Ровно двое суток назад, 10 ноября в 4-23 утра ушел по радужному мосту мой самый верный Друг, самый чистый, умный и красивый Зверь в Мире. Ушел красиво, с достоинством и справедливым возмущением за все тяготы, которые на него выпали за последние пол года. Никогда не забуду, как мой Веспен, уже не в состоянии ходить от жуткой анемии, перенеся стойко много месяцев ежедневных уколов внутримышечно и подкожно, капельниц и операций, пропустив через себя несовместимые с жизнью количества всевозможных антибиотиков и лекарств, преступно залеченный безграмотными ветеринарами со всех краев нашего города, с разрезанным дважды животом и последующими болезненными промываниями совершенной на ослабленном теле ране, я не забуду, как он это ТЕРПЕЛ. Стиснув зубы терпел, не кусался, почти никогда не шипел и не плакал. Кусил меня только один раз за все это время, когда я повелся сделать ему диагностическую операцию, которая вылилась в четыре сантиметра шва и ежедневные пытки его перевязки. Кусил после наркоза, больно, синяк с кровью остался. Он мог меня рвать в клочья каждый раз при уколах, которые приходилось ему колоть до семи раз в день. Но только раз. Операция была ошибкой, я это чувствовал, но доверился заверениям, что это не опасно. Дурак. Мало он меня наказал, несопостовимо. Мог меня кусать, когда я в него загонял по 20 кубиков физраствора подкожно, но молча терпел. Или иногда вырывался с легким урчанием, но терпел, терпел. И вот я с ним, еле живым стою на балконе в три часа ночи, идет осенньй не частый дождь, шумит ветер, он высовывается нос из своего плюшевого убежища в виде красного осьминога, дышит ночным воздухом. Я ему обещаю весь этот мир и даже больше, лишь бы он направился. Он высовывается на половину своего длинного тела и смотрит в ночь под шум дождя и ветра. Не дает себя закрыть в клетке, смотрит и на слабых ногах тянется к выходу. Достаю, кладу в кровать в этом красном осминоге, не могу уснуть, предчувствие душит. Вылезает из осьмнога, делает рывок с кровати, падает и лежит. Приподнимаю, он задает направление слабыми движениями лап, я несу его когда-то гибкое и сильное тело куда он скажет. Добрались до кухни, он лег на кафель. Принес его любимое покрывало, кафель холодный. Подложил подушку на пол, сижу с ним, время стремится к четырем, Юля спит. Двигается быстро, но рывками, после отдыхает по несколько минут. Отворачивается от меня, ползет в угол, лежит. Минут десять лежит, попросил меня десять минут одиночества перед прощанием. Думаю в нем боролась обида на нас, что он поверил, а мы не смогли. Резко развернулся, рывками пока есть силы проскочил ко мне на грудь, уперся холодным носом в губу, полежал немного. Потом лег, уткнувшись в шею. Никогда так не делал. Попрощавшись со мной, рывком проскочил за мою голову и лег без сил у клетки. Тут я дико заступил, хотя хотел конечно же как лучше. Начал сувать уму под нос поилку, Он смотрел на меня, вода стекала у него по морде. После я подумал, что может он тогда хочет в туалет, отнес его и положил в лоток. Тут Веспен поступил очень мужественно, заставил посмотреть правде в глаза. Мощным движением лап он откинул лоток и начал плакать. Это только слово такое дурацкое, а ничего постыдного тут нет. Он плакал о потерянных днях, что умрет не до жив до трех лет, о всех мучениях, которые он перенес, перенес достойно, как мало кто смог, боролся почти пол года, видел как мы стараемся, но не смог одолеть эту чертову почечную недостаточность, которая была особо беспощадна в союзе с не одаренными ветеринарами. И вот он плачет, плачет с каждым выдохом, просится на кровать попрощаться с Юлей, которая уже проснулась и в слезах его гладит. От этого мой зверь успокаивается ненадолго, дышит ровнее, я иду за новой порцией поддерживающих препаратов, руки уже машинально берут из коробки шприц с котетором, 17 кубиков раствора рингера, 7 кубиков глюкозы, спустить из длинной трубки воздух, четыре шага до кровати, поиск подходящего места в исколотой холке, иголку на две трети под острым углом к шкурке, теперь медленно давить на поршень. Веспен лежал, голова на Юлиной руке, тяжело дышит, но еще цепляется, не все сказал. Я убрал от него руки, взял телефон написать письмо московскому ветеринару, спавшего нас от местных мясников и подарившего нам целых два месяца радости и надежды. Я только успел написать "Здравствуйте, хорька стало хуже, совсем перестал ходить". Веспен снова начал говорить, но это уже были его последние слова. Отложив телефон я в первый раз смотрел, как все реже и реже дышит мой верный друг и самый достойный зверь, которого я встречал. В черновиках осталось письмо, которое спустятся минуту потеряло свою актуальность, 10 ноября 4:22. Дальше мы стояли втроем на балконе под дождем и курили, обрывая рекорд в три года без сигарет. Похоронили Веспена в Шуваловском парке, на спуске со ступенчатой горы возле первого большого дерева. Там мы любили гулять. Спасибо московскому ветеринару Андрею, он настоящий Человек, помогал и поддерживал. Веспен, ты самый лучший и тебя очень не хватает, прости нас на все. Это были тяжелые пять месяцев, которые ты перенес гораздо достойнее меня. Будем скучать и помнить. Побольше каши и огурцов тебе там, твоих любимых и запрещенных всем хорькам ништяков. Ты был тем еще хищником, огуречным ;) Мы еще погуляем, как я и обещал [525x700]