Тонкие белые запястья слабо дернули серебряную цепь.
– Больно? – шелестящим шепотом спросил Синеглазый, проводя ладонью по искрящемуся в пламени камина шелку волос.
Черноволосый ангел покачал головой, не отнимая лица от подушки. Синеглазый раскатисто рассмеялся, заполняя сумрачную комнату щекочущими волнами.
– Отпусти его, – за тихим голосом из недр резного кресла послышался шорох переворачиваемых страниц. Синеглазый улыбнулся сидящему в кресле и поднес к лицу прядь густых черных как зимняя ночь волос. Вдохнул.
– Где-то я уже слышал этот аромат…- пробормотал демон, перебирая пальцами мягкие пряди. – Долохова, ты не помнишь?
– Нет. – Сидящая в кресле отшвырнула бесполезную книгу. Синеглазый злорадно хихикнул, щекоча пальцами узкую бледную спину, нервно передернувшуюся от опасного прикосновения. Долохова встала с кресла и обернулась к уютно устроившемуся под боком у ангела демону. Тот вызывающе оскалился, и белоснежные клыки кровожадно сверкнули в неверном пламени горящего дуба.
Демон, выглядящий как дитя, метнулась к своему сюзерену и его прекрасному пленнику. Серебряная цепь жалобно застонала, под приказом чужой воли выламывая свои звенья. Аристократические запястья, посиневшие от неудобного положения, обессилено рухнули на черные меха.
– Я знал. – Прошипел Синеглазый, впиваясь когтями в плечи Долоховой. – Я знал, что ты помнишь этот запах. Ты не могла забыть. Не после того, свидетелем чего ты стала. Ты ведь помнишь тот день, да? Ты помнишь, То Солнце…
Долохова резко вырвалась из звериного захвата.
– Это было давно. Слишком давно…
Прошептала демон, тяжело дыша.
– Это было. Это прошло. Об этом не стоить упоминать впредь.
Долохова отвернулась от Синеглазого, скрывая жестокое смятение в золотых глазах. Не оборачиваясь, она двинулась к двери, но демон удержал ее.
– Ты не хочешь помнить. Но ты помнишь…
– Я уже сказала!.. – прорычала Долохова, вцепляясь в ошейник Синеглазого.
– Она у тебя. Я знаю. Я видел! – шепнул он ей прямо в губы. Демон прищурила глаза. Она перевела взгляд на раскинувшегося на мехах черноволосого ангела. В его черных глазах, за пеленой многодневной усталости, тускло мерцали удивление и любопытство. Долохова повернулась к Синеглазому.
– Книга Смерти – моя!