится, мы не сдвинемся с мертвой точки. Писк на задворках сознания, правда, вещает, что, мол, ребята, что-то у вас всё не так, как у людей: вы вместо того, чтобы дружить за ручку и записываться вместе, ебетесь как кролики. Не просто кролики, а как кролики, поселившиеся на Горбатой Горе. Да ну к черту эти здравые мысли – я умру от любопытства, если не попробую – если наяву все в точности как во сне. Пока очень похоже, если судить по тому, как я лезу в тебя; по тому, как ты берешь в руки мое лицо и вжимаешься носом мне в переносицу.
Не слишком ли быстро?..
Нет, как назло, мы всё это совершаем в темпе, который мне навевал текст 505, ведь я же всё сведу к невыполненным обязательствам. На этот раз я просто неудачно расставил приоритеты, и поэтому сейчас, пока ты пытаешься вдохнуть, я продолжаю искать языком объятие твоего. Нахожу, слава Богу, и от радости со всей дури впиваюсь ногтями в выпирающую часть позвоночника на твоем загривке.
- Твоя очередь, - остается произнести, наблюдая как на твоем лице отображаются первые признаки беспокойства, а весь запал мгновенно испаряется. Ладно –
Приходится брать тебя за локоть и пропускать к дивану первым, нарочно посильнее пихнув ему навстречу, чтобы ты приземлился на сиденье коленями, а ладонями уперся в деформированную спинку. Мне кажется, ты меня прекрасно понял. – Надеюсь, не возражаешь?
Говорю это, опустившись на диван следом и прижавшись подбородком к твоему костистому и неудобному плечу, скрытому под шероховатой материей кофты. Пальцы твои до того сильно сжимают обивку, что бледнеют костяшки, и слышен скрежет твоей кожи о потрепанную диванную обивку. Знаешь, я тебя так понимаю – то же самое чувствовал сам, когда ты бесчеловечно медлил. Насуплено и сбивчиво вдыхая, я наблюдаю за уголками твоих губ, постоянно приподнимающихся каждый раз, стоит мне чуть ближе и чуть настойчивее вдавиться грудью в твою спину или чуть замешкаться с пряжкой твоего ремня. Наблюдаю за направлением твоего взгляда, блуждающего от провала между спинкой дивана и стеной и до моей полуухмылки – ещё немного, и ты бы шею свернул, но пуговица расстегнулась вовремя, а дальше уже было проще. Выгнувшись, как кошка, и при этом опасно сверкнув рельефным хребтом под кофтой, ты было вернул меня с небес на землю, и я всерьез задумался над тем, что билось и в голове, и в сердце, и в каждой долбанной клетке моего организма. Это нелогично – то, что я сейчас собираюсь сделать – фактически я сейчас возьму и изнасилую тебя на ровном месте. В последнее время я возбуждаюсь даже от вида твоей улыбки, от того, как ты оправляешь рукав, как прикуриваешь, как двигаешься, как иногда задерживаешь взгляд на моем колене… Меня все заводит после этого сна, потому что я вижу: ты сам будто навернулся вслед за мной, набил шишку, и мы оба бегаем из стороны в сторону, в поисках того, кто нас приласкал бы и приложил льда к ушибленным затылкам. Ты такой податливый, когда влюбляешься; на самом деле, я не помню тебя не влюбленного, если так подумать, ведь ты с самого начала был глупый, невменяемый и просто «зеленый», а сейчас ты с головой погрузился в то, что тебе нравится чувствовать, а я? А я провожу рукой от твоего пупка до ребер, и ты втягиваешь живот, выказывая нежелание терпеть это. В общем-то зря я так, я знаю. Я не хотел, Майлз.
Этот ком в горле снова говорит мне, что я должен попросить прощения у тебя за поразительное свинство, но я не могу. А что если я тоже чувствую, м? Если мне это нужно, если нужно так сильно, что я превращаюсь в шизофреника и насильника по совместительству?
Я медленно встаю с дивана, рассматривая твою спину, опущенную голову. Блядь, Тёрнер, ты, кусок мудака, ты головой думаешь или решил, что не стоит больше? Я до сих пор хочу сделать так, чтобы ты забыл обо всем, что было у тебя раньше, чтобы ты помнил, как все начиналось и моё долбанное лицо, но эта совесть, разбуженная похотью, быстро припомнила мне все мои грехи.
- Твою мать, Алекс? – Ты переворачиваешься, вальяжно плюхаешься на задницу, звенишь пряжкой, которую сразу же начинаешь застегивать, приподняв таз над диваном на долю секунды. – Ты дружишь с головой?
- Я дружу с твоей головой, - мрачно молвлю я. – со своей с некоторых пор не особо получается.
- Алекс? Майлз? Вы здесь?
Блять, ещё и они пришли. Мне надо либо срочно бежать в туалет, либо придумывать оправдание своему бешенному виду, либо убить тебя и трахнуть труп. Если бы я был не я, то выбрал бы третье не задумываясь, а так…
- Тебе ничего не мешает?
- Тебя волнует?
- Мы в ответе за тех, кого возбудили, ну, - Ты оправляешь кофту и подвигаешься на самый кончик диванного сиденья. Я сглатываю тот самый ком – он испаряется, зато нервы накаляются до предела: кто-нибудь из ребят непременно окажется в нужный момент в нужном месте. Хотя, если подумать, я схожу с ума не из-за них, а из-за того, что ты так просто идешь мне навстречу, ты меня не жалеешь, как это обычно бывает – ты понимаешь, что я чувствую, блядь!
Не долго примеряясь ко времени, ты подтягиваешь меня ближе за штанину – нисколько не сопротивляясь я подхожу к тебе – и принимаешься за дело: в мгновение ока ты берешь в рот. Я не знаю, как у тебя это получается, может, все дело в стрессе, но я такого капитального удовольствия не получал давно. Если заниматься с тобой любовью хотя бы в половину так же безумно как это, то я только что проебал шанс своей жизни. Причем, я уверен – ты делаешь это в первый раз за всю свою совершеннолетнюю жизнь, но, твою мать, ты безупречно меня чувствуешь – мне даже жаль, что вот-вот и ты закончишь, сглотнешь и, улыбнувшись, скажешь что-нибудь кретинское.
Последнее движение – мягкое поглаживание моего бедра и последовавший за этим рывок твоих пальцев, больно сжавших джинсу вместе с кожей вызвали единственно возможную реакцию. Хотя, может, все дело было в твоих ресницах, иногда трепыхающихся в неуверенности, или в том, насколько глубоко ты берешь, но, я думаю, все куда проще – дело в тебе.
- Блять… почему?.. – вырывается из моего рта, прежде чем я понимаю, что еще немного и мой единственный и так долго сдерживаемый стон последует прямо за этими словами. Молчи, блять, молчи.
МОЛЧИ.
Я прикусил язык – случайно – но как раз в тот момент, когда было нужно больше всего. И тут ты поднимаешь на меня глаза, а я… я стою с опущенными джинсами, сжатыми зубами и единственное, что я могу сейчас сделать - одеть обратно свои эти джинсы, сглотнуть слюну, разбавленную кровью и… И больше ничего, потому что говорить «извини» сейчас равносильно самому идиотскому поступку, когда-либо совершенному Алексом Тернером.
Но, черт возьми, мне надо извиниться! и не только за это, но и за все остальное. Жизни не хватит, чтобы вымолить свои ошибки у тебя – я за последнюю неделю столько натворил, что вообще не понимаю какого черта я себя так веду. Возможно, кто-то бы сказал «Ты влюбился, чувак» или «Ты рехнулся, чувак», (что, в моем понимании, одно и то же) но я же не строил из себя последнего мудоеба раньше, я же не говорил и не думал такой редчайшей чуши, а я, смею признаться, гонялся за предыдущей девушкой так, словно она у меня и первая, и последняя и вообще не девушка, а королева английская.
Ты, тем временем перестав ждать от меня чуда, нашариваешь на диване мой блокнот и молча изучаешь текст под моим взглядом – я невероятный мудак, я не могу ничего сказать, ничего сделать – только наблюдаю за тобой вот уже которую минуту.
- Слушай, я тут здорово дел натворил.. – начинаю мять руки в неуверенности. Мне не следовало ничего говорить, я же знаю, но, кажется, если я не начну хотя бы оправдываться за то, что творится, то влипну вообще по самые гланды. – Майлз, я не знаю, что за херня со мной, честно, поэтому если я что-то не так сделал или… ну, в общем, прости меня.
Всё. Это финиш, и как назло ты нехотя поднимаешься с насиженного места -кстати, не выпуская из рук огрызков моего текста - и странно вперяешься взглядом. Назло, потому что я с каждой секундой все сильнее осознаю, что действительно похерил последнюю возможность попробовать то, что будет мне снится, о чем я, как последний идиот, буду думать постоянно. Ты же не будешь с нами гастролировать, не станешь частью нашей группы, и мы потеряем друг друга из виду окончательно.
- Совсем мудила? За что ты извиняешься? – Ты даже рот не можешь закрыть, словно хочешь снова и снова повторять эти два вопроса – настолько удивлен, если не ошарашен, моей попыткой как-то себя проконтролировать. Я не могу не улыбнуться, когда изумление принимает совсем не забавный оттенок; мне кажется, ты бы меня побил, если бы действительно хотел сделать больно, но так только… Только стоял и ждал, когда же я отшучусь, наверное.
Только и оставалось что промямлить: - За себя, больше не за что.
- Точно мудила, - махнул блокнотом так, что листки чуть не полетели в разные стороны, и отвернулся, но ты улыбался совсем как я. Да, так же, по-кретински.
- Давай, мы допишем текст уже, а то ты совсем свихнешься, и плакали ваши надежды на славу и известность. – С размаху вручаешь мне блокнот, передумав возвращаться на диван, и встаешь ко мне так близко, что только этот самый чудовищный атрибут моей должности солиста и автора песен мешает мне послать всё нахуй - в особенности Джейми, Мэтта и Ника – и восстановить события двадцатиминутной давности. У меня явно с головой что-то не в порядке – я только и думаю что о тебе.
- Каким образом?
- Я думал, ты знаешь, что пишешь.
- Я тоже так думал. – Хмыкаю и поднимаю на тебя взгляд: вижу, что я не один такой озабоченный стал. Нас таких двое, и в чем дело ни один из нас не знает. – А потом перечитал текст.
- И? – лукаво смотришь исподлобья: мне интересно, что ты хочешь услышать в ответ?
- И понял, что либо я обдолбался, либо… даже не знаю. Ты же сам видел, читал. – Начинаю пересматривать свои записи, ты заглядываешь в блокнот вместе со мной, а потом вдруг произносишь, встав рядом и склонившись над крошечным фрагментом текста, который я так долго вымучивал: - Нет, всё правильно. Так и есть на самом деле.
- То есть? – Поворачиваю голову на звук твоего голоса, и мы чуть не сталкиваемся лбами.
- Мы едва начали общаться, а уже приходится делать исключения, разве нет? – Переворачиваешь листок и вытаскиваешь блокнот из моей ладони. – Мы закончили с этой песней?
- Да. Думаю, что да.