Cиняя ваза. В ней – семь роз. Розы. Розовое масло. Шкатулка.
Закрываю глаза.
… Декабрь 1997 года. Небо синее-синее. Я иду по ярко освещенным улицам. Мама держит меня за руку. Я жду, когда наконец появится моя любимая витрина. До неё ещё два перехода. Первый. Счетная палата Российской Федерации. Второй. Белый шёлк, длинный шлейф и кристаллы…Я точно уверена в том, какое у меня будет свадебное платье. Я всегда смотрю на него во все глаза, но никогда не оборачиваюсь…
…Мы сворачиваем в подворотню. Совсем стемнело. Причудливые сугробы. Яркий свет фонаря. Снег серебрится. Он розовый, а иногда голубой. Снег скрипит под ногами. Арка. Я хочу жить в квартире над аркой, чтобы зимними вечерами сидеть на подоконнике с зажженной лампой и смотреть на одиноких прохожих. Смотреть на серебряный снег и синее небо. Мы проходим под окнами четырёхэтажного дома, но меня больше интересует дом напротив. Я считаю: один, два, три, четыре, пять. Свет зажжен на кухне и в большой комнате. Вот трехэтажный дом, на подоконниках которого стоят какие-то растения. А ещё там старый тюль…По-моему это почта. (Сейчас на этом месте – какой-то ресторан, а напротив - магазин Султанны Французовой.)…Проходим по переходу около стройки. Неопалимовский переулок, дом 20. Парадная – по другому не назовешь. Тяжелая дверь с огромным мутным стеклом. Пожалуй, что именно такая дверь была в доме, где собирались декаденты, чтобы читать стихи и курить…Лифт…Зеленая кнопка вызова лифта. Она похожа на леденец, правда. Лифт очень медленно спускается. До того, как он остановится дверь нельзя открыть – вдруг упадешь в шахту…Мы поднимаемся на пятый этаж…На лестничной площадке всего две квартиры и огромное окно. Дверь открывается. Жаркие объятия и восклицания. В очередной раз мне сообщают, что я очень выросла…
А я смотрю вокруг грустными глазами: ничего ли не изменилось? Всё такие же высоченные, как мне кажется, сводчатые темные потолки. Старый паркет, шкаф, комод, у которого темное зеркало, на углу зеркала висят какие-то интересные заколки для волос – с этим потом разберемся. Снимаю шубку. Прислушиваюсь. Счетчик позвякивает и звенит как обычно. С одной стороны – тревожно, а с другой – как-то успокаивающе. Я сразу же прохожу в маленькую комнату. Самым интересным для меня конечно же представляется секретер с кучей выдвижных ящичков, но мне туда залезать категорически воспрещается, потому что там лежат бумаги, связанные с работой бабушки. Таинственное содержимое этих ящичков так и осталось для меня загадкой на всю жизнь. Стол, за которым мама делала уроки. Кровать с бархатным одеялом. На котором изображен олененок с матерью. Под этой кроватью – “Капитал” Маркса и экономический словарь. На полу в огромном горшке стоит какое-то растение. Его надо поливать из желтой леечки. Ёлка уже наряжена.
…а по ночам – “Отче наш” и длинные тени ползущие по потолку….
Я иду в большую комнату. На стене висит огромный портрет Тани. Мне все говорят, что я на неё очень похожа. Сомнительно. На другой стене висит крошечная картина Асламазян в массивной позолоченной раме. Здесь же стоит пианино, в этой комнате лучше всего звучит “ Лунная соната”. Зеленое кресло, в котором так здорово свернуться калачиком. Длинные портьеры, за которыми я часто прячусь, когда мы играем в прятки…огромные окна, шкаф - в нем лежит крошечная туфелька, пара к которой была потеряна на последнем параде Николая второго. Я снова подхожу к окну и вижу этот четырехэтажный дом. Я люблю это больше всего. Все окна в этом доме горят, видно, что происходит в каждом из них. Вот одно. При воспоминании о котором у меня сжимается сердце. Это кухня. Желтые стены, занавесок нет. Раковина,( даже вижу полотенца, которые висят рядом с ней) два раздельных крана – для горячей и холодной воды, газовая плита, стол, за которым сидит очень старая женщина и подпирает голову руками. Как будто к ней никто никогда не придет, но она все равно будет ждать. А снег все падает. Иду на кухню. К окну я больше не подхожу. Здесь все залито теплым светом от красной люстры. На шкафу стоит хохломской бочонок муки. Приемник около которого я иногда сижу по утрам и слушаю радиоспектакли…
А потом на пианино уже после кто-то нацарапал “Вова”. Так не должно было быть. Родители не должны хоронить своих детей.
Июль 2006 года.Той желтой кухни больше не видно. Зато видно клумбы и позолоченного “Штрауса” из окон пятимиллионных (в у.е. конечно) квартир. Спускаюсь и поднимаюсь по стертым ступеням. Интересно, дождалась ли та старушка кого-нибудь?...
Выбрасываю “Капитал”, экономический словарь и старые учебники английского языка…
