Виделись сегодня с Астой: после путешествий еще долго хочется регулярно видеть попутчика, сложно от него оторваться, привыкнуть, что он не все время где-то рядом. Она сказала, что я родилась не в той стране. Мне с моим темпом и образом жизни, по ее мнению, намного лучше подошла бы Италия: постоянно бухать и страдать, глядя на прекрасное.

Вообще, в Риме все именно так и есть, за исключением того, что постоянно боишься, как бы тебя не переебали селфи-палками (и даже не в кондовых туристических местах, что удивляет). Но прекрасно было все: солнце, свежесть воздуха, листья под ногами, апельсины и кофе, и вино, и балконы, и мостовые. У меня всегда странные, сторонние впечатления от иноземных городов, я не ухватываю главное, но беру свое.
Просто где-то за неделю до отъезда меня накрыло медным тазом. Я немного писала об этом в предыдущих постах, я даже была близка к тому, чтобы перестать ходить на работу: просыпалась за 10 минут до выхода, не включая свет, надевала на себе первые попавшиеся вещи и шла из темноты и темноту. Поездка случилась чересчур вовремя, я собиралась туда в ужасе и садилась в самолет в ужасе, и было обидно, что не смогу радоваться в городе мечты.
Но совершенно внезапно где-то через час полет отпустило, словно разреженный воздух вытолкнул эту черную дрянь изнутри и оставил немного места для света и меда. Очень хорошо помню этот момент: я просто взяла и непривычным усилием позволила себе чувствовать то, что чувствую. Оно схлынуло где-то в районе диафрагмы - не ушло, но улеглось какой-то осязаемой и понятной вещью. Я стала наблюдать. Отрешенность и взгляд со стороны, и предельно точное фиксирование происходящего внутри - вот что всегда помогало, да и в конце концов, кто же мне лучший, чем я сама, клинический пример?..

И потом, по приземлении, после того, как меня встретили на том конце, убитую в край и уже немного пьяную (в полете наливали, так что же я, совсем себе враг?), я услышала что-то вроде "Ну привет, ты выглядишь стремно, а теперь мы едем в бар". И все вдруг стало. Здесь ничего не пропущено, я именно так хотела сказать.
Я спала в комнате для компьютера и вина (отдельный холодильник для вина - это вообще взять на вооружение), спала все равно тяжело, и всегда просыпалась с мыслью "опять", но все-таки это каждый раз был новый день.

А в Новый Год, от которого я специально сбежала, я сидела на пенке на холме закрытого парка, откуда видно город, с бутылкой шапманского, и пела это "за краем ясных, и ненастных, и напрасных зимних дней, когда без звука рвется синь, когда и ночь без сна бела, мы не вернемся ни друг к другу, ни к себе, с обратной стороны зеркального стекла...", и было так забавно знать, что никто (вероятно) вокруг не может понять этих слов, и я могу быть настолько искренней, насколько сама себе позволю. Вокруг гремели фейерверки.

А еще осень, там была натурально осень. Я шла, дышала и думала: я это сделала. Сделала невозможное, догнала осень, схватила ее за хвост осыпающихся листьев и созревших плодов, а значит, возможно все.
И это примиряло меня со мной.


Веслом по-прежнему причаль!
Не в Остии ли фонари?
Какая чахлая печаль
В разливах розовой зари!
А память сердцу все: "Гори!"

Горит душа; горя, дрожит...
И ждет, что стукнет кто-то в дверь
И луч зеленый побежит,
Как и теперь, как и теперь...
А память шепчет: "Друг, поверь".

Я верю: день благословен!
Налей мне масла из лампад!
Какой молочный, сладкий плен!
О, мед несбывшихся услад!
А память мне: "Господень сад!"

Господень сад, великий Рим,
К тебе вернусь опять!
К тебе мы, странники, горим,
Горим себя распять!..
А эхо шепчет: "Пять!"
(с)