Они снова шли держась за руку, молча, не зная что сказать друг-другу, натянув искусственную улыбку на свои донельзя кислые лица. А на дворе стояла поздняя осень: серое свинцовое небо нависало так, что казалось, вот-вот свалится на голову, стоял тяжёлый туман; из-за него едва было видно церковь, стоящую на другом берегу реки; мороза ещё не было и снег, некогда выпавший, таял, смешиваясь с придорожной пылью, глиной, тоннами лежащей на дорогах и тротуарах и превращаясь в противную гадкую массу. Кое-где из под снега виднелась ещё зелёная трава, угнетаемая холодом и недостатком Солнца и готовившаяся к смерти.
Нечто похожее творилось и в его душе: там, конечно не было столько грязи, наоборот, душа его была полна света, в ней горело яркое Солнце... на которое кто-то беспощадно лил вёдрами чёрную жижу, так что с каждым ведром света становилось всё меньше. Сейчас он любил её, и ему было горько осознавать то, что всё складывается так жестоко-неправильно.
Он помнил, как всё начиналось: как она добилась его внимания, как заставила полюбить её… Он не понимал, зачем она это сделала: чтобы доказать кому-то или прежде всего себе, что она чего-то стоит, получить новую игрушку, каких у неё ещё не было или из-за чего-то такого, что не подвластно мужскому разуму.
Он помнил как всё продолжалось: как безумно они любили друг-друга, как им было хорошо вместе, как она была внимательна, ласкова и нежна, как мир вымирал в то время, когда они часами стояли на берегу спокойной реки и целовались…
Он думал о том, что случилось сейчас, но не мог понять причину произошедшего – теперь всё пошло под откос…
Он пытался посмотреть ей в глаза и задать туда свои вопросы, но она ловко уходила от ответа, отводя взгляд в сторону.
Кроме того, он боялся смотреть туда, боялся того что, казалось бы, идеальная пара, которая на зависть всем знакомым, просуществовала в полном согласии больше полугода, от которой за два десятка метров можно было почувствовать тихое, нежное веяние ветра, эдакую «волну настоящей любви», вдруг самоуничтожится.
Он ненавидел себя за собственное бессилие, которое он проявлял постоянно и их отношениях, но ничего поделать с этим не мог, потому как был он слишком слаб для каких-либо решительных поступков.
Он шёл и думал о том, что сделал неправильный выбор, встал на неверный путь, что он живет свою жизнь зря, ибо у несчастного человека, которой не собирается что-то менять нет смысла в жизни.

А где-то на небесах за происходящим смотрел Господь, потому что в последнее время Он ничем другим не занимался, кроме того, как наблюдал за своими страдающими «детьми». Смотрел и плакал… и слёзы Его были столь горьки, сколь не были горьки они, когда Он оплакивал детей, оставшихся сиротами, матерей, переживших собственных детей, жён, потерявших своих мужей… Он не знал, что произойдёт с ними в дальнейшем, ибо даже Ему не дано этого знать, Он мог лишь наблюдать, потому что, хоть и звался Он «Всемогущим», но мог не больше, чем тот, кто сейчас шёл по бетонному мосту, держал за руку свою девушку, которую он всё же любил, и тихонько в душе ненавидел себя.