его образ постепенно cтирался, терял очертания, сползался и расползался, как это бывает, в смутной, дурной манере множеством

полупрозрачных пикселей и образных привязок, таких как блеск волос, случайный момент

совпадения опускающейся на город синевы и его взгляда, скользящего движения руки к двери

и от нее, шаг и ритмичное подрагивание волос на плечах

все это множество мелких деталей, с которыми я был знаком лишь поверхностно

все это пульсировало пред моим внутренним взором некоторое время,

затем с центральной сменило позицию на фоновую,

и мерцая теми самыми лампочками, что болтаются и тускло светят, привязанные к зонту в темный дождливый день,

путешествовало со мной по этому сбитому с толку городу. 

 

в какой-то момент он стал совершенством

 

но потом я вспомнил, что он так же реален, как мой мизинец с неровно отрезанным ногтем,

и лишь я, видоизменяя его состав, сотворил для себя все эти картины,

его же очертания так же резки, неровны, и произвольно изменяются.

в нем нет свободы, только чертов произвол этот. 

к черту его, подумал я.

 

чей-то гулкий, звучный голос растянул свою "А" в голове на пару минут, будто призывая какого-то монстра к подобию жизни, 

я ощутил себя больным, и решил прогуляться по парку, что рядом. в парке творилась отвратительной насыщенности суета, парк, что должен был выполнять функцию замещения чего-то естественного, явил собой средоточие городских небылиц, в момент, когда моя память окончательно заполнилась этим шумом и грохотом искажений, я вспомнил, что забыл его имя.