«Энергия молитвы», «сила молитвы» не значат почти ничего. Ибо закон никого не довел до совершенства. В том числе и законы концентрации воли и мысли в молитвенном прилежании. Не я спасаюсь, не мы совершенствуемся. Бог — спасает. Бог — исполняет молитвы. Бог — влагает в нас помыслы о молитве (см. молитву Филарета Московского: «Господи! Не знаю, что мне просить у Тебя. Ты Един ведаешь, что мне потребно. Научи меня молиться! Сам во мне молись»). Бог свободен в своей любви. Он может принять и секундное воздыхание, и одну слезу и даже той единственной слезы часть некую. А может отторгнуть настойчивое моление многотысячной толпы. Может отвергнуть молитвы своих же святых (Иоанна Кронштадского и Николая Японского в годы русско-японской войны). Никакой наш «энергетический поток» до Неба до возвысится. Но усилие молитвы может тут, в нашей глубинке раскрыть в нас самих путь для Божией благодати. Не наши молитвы впитывают чудотворные иконы. Если честно, такого термина вообще нет в серьезном богословии. Любая икона и любая ослица могут быть чудотворны. Это зависит не от них, а от Творца. И бумажная типографская иконка может явить чудо. Икона чудес не творит. Никакая. Творит чудеса Бог («Един творяяй чудеса») — в ответ на молитвы, возносимые к Нему пред Его же образом. Или ради того, чтобы такие молитвы возносились в будущем (при «явлении» иконы). Божественная педагогика может сказываться в том, что Им чаще творятся чудеса в ответ на молитвы пред некоей одной иконой (в то или иное время или в той или ином местности). Так Господь привлекает людей к труду молитвы именно перед нею. Это снисхождение для лентяев духовного труда. Не можешь молиться одинаково искренне и напряженно везде и всегда — ну хоть вот перед этой прославленной иконой в этом месте в это время помолись вместе со всеми. Не совокупная сила коллективной молитвы напитывает икону способностью ответно чудотворить, а Божия милость, откликающаяся на молитвенные нужды людей. Третье слово в защиту икон преп. Иоанна Дамаскина: «Второй род [поклонения] — тот, когда поклоняемся творениям, через которые и в которых Бог совершил наше спасение, частью прежде пришествия Господа, частью после содеянного Им во плоти домостроительства, как например: Синайской горе, Назарету, находящимся в Вифлееме яслям и вертепу, святой Голгофе, древу креста, гвоздям, губе, трости, священному и спасительному копью, одеянию, хитону, покрывалам, пеленам, святому гробу — источнику нашего воскресения, камню гроба, святой горе Сиону, с другой стороны, горе масличной, овечьей купели и блаженному саду Гефсимании; этому и подобному воздаю почитание и поклоняюсь, и всякому святому Божию храму, и всякому месту, на котором произносится имя Бога. Не из-за природы их поклоняюсь, но потому, что они суть вместилища божественной деятельности, и потому, что чрез них и в них соблаговолил Бог совершить наше спасение. Ибо и Ангелам, и людям, и всякому веществу, причастному божественной деятельности и послужившему моему спасению, из-за этой божественной деятельности воздаю почитание и поклоняюсь». «Деятельность» это и есть «энергии». Но это деятельность Бога, а не молящихся. И эта «энергия» вовсе не пленница однажды освященного и может свободно может уйти из материи образа: «А что не веществу поклоняюсь, ясно: ибо когда бывает разрушено изображение креста, сооруженного, если бы случилось, из дерева, то дерево и предаю огню, равным образом и вещество икон» (Второе слово). Впрочем, подробнее об этом у преп. Феодора Студита. Спустя сто лет после преп. Иоанна именно тут богословие иконы достигло своей вершины. Но даже и с этой оговоркой из Второго слова, в выражениях из Третьего слова преп. Иоанна богословски осторожный ум видит возможность соблазна: «Учение Феодора Студита отличается от учения Иоанна Дамаскина. По Дамаскину икона как бы «исполнена энергии и благодати». Это достаточно двусмысленное с опасностью фетишизма речение. В результате икона становится как бы единосущной тела Христа и по своему значению приближается к таинству. Персонализм святоотеческого богословия есть решающий момент в учении преп. Феодора Студита. Если Божественная энергия освящает икону неким естественным образом, то в результате даже подвергшаяся гниению доска продолжала бы оставаться Божественным местопребыванием. Не энергия, но ипостась пребывает в иконе. Икона приобщает к личности, а не к энергии — подобное приобщение есть плод человеческого волеизъявления в вере. Икона это осуществленное изволение христианина, его духовное общение с представленной на иконе личностью. Икона и есть молитва, слово, именование — отсюда необходимость надписания икон. Поклонение ипостаси, почитание ипостаси, а не энергии. Икона — не аккумулятор. Икона не входит в круг церковных таинств. (см. Зэндлер Э. Генезис и богословие иконы. Символ.n.18. П.1987. с.49–50). В определении VII собора ясно говорится что предметом почитания является ипостась иконного изображения (а не энергии, заключенные в иконе).