Я был рожден на воле в табуне! Моим отцом был ветер, а матерью свобода…. Мы жили одною большой семьей. Мои глаза не видели краев той райской жизни- тех полей, лугов озер и рек…. Моей мечтою было лишь одно: сродница с ними на века и жить здесь до последнего конца, отдать последний вздох за эту красоту. За реки с чистою прозрачною водой, за звезды, вечно освещающие путь, за тор рассвет, что я встречал с тобой, за горы травы и луну. Но не дано случиться было той мечте. В один прекрасный день приехал человек на жестяном коне, поймал, связал, увез меня из табуна, из дома, от семьи. И вот теперь томлюсь я в клетке у него…. Он нацепил ремни, веревки на меня, сковал движенья и свободу. Но сердце он не сможет мне сковать, и рвется из груди оно и просит убежать, туда, где море, солнце, горы и луна, туда, где дом, где ждут меня. Но нет, мне может только сниться мой дом свобода и семья. Однажды он пришел, надел седло, стянул мне ребра, надел узду, заставил взять железо в рот, сел на меня и стал хлестать бичом, по ребрам по спине по крупу. Я вырывался, я кричал, носил его я по манежу, а он сидел и лишь в ответ меня железом по ребру он бил…. Потом он слез, снял он седло, узду, оставил на манеже он меня. Без сил я рухнул на больной кровоточащий бок, закрыл глаза и умер. Но нет, вся смерть моя лишь сон…. На утро он опять меня взнуздал; он бил, хлестал, заставил покориться…. Но нет я конь, я дикий жеребец и сердце он мое не покорит. Я взмыл как птица ввысь, а он опять стал бить, хлестать и рот железом рвать и мне в бока железом тыкать…. Я так терпел не месяц и не два; не зная, почему судьба вела меня по этому пути, ведь я готов был покориться. Я чувствовал как тело все мое в крови уже давно и в шрамах ныло. Но нет, шли месяцы, и я терпел; я ждал, но вот чего не знаю; я просто верил, что во мне осталась жажда жизни…. Я все мечтал, что он вернет меня домой к моей семье, к моим полям и солнцу, что я однажды вымоюсь в воде от этой грязи и от вечного страданья. Но этому не суждено случится, теперь я пленник собственной судьбы. Я видел многих лошадей под ним, они покорно шли, склонивши головы свои, они не знали, что есть мир другой; мир, где свобода, рай и солнце; мир, где нет слуг, ты сам хозяин свой и друг твой солнце. Так время шло, и я боролся за свободу, но уставал я от железа и седла; давно уже не чувствовал я боли, она осталась шрамом у меня на сердце и в груди. Но вот однажды я открыл глаза не от хлыстов бича, не от железа и ремня, а от того, что кто-то незнакомый, водил по моим ранам влажною рукой и гладим мою гриву, просил меня лежать…. Открыв глаза я видел не его, того, кто вечно бил хлыстал и рвал меня, а существо столь нежное, готовое меня понять. В его глазах я видел блеск слезы. Оно смотрело на меня рыдая; и понял я, что жизнь меня вела к нему сквозь муки и страданья. Он не кричал, не бил и не тянул, он просто попросил подняться…. Я встал сквозь боль, не знаю, почему…мне просто захотелося подняться! Он нежно ласково провел по морде мне своей прохладною и влажною рукой. Он положил на шею руку мен, и я почувствовал ее тепло; тепло не тела, а души; я понял лишь одно, что если не могу сбежать я к табуну, то пусть уж он останется со мной. Он снял с меня ремни, веревки и ушел. А я стоял спокойно и легко; дышал не чувствуя уж боли боле. Моя душа взлетела в небеса, и я опять свободен…. Я был готов бежать туда, где дом и рай, но вдруг я осознал, что нет мне силы, просто шевельнутся! Услышал вдруг я как опять скрипят ворота…ужаснулся. Я медленно повел глаза в ту сторону, готовясь к боли,…и я увидел, что она не ждет меня сегодня…. В дверях манежа снова он…и меня тепло сдавило грудь. Он потянул ко мне рукой и ласково сказал: «возьми, не бойся я друг твой, пойдем, попробуем пойти»…. И я пошел, я взял с его руки овес, что ели на полях…. Я понял, что готов идти за ним всегда, везде, по всюду…. И мы пошли туда, где море трав, где реки с чистою кристальною водой, где я мог бегать и гулять, играть и радоваться жизни. Но сердце мне опять сдавило грудь,…я вспомнил мать, табун, свой край…мне стало тяжело на сердце…. Он подошел, дотронулся рукой; в его глазах увидел грусть и пониманье; услышал нежный шепот я: «пожалуйся, пойдем со мной»; я сам не зная, почему пошел за ним. Увидел реку я. Он зашел: «давай попробуем зайти»…. Я медленно сквозь боль пошел. Он взял мочалку, нежно так омыл мне годовые раны. Увидел я как серебро вдруг превратилося в рубин и понял я, что вот теперь, теперь я буду не один! Омыв меня, он посмотрел на боли полные глаза: «я знаю боль твою так просто вот не смыть, но ты поверь, теперь она нас будет стороною обходить». И я тогда закрыл глаза, уткнулся мордой ему в грудь; а он обнял меня, ласкал; и вновь увидел я табун, глаза любимых и родных, тот край, что жизнь мою сберег, я поклонился им во сне и сон отправил сквозь дорог…. И вот уже не первый год я здесь живу не зная ран, и боль меня совсем не трогает уж по бокам. И каждый вечер в табуне я гордо голову несу, и звезды на ночной луне я вижу как в родном краю; и ветер вновь несет меня туда где пойман был; и с ним в полет несуся я , вить знаю все же я любим!