[214x248]
Она сняла трубку и сказала:
-Да…
У неё были мягкие карие глаза. Они ласкали и заманивали. Их бархатистый взгляд проникал под кожу и щекотал нервы. Она не искал легких побед и доступные мужчины были также не интересны ей, как гурману бутерброд с сыром.
У него не было ничего. Шрам на его левой брови заставлял хмуриться того, кто на него смотрел, ямочка на щеке приглашала посмеяться вместе с ним, ласковые и мужественные руки заставляли краснеть девушек от мыслей. Серой мышкой он выглядел рядом с ней и еще более серой без неё. Казалось, не было двух более разных людей, которых так мило называют влюблёнными…
Он жил в Москве, где, теряясь среди потока машин и людей, шел каждый день на работу. В офисе, где он служил, его уважали и приветливо с ним здоровались.
Она жила в Нью-Йорке и утром никогда не вставала, а долго спала, потом принимала ванну, пила чай и садилась в такси, которое останавливалось у подъезда ведущего в театр.
Ему нравилось, когда в конце рабочего дня офис пустел, и всё было в его власти, он наводил идеальную чистоту, все лежало на своих местах, царил порядок, и он чувствовал себя победителем на поле боя. Потому что с детства привык к чистоте и порядку, который видимо был чужд всем остальным работающим с ним.
Она ненавидела аплодисменты и громкие крики зала. Ей было бы много легче, если бы все молчали.
Вдыхая удушливый запах улиц, он возвращался домой и лишь девять цифр поддерживали в нём силы 241444444…
Глядя на ночную Москву, он снимал трубку и набирал номер, соединяющий его с утренним Нью-Йорком, ему нужно было только услышать её голос в трубке, который бы означал, что она жива и с ней всё в порядке.
На другом конце сняли трубку, и она сказала:
-Да…