Это цитата сообщения Просто_ЭМО Оригинальное сообщение

«Я разгадала смысл жизни. Но забыла».

Раздел I Исповедь наркоманки

1 глава. Среди мертвых.

Я шла по кладбищу в надежде отыскать своё тело. Я умерла.
Ветер трепал всклоченные волосы и густо пахло землей. Но я этого не чувствовала, я просто знала, что так должно быть.

По пути мне встречались люди, такие же, как и я. Они настороженно всматривались в моё лицо и надписи на камнях. Мои руки неподвижно находились в кармане куртки, казалось, они парализованы. Шаги были неуверенными, я умерла в первый раз.
Еще при жизни, я не верила ни в переселение душ, ни в воскрешение, ни в вечную пустоту. Но этого я не помнила. Ветер становился все сильнее. Пытаясь меня запугать, он подбрасывал вверх искусственные цветы. Но я не боялась – я забыла, что такое страх. Смерть похожа на приступ амнезии.

Мне хотелось вспомнить всё. Но время учило меня забывать. Еще при жизни, у меня было много желаний. Я хотела воплотить каждое из них, но сейчас что-то происходит. Чем глубже я ухожу, тем больше становлюсь похожей на кого-то. Я забыла свои мечты.
В меня ворвался запах земли, как будто он пробил невидимую преграду. Теперь я наслаждалась им. Он резал губы и наполнял меня полностью. Мне показалось, что воздух стал прахом, и мне это нравилось.

Я присела на корточки, чтобы оказаться еще ближе. Мои руки начали двигаться, и я ощутила их по-новому. Я судорожно начала собирать в кучку землю. Мне хотелось ее больше и больше. Я с жадностью сгребала землю. Уже образовался большой холм. Люди вокруг уже не беспокоили меня. Они ходили, как зомби, бросая взгляд в мои глаза и на плиты могил. Я уже привыкла к ним.

Может, я и полюбила их.

Запах земли, как наркотик, путал мысли и завораживал, заставлял растворяться в нём. По моим венам уже текла кровь, разбавленная землей и смертью.
Интересно, земля на кладбище пропитана миллионами людей….
Мысли были настолько туманными, что я не могла определить дорогу. К тому же я не помнила своё имя. Я начала оглядываться вокруг, читать имена на могилах и вглядываться в размытые фотографии. Но память принадлежала смерти. Я не понимала, что нужно делать – я умерла первый раз.

Имена на могилах казались такими незнакомыми, может, они написаны на другом языке, незнакомом мне. Года жизни – осенило меня. Я помню день моей смерти – 4 декабря 2004 года. Я подбегала к каждой могиле, сбивая на пути людей, подобных мне.
В таком бреду прошло много времени. Время побеждало. Я понимала, что скоро забуду день смерти. Не зная имени и дня смерти, я не смогу найти себя. Я нашла камень и металлический прут от ограждений и стала в спешке нацарапывать на камне день смерти. Мне хотелось быстрее это сделать, чтобы выиграть хотя бы этот бой. И я успела.
Ветер настойчиво беспокоил меня, скрежетал зубами. Мне казалось, что он проговаривает имена всех людей, захороненных на этом кладбище. Тогда, подумала я, этот скрежет будет вечным. Пытаясь привыкнуть к нему, я все больше ненавидела его.

«Искать, искать, искать», – отдавалось в моей голове эхом.
Вслушиваясь в противный скрежет, я надеялась услышать свое имя. Но бесконечный ветер, который дул с четырех сторон света, не произнес мое имя.
Сидя на чьей-то могиле, я обратила внимание на надпись у подножия: «4 декабря 2004 года», небрежно нацарапанная на камне. Эта мысль пронеслась у меня в голове. Это прибавило мне сил. Раздирая руки в кровь, я начала раскапывать могилу. Сначала под мои ногти нагло забралась земля, потом попадающиеся камни сдирали их в кровь. Но даже эта боль не могла остановить меня. Я так близко у цели. Земля попадала мне под куртку и противно щекотала. Земля забивалась мне в рот и нос. Мне стало трудно дышать. Теперь она не казалось такой вожделенной. Теперь она – преграда. Но я уже не помнила того, что было прежде. Яма стала уже глубокой, и каждый раз, когда я пыталась сделать ее еще глубже, я надеялась наткнуться на что-то. Этого не может быть – могила пустая. Тогда разум окончательно покинул меня. Память принадлежала смерти. Ни одной частицы жизни уже не было во мне. Движения были слабыми, сердце уже давно не билось. Я умерла в первый раз.
А утром я проснулась на полу возле кровати. Перед глазами у меня появлялись лица тех людей, которых я встречала на кладбище. В ушах был скрип имен, захороненных на кладбище. Руки все были в царапинах и грязные от земли, ногти содраны. Запах в комнате не давал мне покоя и определенности.

Я не нашла себя среди мертвых, может, я среди живых?

2 глава. Это не мой мир.

Опомнившись от бреда, я вглядывалась в зеркало, пытаясь узнать своё отражение. Что-то происходило. Определенно, что-то уже произошло, но я ничего не помню, как будто не со мной. Похоже на состояние дремоты, как после сна еще несколько минут. Я что-то помню. Но это что-то не выразить в словах. Это что-то оно предельно грустное для проснувшейся меня, и что-то обнадеживающее. Как воскрешение после жалкой смерти.
Мне захотелось плакать. Я потеряла что-то, не зная даже что. От этого, мне стало еще больнее. Я смотрела в зеркало, и каждым сантиметром своей маски просила себя вспомнить, что было.

Я смогу. Главное не думать, не просыпаться. И для какой-то подлой уверенности я закрыла глаза.

Не верю в надежду, розовую как щечки младенца, как новая кожа под засохшей коркой после болезненного нарыва. Она такая. Мне даже показалась в ту минуты, что мы с надеждой встречались гораздо чаще, чем я раньше думала. Еще мечта и смех, разочарование и горький запах пресной воды.

Мне хотелось плакать. Я соскучилась по истерике. Пыталась каким-то способом позвать ее, но она не поддается на провокации. Она не приходит, когда ее зовут. Она и смерть, порою бывают подлыми: когда зовешь их, они ржут в лицо. Она не пришла.
«Что за скрип? Что за… скрип? Откуда? Зачем? За мной? Страшно. Боюсь? – Спрашивала я вслух у самой себя.

«Нет, я не боюсь, - подумала я про себя, - я ничего не боюсь». В тот момент мой мир мне показался таким маленьким, что я легко могла сосчитать все предметы, чувства и ощущения, которые царили в нём. В моем мире я была сильным воином, одетая в блестящие доспехи. Местами на доспехах виднелась кровь. Моя кровь. Зеленая трава, солнце, которое не мешало дышать, и воздух, чистый, прозрачный, наполненный смыслом. Еще там есть время, но оно не против меня. И я не против него. Время и я союзники. Поэтому, я победитель. Туман. Еще что-то. Я пытаюсь разглядеть, но мои мысли напряжены как струны. Кажется, еще чуть-чуть и они порвутся, издавая истошный вопль.

Я знаю…. Я знаю единственного победителя. Это время. Оно сильнее жизни, сильнее смерти, сильнее льда, и цинковых сердец, сильнее красного вина и ржавой крови. Я хочу быть во времени.

Разум стал возвращаться и долбить как дятел, напоминая о сумасшествии. Заглянув в ежедневник, я истерически засмеялась. «Психиатр» - было написано кривыми буквами.
«Я опоздала на приём к психиатру», - повторяла я с диким смехом. С каждой минутой смех превращался во всхлипы. На лице замерла немая маска: суженные красные глаза с маленькими, торчащими в разные стороны ресничками, вздернутый лоснящийся нос и кривые, мокрые от слез губы.

Среди всех моих масок, эту я ненавидела больше всего. Но всегда, будучи в таком состоянии, я подходила к зеркалу и долго вглядывалась в каждую деталь. Хотела найти в этой маске хоть что-то своё, или ту деталь, из-за которой я навсегда поверю, что это не я.

«Кровь, нужно немного крови на лицо, всего несколько капель».
Эта маска станет самой красивой среди всех. Я буду носить ее всегда. Я начала искать что-то красное, чтобы прикинуть, какая будет новая маска.
«Немного, всего чуть-чуть, и будет новая, красивая, забвенная, вечная».
Но все помады были коричневые, лаки прозрачные, дом, в котором я обыскивала шкаф за шкафом, был, до состояния волнующей агонии, таким чужим и мертвым. Но ни о чем ином я и думать не могла. Устав от сотворенного мною беспорядка, я присела на корточки и затряслась в долгожданной истерике. Она прибавила мне бодрости, потому что я знала, какая маска на мне сейчас одета. Я что-то определенно знала о самой себе. И это меня больше будоражило и возбуждало. Я начала царапать руки. Корчась от боли и получая дополнительную дозу удовольствия. Кровь. Красная. Я ее так долго искала, а она - вот. Она во мне.

«Всего-то чуть-чуть», - я повторяла как в бреду. Нашла на столе ножик.

Дальше …

Дальше – пустота, темнота, маски, маски с разных планет, маски на разные праздники. Маски. Все в масках.

«Ты кто? - Спрашивала я у одной из них, - или ты – это я?».
Размазанная по всему лицу кровь, прилипшие к ней волосы, тоже окрашенные в цвет крови, вернули меня во время маминых родов. Я ничего не помнила и до сих пор ничего не помню, но я знаю – я когда-то родилась, чтобы когда-то умереть. Но смысл всего? Смысл пить, если нет жажды? Смысл есть, если неголодна? Смысл жить, если я уже мертва?
Каждый вопрос порождал во мне тысячи и тысячи новых вопросов. И я знала, что никто не сможет на них ответить, кроме меня самой. Но я тоже уже не могла, была похожа на зависший компьютер, который даже не реагирует на Ctrl+Alt+Delete, у которого есть только один выход – выключить питание. Я потянулась к розетке. Часы, предательски выглядывающие из-за угла рабочего стола компьютера, смеялись, напоминая, что я опоздала на прием к психиатру.

«Это не мой мир, - подумала я, - здесь я всегда проигрываю времени».

3 глава. Сегодня ты сходила с ума.

Сегодня ты сходила с ума.

Я видел, как ты шла по городу, оглядываясь на них. Я слышал, как они смеются над тобой. Я видел, как твои глаза краснели и блестели. Ты прятала взгляд от них. А они смеялись. И это вовсе не паранойя, я всё видел.

Потом ты побежала. Села в маршрутку, а они пристально рассматривали следы слезинок на твоих щечках. Потом их взгляд как-то подло скользил по всему телу. Я видел, как тебе было страшно. Ты замерла глазами, просто воткнулась в точку пространства. Я знал твои мысли. И все дословно помню.

Теперь, уже можно их рассказать.

«Бог, я люблю Тебя и знаю, что Ты тоже любишь меня. Пожалуйста, подари мне смерть. Я очень устала и хочу отдохнуть. Я ненавижу всё, что происходит вокруг. Я ненавижу их каждого. Может быть, когда я умру, я смогу полюбить их. Пожалуйста, подари мне смерть».
Потом всё остановилось. Дверь. Удар железа.. Грязными ладошками ты вытерла слезки. Улыбалась маме и ИМ.
В ванне включила воду и от бессилия упала на колени. Что-то шептала или просто всхлипывала. Вода умело перекрикивала, а ты закрывала руками лицо и рот, чтобы тебя никто не слышал. А я слышал.
Иногда ты смотрела в зеркало на кого-то и ненавидела эти красные от слез глаза. Хотела убить.

Смогла.

Я всё видел. Умылась. Держала в руках ножницы, прикасалась холодной сталью к запястьям и вспоминала, что «спасают» чаще. Ненавидела. Ушла в комнату и уснула …

4 глава. Малышка.

Какая красивая малышка!
Ей, наверное, всего года три. Голубенькие глазёнки-пуговки, вздёрнутый курносый носик и светлые, как ванильное мороженое, волосы. У такой красавицы не может в жизни быть неудач. В руках держит куклу-бабенцию.

Я всегда думала, а почему у советских кукол короткие волосы с пародией на плохую химическую завивку? И почему производители советских кукол предпочитают желтый или оранжевый цвет волос для кукол? Ведь очень часто дети не различают кукольный и реальный мир.

Ну, да ладно, это всё ушло давно в прошлое. Фотография уже обшаркалась по краям, а с верхнего правого края и вовсе оторван временем значительный уголок. Скрывает что-то время от меня. Опять скрывает.

Она, наверное, будет фотомоделью или актрисой. Губки малышки были пухленькие, нецелованные, красивые. Они излучают огромную надежду. Они были немножко приподняты с правого краю. Как будто бы малышка играла какую-то роль, строила ненавязчивую гримасу.
Малышка будет хорошей хозяйкой - так крепко держит куколку, не дает ей упасть. Наверняка, перед съемкой просила фотографа минутку подождать, чтобы привести куколку в порядок, чтобы не задралось платьишко.

И будет очень аккуратной. Будет заниматься бальными танцами и займет первое место в каком-нибудь «Голубом огоньке».

И парни за ней будут толпами бегать. Бедняги, им придется очень стараться, ведь ей нужен один-единственный и навсегда. Она не будет распыляться на многих, на поиски из бесконечно большой прогрессии парней Его. Она знает кто Он. Да, уже здесь её глазки горят знанием, какой Он.

Её мама и папа очень любят малышку. Когда они вдруг сорятся, они затихают, чтобы малышка не сомневалась в родителях, решают все вопросы потом.
Малышка бежит навстречу к папе, когда он возвращается с работы. Он постоянно поднимает её к самому потолку. Ей не страшно, она улыбается, она уверена в папе, его силе и его вечной заботе о ней. Мама покупает ей красненькие бархатные платьица, потому что любит свою красавицу.

И всё у малышки будет хорошо.
А с другой стороны фотографии размытыми чернилами было написано моё имя и 1986 год.
Я заплакала …

5 глава. Папы.

Однажды я поняла, что жизнь не настолько простая штука, как мне казалось раньше.
«Наверное, я выросла», – мелькнула в моей голове мысль.
Мне было 9 месяцев, когда человек, оплодотворивший мою маму, ушел. Он ушел, и его место заняли множество детских мечтаний.
«Он вернется, - уверяла я себя, когда мне было уже 5 лет, - он хороший, он ведь знает, что я его люблю. Он, наверное, где-то очень далеко, работает и мечтает о встречи со мной и с моим старшим братом».
В мой десятый день рождения я плакала и много думала. Я верила, что папа придет и подарит мне игрушку – ту, которую я хочу – большую германскую куклу. А потом мы с ним вдвоем пойдем в кино.

Папа – это то слово, которое я произносила в мечтах и молитвах. Это тот, о ком я так мало знаю. Наверное, он бизнесмен в Америке и пока не может приехать. У него, наверное, уже есть дети. У меня может, есть сестренка. Как здорово! Так, я долгие годы тешила себя мечтами. И верила, что мечты сбываются.

«Ма-а-ам, ну расскажи про папу», - канючила я маленькая.
Вера в чудеса помогала мне. Я верила, что будет счастливый день, и мне не надо будет мечтать о нем. Я обязательно всё-всё прощу ему, и мы будем вместе гулять, читать книжки, ходить в кино, он будет учить меня чему-то новому, а потом нежно говорить: «Доченька, спокойной ночи» и чмокать меня в щечку.

На место моего папы претендовали некоторые личности.
Однажды, я прибежала сказать спокойной ночи подобному суррогату и попытаться назвать его папой. Он грубо запихал в мои трусики руку, но тут вошла мама, и он испугался. Она не заметила, а я не рассказала. Я долго не могла понять является ли это нормальными отношениями между папой и дочкой. Может это нормально, а я переживаю.

6 глава. Дневник

Потом я повзрослела, узнала многое, и мир стал скучным и серым.

15 сентября 1997 года
Мне 13 лет. Я учусь, у меня есть мама, отчим.
Я курю и пью водку с друзьями. Что еще нужно для нормального девичьего счастья? И парень у меня есть, и в бассейн я хожу каждую неделю, но голова болит от всего происходящего.
Смешные мысли в 13 лет. Не переживаю о том, что нужно что-то есть, где-то жить. Милая беспечность, приводящая в ад.
Сердце мне подсказывает, что так жить нельзя и не нужно, что это всё это не принесет мне радости и счастья.

6 декабря 1997 года
Мы с Вероникой выпили много водки на улице. Зачем? Не знаю, просто так было модно. Когда пришли на дискотеку, я почувствовала, как водка разливается по моему телу горячим потоком. Потом, я упала и ударилась головой. Не помню, как я дошла до дома. Было очень плохо. Я впервые поняла, что значит утро после пьянки. Утром мама Вероники пригласила нас к столу, налила вина, мы робко отказались, сославшись на то, что не пьем. А она нас похвалила: «Молодцы, девчонки, лучше никогда не пить». А мы просто не могли.

15 февраля 1998 года
Я нашла книжку, в которой написано, как жить нельзя, и поступила в точности наоборот. Там был приведен список наркотических лекарств. Гемитон – это почти, как клофелин. Я читала с неугасающим интересом. И почему в школе этому не учат?
Я тут же обшарила всю аптечку, не нашла ничего кроме пипольфена и гемитона.
Сегодня я впервые попробовала клофелин. Было ужасно, сильно хотелось спать. Неужели наркоманы желают добиться такого состояния? Я возмущена до предела.

20 марта 1998 года
А сегодня я дала попробовать гемитон Нине. Ей было очень плохо, а я тут при чём? Она выпила так же, как и я, 4 таблетки. Мне даже захотелось вызвать скорую, но тогда мне пришлось бы признаться в том, что мы пьём колёса.

20 июля 1999 года
Анаша! Вот, это вещь! Эти пацаны постоянно себе больше химки забирают. Будем все делать сами, еще Витю можно позвать, он не такой как все. Наташка тоже любит анашу. У неё красивая улыбка. Она всегда с интересом поглядывает на уголек косяка, когда затягивается дымом, и, как-то по-детски, причмокивает. Это вызывает дикий восторг у меня.

15 августа 2000 года
Сегодня в мою жизнь вошел героин. Это было необыкновенно и одновременно так привычно …
Что-то изменилось, но не могу понять что. Ленка принесла мне героин на дозу и сказала, что ей понравилось и она уже неделю под кайфом. Ну а я что, хуже Ленки что ли? Или она зря это сделала, малолетка? Может героин – это навсегда?
Да нет же, я хотела поступить в университет сама – я поступила, хотела найти работу – нашла. Мне всего 16 лет и я многого добилась сама. Если так уж пошло, то я сильная, я смогу бросить.
Колоться – никогда, только нюхать!
Я не уважаю наркоманов, которые ради гекса готовы на всё.

15 сентября 2000 года
Сегодня я в первый раз укололась. Девчонкам хорошо, у них-то вены хорошие. Я же не могла себя колоть и они всё задули, наорала на них. Три подружки – три наркоманки, три пути. Теперь я могу брать героин! В районе рынка, где мы взяли героин, есть школа, а чуть подальше - гаражи. Мы зашли за них. Какие-то мальчишки бегали вокруг. Мы кричали на них. Три шприца, героин на троих и никто не умеет колоть. Мы сто раз видели, но ни разу не решались сами. «Может, будем нюхать?», - предложил кто-то из нас троих. Мы уже подсели, нас не торкнет, нужно колоть. Мне, как самой старшей и серьезной, было поручено разбавить и разделить героин. Высыпав в двушку, набрала полтора кубика воды физраствора из купленной в аптеке ампулы. Потом я разлила в инсулиновые шприцы по полкубика каждой. И теперь мы, вооружившись, решали, кого колоть первой. Процесс был впервые, поэтому представлял для нас определенную сложность. Вика перетягивала руку в районе запястья Лене. Когда вены проявились, я прицелилась и сразу же попала в вену. Инсулиновые шприцы очень были кстати нам, новичкам. Потом я без проблем уколола Вику. Я восхищалась тем, что с первого раза освоила этот сложный процесс внутривенной инъекции. Осталась проблема – кто будет колоть меня. Лена повторяла все действия в точности, как делала я. Рука дрогнула и из плохо просматриваемой вены выскользнула игла инсулинового шприца, но Лена продолжала вводить героин - полкубика под кожу. Надулась шишка. Они уже зависли. Сильный приход, впервые героин тёк по вене. Лена закурила сигарету, успокаивала меня, говоря, что все равно должно торкнуть. Прихода я в тот день так и не дождалась….

7 ноября 2000 года
Мы с Ленкой сегодня считали дырки на венах, у меня 22, у нее 16 – это и понятно, у нее-то вены на поверхности.
Кстати, как все стало мелочно в жизни. Видимо такова жизнь!

3 декабря 2000 года
Мама узнала, что я колюсь. Всё равно бы узнала когда-нибудь. Это Вика с Ленкой прокололись, а я хотела еще к ним с университета в школу приехать. Они украли дубленку с раздевалки. Мама как узнала, что ментов вызвали к ним на хату и спалили, что они уколотые, подходит и спрашивает: «Показывай куда колешься».
Видимо фильмов насмотрелась - начала мне кофточку на локтевой сгибе задирать. А там тю-тю. Туда же колоться зимой не так удобно. Не нашла она, что искала. Наврала я ей, что нюхала пару раз и всё.

7 декабря 2000 года
Ленку увезли в деревню перекумаривать. Бедная, как она там это переживет. У неё помню приступ кашля был. На сухую перекумаривать – ужас.

20 декабря 2000 года
Она приехала!
Подходит ко мне говорит: «Ты скатилась на дно». Сказала ещё, что я слабая, раз еще колюсь.

23 декабря 2000 года
Ленка пришла ко мне с деньгами. Колоться-то охота, а где брать героин не знает.

15 января 2001 года
Сегодня меня менты взяли. Там торгуют в каждом доме. Мы только с Сашей взяли дозу и отходили от дома, он увидел жигули белого цвета и мне дозу в сумку кинул. В общем, нас взяли и в отдел, а там как с собаками обращались.

13 февраля 2001 года
Я всё смеялась, думала до суда не дойдет. Что там килограмм героина что ли. Там всего-то несколько миллиграмм. Мама, конечно, ругалась очень, но я ей наврала. И вообще ложь стало моей правой рукой, как я без неё?
Суд тянули долго, мама подсуетилась и я прошла по делу как свидетель, и Саше к его трём условным ничего не добавили? Ну и хорошо.

18 февраля 2001 года
У меня депрессняк.
Что такое смерть? Может это выход из моей ситуации? Надоело колоться, просыпаться каждое утро на кумаре, бежать куда-то, искать денег. А этот кашель – просто от ломки или туберкулез подцепила? А может это ВИЧ-инфекция? Заур, с которым я кололась с одного шприца, кажется, болен.

25 февраля 2001 года
Вчера я купила дозу, хотя я не кололась уже ой как давно, может неделю или две. Дни вообще теряют четкие границы, когда ломает.
Я зашла в ванну.
«Мало, - подумала я, глядя на героин, - но он хороший. Хоть бы получилось».
Включила музыку. Магнитофон надрывался словами Земфиры: «Пожалуйста, не умирай или мне придется тоже ...».
«Умру. Надоело. Ухожу»
Мысли кричали так громко, что Земфира, казалось, уже просто шептала.
Включила воду. Она добавила общий фон. Стало так шумно и нервно. Зубы застучали. У меня так часто бывает, когда я волнуюсь. А сейчас-то чего? Ведь уже давно хотела умереть.
Я сняла ремень с халата, который висел на двери. Перетянула руку чуть выше локтевого сгиба.
«Централ давно сожжен», - с грустью подумала я и принялась целиться в соседнюю вену. Её почти не видно, но она хорошо прощупывается пальцами. Я напряжена и сосредоточена на процессе и даже не приходит мысль, что это последние минуты жизни.
«Ну, вот, пошел контроль».
Мысли запутываются. А может не стоит умирать, просто кайфонуть и жить. Завтра построить новые цели и ценности, найти парня, устроиться на работу. Завтра…
Завтра меня убивало, Завтра меня убило.
«Ухожу».
Смерть вливалась в кровь. Боли не было, а сама смерть была такой темной и пустой. Темнота и пустота. А потом и это прошло….
Спустя четыре часа, я открыла глаза. Белые халаты. Не было удивления. Какое-то равнодушие. Особенно если учесть, что с трудом вспоминалось произошедшее. Я ничего не слышала - оглохла. Потом всё слишком запутанно. Слух восстановился. Всё было тихо. Только шея ужасно болела, и от рассказа мамы накатывал ком в горле.
Мама сказала, что вода слишком долго лилась. А когда музыка прекратилась, стали слышны хрипы. Она подошла, спросила всё ли у меня в порядке, но я не ответила. Они с отчимом начали долбиться в дверь. Потом он принес топор, и взломал замок. Я лежала горлом на бортике ванны, которая наполнялась водой. В руке был шприц. Кома.
«Я чуть не потеряла тебя…».
Мам, ты давно потеряла меня….
Ха-ха-ха
Зачем они спасли меня?
Я хочу сдохнуть. Я больше не смогу жить. Я наркоманка. Мне нужна доза. Каждый день я чувствую себя несчастной. Даже когда меня не ломает, мои мысли полностью посвящены героину.
Что ты такое, героин? Что ты за зло, что стольких погубил? Стольких волевых людей….
Господи, как мне жаль маму, что у нее такая дочь. Но я не могу с этим обладать. Это не так, как когда человек хочет машину. Я могу много сделать, чтоб уколоться сегодня.

26 февраля 2001 года
Через неделю выборы губернатора области … нигде нет пороха. Что делать? Даже наркоманы со стажем все перекумарили.
Кто-то бесится – продает дозу разбуторенного героина за 200, а ночью за 250 рублей. Где защита мафии бедных наркоманов, которые приносят им столько выгоды через наркобизнес?

28 февраля 2001 года
Сегодня я видела такое!
Тысяча, или их было больше, наркоманов собрались в районе Третьего поселке в одну большую очередь. Никто не знал точно, будет ли сегодня героин. Когда же кончаться эти выборы? Приехала красная девятка. Вышел парень, никому незнакомый, сказал, что возьмет героин. Сотни парней и девчонок ринулись к нему, сбивая на пути всех. И, отдав деньги, которые они зарабатывали разбоями все те дни, в которые им не удавалось уколоться, тому парню, с облегчением и одновременно насторожено, отошли в сторонку. Принялись заключать сделки по тому героину, который должен был привезти тот парень.
Но он не приехал. Все злые. Беспредельщики-наркоманы начали избивать друг друга, находя виновных. Я ждала барыг, денег у меня было крайне мало.
Когда же кончаться выборы?
Потом приехала девчонка в норковой шубе и в шапке-ушанке из голубой норки. Круто конечно для обычной наркоманки. Она сказала, что может привезти героин. Наркоманы действовали более настороженно. Из толпы выбрали человека, который славился более-менее честностью. Наркоманы отдавали деньги девчонке. Слышалось только: «мне на сотню ,мне два чека, мне пятнадцать чеков». Парень тоже сел в тачку.
Десять минут, двадцать минут. Вот она, едет. Девчонка вышла, и в её красивой шапке лежали дозы, завернутые в бумажку, их было много. Никто уже и не рассчитывал хорошо уколоться, некоторые просто хотели облегчить боль. Все совали свои руки в шапку, она не смогла бороться с такой силой. Когда героин кончился, на неё стали наезжать: «Где мой героин? Я дал тебе деньги, где он?»
Сначала сдернули шапку, потом сняли шубу и безжалостно пинали. Потом сняли всё, что оставалось на ней. В итоге она лежала на подтаявшем снегу без сапог, шапки и шубы, избитая.
Ужас. Я не хочу так жить. Подписывая контракт с дьяволом, я не знала, что так будет. Я ждала свободу, дорогие машины и связи, много хороших знакомых.
Бог, что за несправедливость царит в этом мире?
Я уже не хочу колоться, но я наркоманка, я наркоманка.

Раздел II Нерожденная

7 глава. Ты ТАК хотел?

Мы держимся за руки. Ветер на 10 этаже гораздо сильнее. Страх и скорая свобода то пугают, то притягивают.
Ты так хотел?

Тишина – идут лекции. В горле ком. Надежда на то, что в двух сантиметрах от асфальта кто-то подставит свою ладонь, и всё изменится. Сердце бешено колотит. Предательские воспоминания - только хорошие.
Хочется сказать: «Да зачем нам это нужно, пошли жить». Но я не одна. Вдруг у тебя иначе. Ты вцепился в мою руку. Еще пару минут.
Воздух уличный, но как-то странно давит в груди. Им трудно дышать. Уже не хочется бреда, хочется прожить последние минуты достойно. Всего и не исправишь. Исправить двадцать лет за две минуты разве возможно? И нужно ли?

«А ты о чем думаешь?» - не решаюсь спросить. Сейчас тишина понимает нас больше чем кто-то. Пытаюсь думать: «Зачем всё это?»

«Ты просто самовлюбленный, эгоистичный малолетка» - часто повторяла тебе.
Ты не такой….
Ты молча кивал, наверное. От моих слов тебе не становилось хуже. Ты был железный, не реагировал ни на что. Просто выбирал молчать.
Нас не много, нас двое. Мы на подоконнике большого университетского окна. Взялись за руки, и с замиранием сердца, ждем, когда кто-то из нас проявит толи слабость, толи силу и скажет: «давай жить».
Стоим. Молчим. Но кто-то запутал все мысли, слова, что не распутать. Уже не думаем, как будут выглядеть наши тела. Просто, решаем умереть. Причина: «надоело». Или не так? Уже не важно. Остановиться бы, но время всё ускоряется, хочется в очередной раз всё обдумать, как будто жизни не хватило на принятие решения о самоубийстве. Не хватило. Ты не смотришь не меня. Да и я занята совсем другим.
Они сказали, что я неудачница и у меня ничего не получится в жизни. Хотелось бы поотпираться, сказать, что из такого болота я вылезла, трудно ползти. Может попытаться найти их слабости?
Но есть ли смысл?

Опять пожить. Чтобы через две недели стоять на этом же окне, в который раз искать причину жить? Какая глупая жизнь.
Скорее бы её окончить.
Скорее бы.
Часы поторапливали к последнему шагу.
Осталось восемнадцать секунд …
Семнадцать …
Шестнадцать …
Пятнадцать …
Четырнадцать …
Ветер всё сильнее …
Тринадцать …
Кровь всё быстрее …
Двенадцать …
Мысль запутаны сложно – распутать невозможно.
Одиннадцать …
Ты точно ТАК хотел?
Десять …
Какая тупая жизнь. Мы убиваем время, теперь, когда его так мало – всего каких-то десять секунд, так хочется его воскресить. Но понимаю, я не Бог, воскрешение – не моё дело. Время умирай скорее.
Девять …
Боюсь смотреть в твои глаза. Мне кажется, что мы уже мертвы…
Восемь …
Проклятая депрессия …
Семь …
Проклятые злые люди …
Шесть …
Болезни, лесть и мрачность мира в мишуре …
Пять …
Я ненавижу всех, даже тебя …
Четыре …
И себя …
Три …
Две секунды …
Одна секунда …
Бог, прости …

8 глава. Если у меня есть выбор, я выбираю никогда не родиться.

Проклятые сны. Я только что чуть не прыгнула с окна университета. Сердце тревожно колотилось, всё ещё отбивая такт торжественного момента – момента моей смерти.
Как всё надоело.
Хотелось убежать, но в своей жизни я уже так много убегала, что я решила подождать – не умирать.
Страх охватил меня. Не страх смерти, а страх жизни.
Компьютер с грязной клавиатурой, пыльная завеса везде и льстивые улыбки – это и есть жизнь? Тогда надо еще подумать.
- Есть много других вещей, достойных жизни.
- Любовь?
- Да, любовь! Я совсем забыла. Развратное дыхание в такт долбежа? Потом убитые дети, поскольку кто-то не захотел увидеть их глаза?
- Не у всех и не всегда.
Почему над моей головой это облако?
Почему я наступила в лужу и намочила обувь?
Почему я слышу звон разбитого стекла и это мой мир?
Почему сегодня идет снег?
Ненавижу этот тупой вопрос – почему?
«Мама, это ты хотела меня. Это ты ждала меня. Если у меня есть выбор, я выбираю никогда не родиться. А если выбора нет, то я просто запрограммированный зомби, как и все вы. Ты, мама, думаешь, что ты имеешь выбор, волю, но, по сути, за нас уже кто-то всё рассчитал. Мам, так умирает каждый из нас…».
Ты говоришь, что меня любишь?
Помнишь, мой день рождения?
Ты сказала, что это не только мой праздник. Я кричала – слезы как острые иглы впивались в меня и тебя. Ты тоже плакала. А я кричала, что не приду на твой праздник. Почему мой день рождения – твой праздник? Что у меня-то есть? Зачем я?
Потом снег упал на мой разум. Стало необычайно спокойно. Я сидела на кровати, чего-то ждала».
Ветром занесло подругу, бывшую. Она зашла забрать остатки своей жизни – вещи, письма, которые однажды забыла у меня, когда ей негде было жить.
- Ты что психуешь?
- Тебе-то что до меня?
- Мне не нравится, когда я общаюсь с человеком, который так негативно настроен.
- Мы не общаемся.
- Ну, даже так редко.
- У меня, кстати, сегодня день рождения.
- Да ты что? Как я вовремя, а я хотела ведь завтра зайти.
Красивые маски, я вас ненавижу. Отодрала бы с кровью до мяса, чтобы знать лицо ли передо мной или очередная маска.
- Не нравиться? Можешь идти на шаг вперед или на шаг назад.
- Ты будь проще.
Люди, кто дал вам право, врываться в мою жизнь и диктовать свои законы? Я живу, как могу и не для вас, просто пытаюсь поймать парализованными губами воздух. Кто дал вам право?
- Это что дружеский совет?
- Да.
- Дружеский или совет?
Лицо маски напряглось. Я ж знала, ей лишь бы поучить.
- Ма, ты думаешь, что я считаю, что все против меня? Нет, не все. Я знаю, кто за меня, кто против. Это я чувствую. Она – против. Они бы пили коньяк, крича, что не употребляют алкоголь, если бы узнали, что я умерла или запнулась. Мама, не говори, что я в луже. Пусть они умрут от зависти. Я их ненавижу. Они при встрече колют ржавыми иглами, целясь в пока еще живые мои вены. Я их ненавижу.
- Да пошла ты.
Обиженное лицо. Грустный трамвай. Забытые объятия и слезоутрирания.
- Куплю ей розу. Белую.
Мама говорила:
«Кричи, ругайся, пыхти, делай, что хочешь, но пусть однажды маленькое чудо, которое родиться у тебя, отомстит за меня».
А я, дура, плакала.
- Мама, это тебе на твой праздник.
Белые розы порою красивы.

9 глава. Меня нет.

Жизнь великодушно расступилась,
Пропустив желанно смерть.
Что вы люди? Меня нет, я вам приснилась.
Не смогла войти - закрыта дверь.

Вырезаю ножом на коленке математические формулы, чтобы не забыть, чтобы знать ...
Формально, сложение двух истин противоположных знаков есть пустота.
Смотрю в зеркало – не вижу себя. Странное преломление света породило отсутствие меня. Должна радоваться? Нечему радоваться. Новый день принес моё несуществование.
Не нужно даже напрягаться, чтобы забыть. Не нужно умирать. Кровь цвета воды неизбежно пачкает окружающее пространство. Растворяюсь в пустоте.
Много теорий. "Представь, что ты зеркало и отражай от себя негатив". "Дыши".
Странно, я вся в крови, но никто не видит. Тут так тихо. Никого нет. Стены расписаны доказательствами, гипотезами и рассветами.
Побуду тут в ожидании последнего заката. Попытка разглядеть стены заканчивается врожденной слепотой. Хотя это не моя проблема.
Меня нет.
Всё тело покрыто коркой равнодушия, она не позволяет проникнуть ни радости, ни печали. Сегодня всё будет на 20 лет печальнее обычного.
Равнодушие – пантомима безысходности. Нет стимула ловить воздух, нет потребности в воде и движениях. Запечатанные конверты без адресата и пустые. К чему бы это?
С легкостью сжигаю нарисованные на бумаге мосты. Всё соединяющее меня с прошлым прозрачно. Сжигаю всё, вплоть до секунды, которая окончилась с прикосновением к клавиатуре. Овладевает страх сгореть самой.
Теряюсь в собственной памяти в попытке отыскать ники и буквы. Ничего нет. Лишь потому что НИЧЕГО НИКОГДА НЕ БЫЛО.
"Отчаяние не придёт", - говорю вслух, смотря на стрелки часов.
Слышу: "Ты - причина дестабилизации экономики, землетрясения, ты виновна в террористических актах, в смерти"
Зашла в ванну, чтобы нарисовать слезы. Воду отключили. Воды нет по причине, что её никогда не было. Отдираю корку равнодушия. Боли нет по причине, что её никогда не было.
Только КРОВЬ ....
Кровь запекшейся коркой разукрасила мои коленки. Потом останутся шрамы.


Раздел III Лучше бы я умерла

10 глава. Еще один случай.

- Привет, - сказала я Саше, – я тебя, кажется, сто лет не видела.
- Да, давненько тебя не было, - сухо ответил он.
- Ой, точно, меня ведь не было, а я думала, что это все вы исчезли из моей жизни.
Был апрельский денек, еще прохладно, чтобы снимать с себя тяжелую зимнюю одежду, но уже совсем горячо для новых приключений.
- Ну и где ты была так долго?
- Ой, Саша, столько всего произошло. Я же в деревню уезжала перекумаривать. Теперь я не колюсь. Я приехала, познакомилась там с местными наркоманами. Они-то сезонники: летом и осенью колются, а зиму они живут на запасах «травы». Вот и пришлось мне завязать. Однажды прихожу в хату. Там Митяй живет, пацаны «кашу» жарят. Спрашиваю, как «каша», удалась? Они ответили, что трава была плохая.
- Вкинули по два весла, не прёт. Там, еще осталось, будешь?
- Конечно, буду.
Я глотаю без воды эту кашу и слышу, как они громко ржут. Держись, говорят, унесет тебя с такой дозы. Ну что делать? Только ждать когда всё закончится. А всё ведь, Саша, тогда только началось.
Думаешь, я плохая? Думаешь, я сама решила всё бросить и окунуться в грязь, зная, что вынырнуть из нее не получится? Может это случайность? Но я понимала, что любой успех – это закономерность, любое поражение – тоже. Всему есть причина. И тому, что я глотнула смертельную дозу «каши», тоже есть причина. Только бы найти её. А по моей голове расплывался расславленный свинец и стягивал все мышцы на лице. Я пыталась еще хоть чуть-чуть контролировать свои действия, но в голову лезут только высокие мысли - вопросы, которые я могу разгадать только под действием «свинца». А потом – когда все закончится, я забуду эти разгаданные тайны и буду снова их искать.
Тогда я разгадала смысл жизни. Но забыла.
Я решила пойти в дом, куда мама поселила меня на период ломки. Как найти где я живу? Все мысли путаются. Как червяки вползли навязчивые идеи. Мне кажется, что меня хотят изнасиловать и убить. Это те пацаны, с которыми мы проводили много времени в последнее время.
«Это только идея, навязчивая идея», - говорила я себе, успокаивая.
Но ничего не получалось, здравый смысл уходил из моей головы, и всё пустующее пространство заполняла идея. Было страшно. Наркоманы называют это «сесть на понт», то есть бояться того, чего нет. Одна навязчивая идея порождает другую. Всеми своими действиями я показывала, что хочу уйти. Когда пацаны увидели, что я боюсь, «свинец» в их голове принес им свою навязчивую идею. Они захотели меня изнасиловать. Как я хотела оттуда бежать. Сколько было времени? Уже час ночи. Мама уже волнуется.
- Саша, что было дальше, я не скажу. Я жива и здорова, ты хоть рад?
- Слушай, а у тебя деньги есть, давай за героином съездим?
- Давай, - мои мысли давно уже были там, на Третьем поселке, у какого-нибудь цыганского замка, там, где в «кормушку» нужно кинуть сто рублей, чтобы получить дозу героина. Я думала – неужели это случайность? Да нет же. Я шла и рассказывала ему всё это, зная, что мы вместе поедем за героином и будем друг другу перетягивать руки, чтобы удобнее было попасть шприцом в вену. Это его предложение – было частью той гармонии, было частью огромной системы, которую строит дьявол.
Да я знала. Я знала.
- Да держи же сильнее, - кричал он в ярости.
- Саша, уколи меня первую, а то я уже разучилась.
- У тебя плохие вены, тобой я займусь позже.
- Ну, Саша, ну, пожалуйста.
- Давай, иди сюда, скорее.
Я затянулась дымом. Мы сидели на 7 этаже девятиэтажного дома. Было чисто и тепло. На улице еще местами не сошел снег, а тут тепло, хорошо.
- Саша, ты чего? А ну не висни ты так, вон кто-то идет. Дать сигарету? Саша, ну не молчи, Саша, ну вставай скорее.
- О, Боже у него сини губы, я ни разу не откачивала никого. Что делать? Я знаю только по рассказам. Бить по щекам? Искусственное дыхание? О-о-о, надо вызвать скорую.
Я втащила Сашу в лифт, спустила его тело на улицу. Кто-то подбежал и начал натирать его еле найденным снегом. Кто-то даже принес ложку и вставил в рот, чтобы язык не западал. Кто-то вызвал скорую. Они приехали быстро. Я стояла в стороне вместе с собравшимися зеваками и смотрела, как наркосистема дала сбой. Как произошло то, чего не было в причинах. Или было. Только почему я это не увидела?
- Он жив? - подбежала я к врачу, и увидела его уже синие губы. Я даже не стала ждать ответа, я все поняла.
Он умер.

11 глава. Ты боишься.

Ну, давай же, у тебя получится. Не все же в твоей жизни нарисовано прозрачной краской? Не всегда же ты думаешь о смерти? Не каждый раз ведь, стоя у окна, ты мечтаешь из него выпрыгнуть. А позже ненавидишь всех, особенно себя за трусость.
Ну, может о временах года или горной дороге, по которой ты часто ходила в походы.
Может, есть парень, который любит тебя, или однажды любил. Может, есть просто хорошее воспоминание или мечта. Мечты есть у всех. И каждый в Новогодний вечер, как ребёнок, верит, что если загадать его ровно в 12 ночи, то оно непременно сбудется.
Или про свой день рождения, самый запоминающийся, про случай в университете, про любимого преподавателя, про прыжок с парашютом, про прогулку с мамой и братом.
Ну, было же, признайся, было же хорошее. А почему не пишешь? А пишешь подобный бред? Пишешь про смерть, самоубийство, про кровь, апатию и страх влюбится? И искренне веришь, что это кому-то нравится. И снова ошибаешься, как сотни, даже миллионы раз в своей жизни.
Сегодня тебе звонила Настя, однокурсница, родной в таком огромном мире человек. Она даже не знает об этом. Ну почему ты просто боишься себе признаться, что для тебя есть любовь, что ты умеешь не бояться, дышать, ходить. Ты можешь жить.
Она сказала, что скучала по тебе, ты улыбнулась, и желание поверить снова кому-то ожило, но ты боишься. Ты больше всех боишься. А говоришь, что тебе просто на всех наплевать. А ты боишься, что однажды, проснувшись, ты не увидишь мамины глаза, что она больше не сможет к тебе тянуться, чтоб поцеловать, когда уходишь на учёбу. Ты боишься. И этот страх парализует. А ты, вообразила, что ты талантливый художник жизни.
Но ты боишься. Боишься, что однажды, твоя фамилия будет написана в списке на исключение. Ты боишься, что, придя в любимый чат, ты не увидишь до тяжести в висках знакомых ников. Ты просто всего боишься. Боишься, позвонить отцу, боишься просто услышать, что ты ему уже не дочь, что дверь давно закрыта, что было время, а сейчас, сейчас ….
Ты боишься, трусиха. Лежишь в кровати, парализованная страхом, боишься есть, вдруг потолстеешь, боишься спать, вдруг приснится кошмар, как однажды в детстве, боишься встать с кровати, вдруг у кровати не будет тапок, или пола.
Боишься сделать шаг, и врешь, оправдываясь, что впереди обрыв. Боишься о счастье писать, боишься его спугнуть.
Страх – жалкое подобие наркоза, вечного, неизлечимого наркоза. Боишься темных улиц, потому что однажды, какой-то парень тебя ограбил перед твоим подъездом, который в двух шагах от РОВД.
Боишься секса, потому что как-то, когда от юности еще были длинней ресницы, и каждый волос был родного цвета, тебе приснилось где-то, что ночью в ураган, когда салют стрелял в честь праздника победы, какой-то человек тебя держал впервые в своих объятиях против твоей воли.
Давно, это всё было давно, настолько, что покрыто золой и пылью. Но ты настойчиво и почти каждый день, раскапываешь это в своих мыслях. И каждый раз, запачкавшись, грустишь. И тебе надоело мыться от одной и той же пыли. Ты часто любишь повторять в реальном мире, что ты умеешь забывать обиды. Но ты боишься. Боишься смотреть, чтоб что-то лишнее увидеть, боишься слушать, чтобы что-то лишнее услышать, боишься. Боишься, дурочка, даже бояться, поэтому рисуешь новый мир, который должен чем-то отличаться.
Но ты пойми, твой мир – это ты. Если ты боишься – твой мир боится, а вокруг все ищут повода добиться своего.
Если ты любишь – твой мир любит.

12 глава. Пепел падал, слезы подражали ему.

Пепел падал. У Вероники дома много всяких штучек. Интересный она человек, только льстивый. Сегодня мы собрались, чтобы выпить водки. Мы уже так давно не собирались вместе.
Помнишь было:
- Вероника, а мама знает, что ты куришь?
- Да, догадывается, наверное.
Пепел падал.
- А пепельницы нет?
- Вон тарелка, я ее потом вымою.
Желтая тарелка быстро наполнялась. Маленькая однокомнатная квартирка. Люблю её или нет? Да, какая разница. Главное, не дома. А дом я ненавижу.
Мой дом – тюрьма. Стены выше моей головы на полный мой рост. Светлые, грязные обои. Стена для друзей. Она исписана кем-то. Все, кто приходил, расписывались на ней.
«В год зайца, езди зайцем»
«А ты помнишь наш столб в Солнечном?»
«Дорогая….»
«Я люблю тебя»
«Паша, предатели будут наказаны, гори в огне»
Яркие буквы будоражили воспоминания.
- Я тут с парнем познакомилась. Встретились. А когда мы начали целоваться, он взял золотой крестик на моей шее губами, и мы целовались, играя им.
- Как его зовут?
- Э-э-э, кажется Артём.
Прошло время. Помнишь, Вероника:
Было 9 мая, а ты не пошла с нами. В тот день произошло страшное, в тот день меня убили. Меня больше нет, Вероника. Мы собрались небольшой компанией: Петя со Светой и я с Вовой. Наташка почему-то не пошла. Наверное, они поругались с Вовчиком. Да какая разница, ведь он мне так нравится.
А потом….
- Вова, а куда они ушли.
- Тсс, будешь еще?
- Давай, а есть еще курить?
- Конечно.
- А ты что с Наташкой поругался?
- Да, я ведь тебя люблю.
- Мне плохо, я много выпила.
- Ложись на лавку, тут все равно никто не ходит.
- А пойдем смотреть салют?
- Конечно, пойдем, малыш.
- А Наташка на меня обидится….
- Я ведь давно тебя люблю.
- Разбуди, ладно.
- Конечно, будешь еще?
- Да.
- Люблю.
- Стой, мне больно, ты дурак.
- Тсс, красавица, я люблю тебя. Мы будем всегда вместе.
- Убери руки, сволочь. Я девочка. А-а-а….
- Не плачь.
Поцелуи, всю ночь.
- Вова, а если у нас будет ребенок?
- Дурочка, у нас не будет ребенка.
- А откуда ты знаешь?
- Это тебе 13 лет, ты еще маленькая, а мне уже почти 20, я знаю больше, чем ты. Так что успокойся и поверь.
А потом я вернулась домой. Мама плакала в дверях. Спрашивала, почему я не позвонила, где я так долго была.
- Мама, не плачь. Я была на дискотеке.
- С кем?
- Да, много нас было. Всё было хорошо.
Всё, было хорошо.
- Слышишь, Бог, всё было хорошо! Всё было, так как я хотела. Слышишь, Бог?
Вода врывалась в душу. Смыть всё с себя. Умереть. Я тварь. Он тоже. Мне 13. Сволочь.
- Бог, услышь меня, Ты меня теперь ненавидишь? Умереть. Я хочу умереть, Убей меня. Бог, убей меня, ты же всё можешь. Пожалуйста, убей меня.
Кровь на лавке. Какой позор. Любит? Нет любви. Был шторм. Пепел падал. Я больше сюда не приду. Ненавижу парк.
Секс – это похотливое, собачье дыхание. Ну что я могу понять? Мне 13 лет. Он сука меня сделал. Ненавижу секс.
Потом был Витя. Хороший парень.
- Вероника, он ведь единственный, кто меня любил. А я с ним так нечестно поступила:
- Ты со мной только из-за секса.
- Ты чего? Ну, всё, солнышко, успокойся, у тебя опять началось?
- Витя, отвали, а?
- Всё будет хорошо, солнышко, ты справишься, перекумаришь. Мы будем вместе.
- Когда пойдешь – дверь закрой. Ты тупой? Я люблю Пашу, а он меня бросил. Да он и не был моим. Тебе что от меня надо-то? Хочешь быть со мной и знать, что я люблю его, а ты мне не нужен?
- Да, хочу. Ты меня полюбишь. Всё будет хорошо.
- Я отдала ему себя, а он трахал Аню через неделю или две на моих глазах. Витя, ну почему? Ему ведь и она не нужна. Она ведь его тоже не любит. Его мать меня любит очень, называет невесткой. Он мой любимый малыш. А ты отвали от меня. Ты мне на хрен не нужен. Уходи. Со своим «Кино», «Арией» и всем барахлом.
- Солнышко моё, я люблю тебя, что ты хочешь?
- Купи героина, Витя, пожалуйста. Давай умрем вместе? Давай, ты и я. Или только я, а ты живи. Ты парень хороший, добрый. У тебя будет девчонка. А я ведь не полюблю тебя никогда. Я не смогу. Я умереть хочу.
- Я буду колоться с тобой.
- Нет, ты дурак. Или насмерть, или – пошел ты ….
Потом он ушел. Иду в больницу, курю. Пепел падает.
Мысли страшные крутятся в голове: «ВИЧ? Если у меня ВИЧ-инфекция, то я поставлю «золотой», то я обязательно умру. Я не смогу так жить. Я не хочу так жить».
ВИЧ отрицательный.
Буду жить. Скучно, но буду. Хочу жить?
Потом был Артём. Наглый и самовлюбленный наркоман. Я просила научить меня открывать машины. Он был специалист в этом деле. Только ему не везло – два раза за 22 года сидел в тюрьме.
- Научи меня.
- Их открывают железными линейками. Главное, не одному работать. Один – смотрит, другой – открывает и забирает вещи.
- А почему ты вон ту иномарку не откроешь? Там сумку оставили.
- Иномарки нужно крючком, а некоторые - только отмычками.
- Ты сидел?
- Было. Ну, пошли.
Однажды, мы с ним договорились, что не будем колоться. Когда-то же нужно прекращать. Вот и решили с понедельника бросить. Во вторник он пришел. Меня ломает, как сволочь, а он уколотый пришел.
- Тёма, зачем ты пришел ко мне уколотый? Мы ведь собрались бросить колоться, помнишь?
- Конечно, помню, лапа.
- Ты сволочь, я блюю кровью, хочу уколоться, сдерживаюсь еле, а ты приходишь ко мне уделанным.
- У меня есть для тебя кое-что.
- Дай, котёнок, Темочка, солнце, я так хочу уколоться, покажи.
- Вот. Пообещай, что ты сделаешь, что угодно, я тебе дам дозу
- Конечно, сделаю, дай, у меня вон чистый «баян» лежит.
- Нет, поцелуй меня.
- Эй, сволочь, давай героин, пришел, падла подлеченным, ты нарушил договор, еще в игры играешь. Давай или вали отсюда.
- Поцелуй меня.
- Да пошел ты….
Истерика, драка, толи в шутку, толи ценою жизни. Запутано, что трудно дышать.
- Ну, Тёма? Я вены вскрою.
- Поцелуй.
- Иди на хрен. Я больше к тебе не подойду.
- Да подавись, сучка, своим героином, нет его. Это бумажка. Я тебя проверить хотел. Ты такая же, как и все. Ты подлая мразь. Ты мне не нужна.
Слезы. Руки в кулаках рисовали кровью на стенах. Он пришел. Посадил меня «на шкуроход». Сказал, что это героин, а это была пустая бумажка, завернутая, как обычно заворачивают героин. Нет денег. Сволочь. Проверить? Да какая честь у наркоманки? Честь? Я забыла, что это такое.
Так я научилась обманывать людей, открывать машины и воровать вещи. Несколько раз мы с ним грабили малолеток. Было конечно не много денег, но золотые цепочки очень быстро продавались.
- А однажды, Вероника, меня обманули. Было обидно, казалось, кровь сворачивается прямо в моих венах. Но я ничего не могла поделать.
Хотела уколоться, но героина нигде не было. Смотрю, новая девчонка стоит на пятаке.
- Тебя как зовут?
- Виолета.
- За порохом едешь?
- Слушай, сейчас нигде нет пороха. Но я тебе возьму, а ты мне отполовинишь, договорились?
- Да.
- Дай закурить?
- На. У кого возьмешь?
- Новая барыга Катя. Тут недалеко.
- Да вон, у кого хочешь, спроси.
- Эта та Катя, что в Радищева?
- Нет, тут на рынке, возле пятака.
«Надо проверить», - крутилось у меня в голове.
- Ваня, где ты так подлечился?
- Да у Кати.
- Не висни так. Тут менты ходят, иди лучше.
- Виолета, пошли.
Дом разрушен до основания. Я часто бываю в таких местах. Здесь опасно. В воздухе штукатурка. На полу следы жизнедеятельности бомжей. Быстрее колоться и бежать отсюда.
- Она что здесь торгует?
- Она сейчас придет.
Стекло у моей шеи.
- Давай сумку.
- Ты, дура, там денег только на дозу. Мы же еще пересечемся.
- Сейчас придут гости. Подождём?
Пятеро ублюдков.
- Га-га-га, что за институтская красавица?
- Да у нее нет денег, может, развлечемся с ней? Кстати, я назвалась Виолетой.
- Давай мы тебя по кругу пустим, сучка.
В глазах каждого искала что-то. Молча умоляла. Мама думает, что я ушла в кино. Она, боясь, что я опять на героин взяла денег, проводила меня до кинотеатра «Баргузина». Я попросила ее не подходить со мной к ним. Указала на стоящих там девчонку с парнем. Это я с ними собралась в кино.
Подойдя, я попросила их зайти со мной в кинотеатр, как-то опять соврала. Мама поверила. Они тоже.
Шея в крови. Я выхватила сумку. Она набросилась душить. Ублюдки окружили, но не помогали ни ей, ни мне. Это уже на улице, за разрушенным домом. Ублюдки ржали, курили «луч». Пепел падал.
- Эй, ты что делаешь?
Какой-то парень завернул за угол покурить. С разбегу пнул Виолету. Хотя она и кричала, что я наркоманка, но выглядела на порядок хуже меня.
Но я наркоманка. Курю, и сигарета без сожаления расстается с пеплом.
- Я наркоманка, я наркоманка, я наркоманка.
Иду, чтобы продать что-то, купленное мамой. Сволочь я. Не могу так больше.
- И вот я снова у тебя дома, Вероника. Много воды с тех пор утекло. Я наконец-то перекумарила. Выпить надо.
- Ура, моя любимая подружка.
Тупые и пустые слова. Но она их так любила. Она даже без зрителей играла. Хорошая актриса.
- Давай, приготовим что-нибудь на закусь?
- Мне нужно деда покормить. Нарежь хлеба.
- Ага. Ты что делаешь? Это же пепельница была. Ты что из нее деда кормить будешь?
- Сейчас другая пепельница есть. Угомонись.
- Да я про другое - ну, это же гон, мы туда плевали, пепел падал. Помнишь?
- Дед не знает. Да он уже старый совсем. Ему какая разница. Это я из неё никогда не буду есть.
Пепел падал. Слезы подражали ему. Прошло много времени. Сейчас плачьте со мной. Мне грустно.
Пепельница…. Её нельзя отмыть. Она всегда будет лишь пепельницей для тех, кто знает о её прошлом.
Встречая старых знакомых, вижу их пристальные взгляды в глаза. Хочется кричать: «Я не колюсь четыре года, я у вас ничего не воровала, почему вы до сих пор не верите мне?».
Пепел падал, слезы подражали ему.

13 глава. Я влюбилась в смерть.

- Что ты тут делаешь?
- У нас сейчас здесь будет пара, - соврала я незнакомому преподавателю.
Он ушел, окатив меня недоверчивым взглядом. Эта аудитория - моя самая любимая. Она как-то противоречит общему статусу университета. Университет считался самым престижным из всего многообразия в студенческом городке, а тут кое-где штукатурка осыпалась, и кафедра с левого бока была пробита чьим-то сильным кулаком. Ха-ха-ха. Мне всегда смешно, когда преподаватели за этой кафедрой делают умные лица, как будто они кандидаты на нобелевскую премию.
Но больше всего мне нравится это окно. Оно по-старинке не пластиковое, и краска обшаркалась. Но какой из него вид. Он всегда меня завораживал. Всего десять этажей. Много? Вы скажете – нет? Но для города на берегу Байкала – очень. Запрещают у нас строить выше. Байкал сурово качает землю, иногда, по настроению. Внизу люди ходят. Они такие маленькие из этого окна. Кажется, что протянуть руку и взять кого-нибудь за плечи. Но не получится.
А если прыгнуть? Не оттого, что трудно жить, а просто ради прикола. Интересно, о чем будут мои мысли в эти несколько секунд. И как я буду лежать окровавленная на земле? Уф. Меня даже поморщило оттого, что я представила.
А все-таки я люблю смерть. Столько лет моей жизни было посвящено ей полностью и без остатка. Я писала ей стихи.

Ты даже на могилу мою не придешь,
Неживых цветов мне не принесешь,
Сквозь крышку гроба посмотрю на тебя.
Улыбаешься мне, но это мечта.

Я таю в земле, меня черви едят.
И все эти твари земные хотят
Мертвого мяса почувствовать вкус,
Сделать смертельный и жадный укус.

Я умерла, но дух мой живой,
Но скоро и он уйдет на покой.
А ты, как ты мог, не прошло и недели,
Любишь другую на нашей постели.

Это конечно от обиды написано было. Я была маленькая дурочка, не понимала много. А Паша – тварь, но моя любимая тварь. В ту ночь, я подумала – сбылась моя мечта. Он мой, а я – его. А ведь я уверена была, что любви вообще не существует.
Через неделю, я искала смерти. Я была в его квартире и смотрела, как он трахает мою подругу на соседней кровати. И бутылка водки не оправдание. Чего я могла желать в тот момент, кроме смерти?
Я ушла в 3 часа ночи оттуда, я хотела, чтобы меня убили. Это была моя мечта. Я шла, громко ревела и про себя молила Бога о смерти. «Бог. Я не верю в Тебя, но если Ты есть, подари мне смерть».
В тот день я полюбила смерть.
14 глава. Боль.
Сегодня я взяла стакан и молоток. Несколько раз безрезультатно ударила.
Потом появились два больших осколка. Я продолжила их разбивать, но не в порошок, а чтобы образовались крупные осколки с острыми краями. С трудом запихала их в голову и долго трясла головой.
Потом я чувствовала сладкую истому от того, как липкая жидкость пачкает стенки моего черепа.
Кстати, в мозгу очень мало болевых рецепторов.
Почему же она так болит?
Всё болело.
Живот вздулся, кости ломило, скулы были как парализованные, но когда я попыталась откусить от сухого бутерброда со свернувшейся копчёной колбасой, то резкая боль вонзилась мне в каждый нерв. Я отложила бутерброд на стул возле кровати.
-Да, задолбало меня это всё, - кричала я, и каждое слово как лавина сходящего снега, отзывалась болью. – Не могу, я больше не могу, не хочу.
От любого запаха я готова была бежать. Но они были везде. Они гонялись за мной. Я ненавидела каждого, кто входил в комнате и приносил новый запах.
Возле кровати стоял тазик. Я не ела несколько дней. Приступы кашля перерастали в продолжительную кровавую рвоту. Лицо, покрытое позавчерашней косметикой, имело синеватый оттенок.
Нет, я не смотрюсь в зеркало.
Вдруг легион мурашек пробежался по натянутым мышцам, не позволив мне лежать в одном положении. Они развлекались на моих мышцах, играя с ними как со скакалками.
- Помогите. Кто-нибудь, помогите. Я больше не могу.
Не понимая о чем просить, о жизни или смерти, я просто звала кого-нибудь на помощь. Никто не приходил. Мир стал маленьким и больным. Он еще беззащитнее меня.
- Прошу вас, помогите мне.
Мои глаза закатывались от боли. Каждое слово – боль.
В такие минуты люди любят прыгать сверху, разогнавшись, чтобы убить одним движением. Я знала, но просила и звала.
- Кто-нибудь? Я больше не могу.
Любят говорить о том, как прекрасна жизнь.
- Посмотри, поют птички, любовь, весна, все воскресает ото сна.
- Помогите, помогите, мне больно.
- А завтра обещают небольшой дождик, но ты все же возьми зонтик, он может быть с повышенным содержанием серной кислоты.
- Не могу, не могу тебя слушать. Помогите.
Кто-то бил молотком по асфальту возле моей головы, и искры и мелкие камни врезались в мою кожу. Оглушенная ритмичными ударами, я плакала кровью.
Это не кончится никогда.
Я умру, не заметит никто, даже листья,
Купившие грязный асфальт.
Мы падали с вами, летели-толкались.
Вы помните? Вспомните …
На перегонки …
На асфальт.


Раздел IV Я гений, просто об том никто не знает.

15 глава. Спокойной ночи, гений.

Отсутствие логики – не бессмыслица.
Орфографические ошибки запланированы.
Виновата машина, белая как кровь.
Кровь не белая? Тогда я не знаю, кто виноват.

«Как я их всех ненавижу. Ни одного нормального человека в группе. Всем интересны сотовые телефоны, шмотки, машины, мальчики, девочки. Наверняка они никогда в жизни и не задумывались о смысле жизни. Их смысл жизни ясен. Им бы бабла полные карманы и наслаждаться тем, что они называют жизнью. Меня это не устраивает. Не то чтобы я дура или денег мне не надо, но для меня важно то, для чего я живу. Я всегда думала, что каждый человек на земле рожден для совершения миссии. А если он умирает, так и не успев ее выполнить, то его мучают угрызения совести. Мысли, мысли, мысли, опять этот хоровод мыслей. Как я устала», - проносилось у меня в голове.
- Время закончилось, сдавайте, пожалуйста, тесты с ответами, не забудьте подписать свой вариант.
Пятнадцать минут пролетели так быстро, что я не смогла обдумать все варианты ответов. Я наугад расставила несколько ответов и подписала вариант.
- У тебя тоже второй вариант? – услышала я чей-то голос из сборища гиен.
Я не ответила.
- Слушай, а что ты написала в третьем вопросе.
- Буквы, я написала буквы. В каждом вопросе буквы. Много букв, слышишь?
И тишина. Они думают, что я сумасшедшая, ну и пусть. Я не хочу иметь с ними ничего общего. Я не хочу слышать их голос, не хочу видеть их, не хочу знать о них. Обсуждение того, что утром, просыпаясь на квартире любимого, они не хотят готовить завтрак. Да и почему они обязаны готовить завтрак? Разговор на эту тему длится бесконечно долго. На следующий день они поднимут его еще раз. К чему? Неужели не решили вчера, что никто никому ничего не должен? Или больше нет тем для разговора? Я не хочу знать, даже о чем они будут разговаривать завтра. У меня нет ни малейшей надежды, что это мне понравится, и я включусь в разговор.
Читаю «Вероника решает умереть» с телефона. Жду, когда начнется пара компьютерной графики. В голове крутиться много идей и вопросов о новом курсе.
- Ты что, купила новый телефон?
Молчу.
- Ты же всегда любила Sony Erecsson, почему сейчас ты купила Siemens? Кстати компанию Сименс кто-то купил же? Наверное, Sony Erecsson?
«Господи, какие тупые вопросы. Я меняюсь. Каждый человек – это несостоявшаяся личность. Каждая компания может изменить стратегию. Я не верю в то, что существует абсолютное добро и абсолютное зло. Точно так же нет самой прибыльной стратегии, и самой убыточной. Всегда могло бы быть еще лучше или еще хуже. Только после того как пройдет время, ошибки становятся видны. Они как будто пятно от лимона на белом листе, становятся ярче от солнца и времени».
Поток мыслей обрушился на меня. Это больно. В голове пронзительная боль. Мыслей так много и надо обязательно все запомнить. Но нет возможности.
- Не было возможности. А прежний телефон я потеряла.
Сказала, и замолчала снова.
Иду. Вокруг гиены. Они смеются, наверное, показывают пальцем. Кто-то цокает, кто-то оглядывается. Проходя очередную стайку гиен, я оглядываюсь, чтобы увидеть их реакцию. А когда вижу, мне хочется стремительно бежать. Что со мной? Моя одежда запачкана? У меня нет ноги или руки? Я ужасно выгляжу? Гиены, ненавижу вас.
Кровать расстелена. В комнате погром. Странно, я уже несколько недель не убираюсь. Мерзость запустения. Штора сбилась в кучу, так ее невозможно расправить. У двери стол, на котором раскиданы вещи, чистые и грязные. Пианино, как беззвучный гроб, спит и хранит на крышке множество разных вещей и штучек, таблеток и мусор.
Раздеваюсь, ложусь в кровать, укрываюсь по давней привычке одеялом с головой и всхлипываю.
«Кто смеется? Почему они опять надо мной смеются?»
Голова раскалывается на множество частей, и в каждую трещинку кто-то заливает расплавленный свинец. Больно. Как я хочу уснуть.
Я гений среди гиен. Тут их логово. Мне тут нельзя задерживаться. Попытаюсь уснуть.
«Спокойной ночи, гений!»
Я выключила свет, но за стеной кто-то по-прежнему смеялся надо мной.

16 глава. Гении тоже люди.

Давай раскрутим мир на нашей карусели.
Попутный ветер нам поможет всех убить.
Будем задумчиво втыкать в тела осколки от бутылки,
Капли крови в пыльном пространстве ртом ловить.

Не будет больно.
Вины не слышно.
Забудь, что можно,
Бери, что вышло.

Я решила больше не выходить в он-лайн общение с никами. Меня предельно достали тупые разговоры, будь они о жизни и смерти или о чем-то менее важном. Я внесла несколько ников в список тех, кто будет меня видеть. Среди них Ivan_83 – молодой парень, в виртуале я с ним мало общалась, потом предложила посмотреть фильм. Так мы и встретились. Позже виделись еще несколько раз. Встречи с ним проходили в душевном спокойствии, мы болтали на непринужденные темы. Хотелось бы с ним продолжить общение.
Так же light medelis. Так называемый создатель самого крутого русскоязычного ресурса в Интернете о суициде. С ним мы общаемся на тему, кто умер, как умереть, о бессмысленности жизни и ни о чем.
Еще я внесу Иную. Иная – девчонка с Новосибирска, очень интересная, молодая, красивая, но почему-то очень грустная. На днях мы с ней разоткровенничались и признались друг другу в том, что иногда мечтаем остаться одни. Чтобы все умерли, хотя бы те, кто рядом. Почему? Не знаю, какой-то внутренний конфликт. Возможно, тогда я и она захотим жить. Но как это глупо. Мечтать о смерти всех близких, чтобы жить, умирая от одиночества. Глупые мысли посещают нас.
- Light medelis, я взломала почту Димы, но кто-то сменил пароль вчера. Неужели он жив?
- А как ты взломала? Подобрала пароль?
- Нет.
- Значит, взломай также.
- Я не могу.
- Это не взлом, это захват почты.
- Ясно. Не знаешь, как могло такой случиться – человек мертв, а его пароль изменяется.
- Кто-то также как и ты мог изменить пароль.
- Наверное, у меня паранойя и я схожу с ума.
- А почему ты думаешь, что сходишь с ума-то?
- Они надо мной смеются.
- Кто они?
- Не знаю, я их не вижу.
- Ты пьешь таблетки?
- Нет, да.
- Просто усталость, наверное.
- Я пойду.
- Всего доброго.
Как же так может быть?
Дима умер. Его друг мне по телефону рассказал до мелочей о его смерти. Они пошли в лес порознь, чтобы вдруг никто не заподозрил неладное, не запомнил их вместе. Дима запивал пивом две упаковки азалептина.
За несколько часов до смерти Димы, я sms-силась с ним. Он писал факты: что идёт в лес, что настроение нормальное, что не боится. Потом у меня на телефоне кончился баланс и мы перестали общаться.
Через день его друг рассказал мне, что до последнего был с ним, даже когда он спал. Я молчала, когда он это говорил.
Димин телефон не отвечает. Плакала. Однажды вечером решила быть сильной, старалась не думать о Диме.
Только перед глазами было его лицо. Мы часто с ним общались по web-камере.
- Ну, почему ты позволил ему уйти? – я спрашивала его друга.
- Он хотел этого, давно хотел, а я хотел посмотреть на это, – отвечал он слишком равнодушно. – И давай говорить про Диму так, как будто он не умер, а в настоящем времени, так ведь прикольно.
Что делать? Зачем мне думать? Мы ведь хотели вместе уйти. Неужели это просто чья-то игра. Он ведь верил мне. Он ведь доверял мне. Обида проникала в самую глубину сердца.
«Я больше никогда никому не поверю».
Я положила азалептин в баночку из-под других лекарств, плотно закрыла, пустую упаковку выкинула.
Во времена истерики я могу принять неправильное решение – умереть. А потом я пойму, что там проще. Просто я слабый человек, пусть даже гений. Но очень-очень слабый.

17 глава. Зачем?

Сегодня дождливый день. Странно, раньше бы я решила, что погода против меня, сейчас же мою голову не посетили никакие мысли.
Сидя на парах, я понимала каждую мелочь сложного экономического процесса. Я вторила преподавателю. Откуда я это знаю? Наверное, на пятом курсе не учат новому, а только систематизируют всю информацию.
Сидя на окне мне не было страшно однажды найти выход в нём. Внутри зрело решение. Совсем недавно я сделала отсрочку своему глупому суициду. Почему? Именно тогда, когда почти все готово. Что на это повлияло? Может быть, у меня получится накопить кучу денег и у меня получится уничтожить тех, кто надо мной смеётся. Я их не вижу, я их не знаю, и не знаю, почему они смеются надо мной. Может быть, у меня все получится.
Азалептин вторую неделю покоиться на полке. Иногда я рассыпаю 50 таблеток на кровать, играю ими, пересчитываю, всматриваюсь. Это мой выход, если вдруг другого нет. Впереди одни повороты.
Однажды я безумно привязалась к своей подружке Лене. Она уехала перекумаривать в деревню. Деревня с неизвестным названием, куда не ходят автобусы, куда добраться могут только те, кто живет в ней. Была зима. День удался, и солнце ярко светило в глаза, отражаясь от белого снега. Я уже добралась до соседней более многолюдной деревни. Никто не хотел меня подвезти туда, куда я шла. Я не знаю, сколько километров мне нужно было идти, я даже не