Стояла золотая осень. Мне наконец-то удалось назначить ему свидание в Парке Победы. Я не надеялась на какие-то эмоциональные признания тем более на выяснение каких-либо отношений (которых уже к тому моменту не осталось). Хотя слабая надежда (хотя какая нафиг слабая – мое сердце пело и ликовало) все же оставалась. Я с братом (у меня есть двоюродный брат – Себастьян, которого мы все зовем Стеба), отправилась в центр города. Мы ехали в трамвае и строили планы и условные обозначения. Он всегда очень переживает и сочувствует своим друзьям и близким, в особенности мне, поэтому я ему всецело доверяю.
- А что вы будете делать, когда встретитесь? – спросил мой брателла.
- Не знаю, - ответила я , пребывая в какой-то странной, не известной мне эйфории, - наверное погуляем по парку, поговорим – и разойдемся (А может быть все получиться! – не унималась моя душа, которая разрывалась от приступов счастья, и, одновременно от уколов какой-то странной несильной боли, где-то в области сердца , как будто плохое предчувствие или тревога - на которую не обращаешь внимания, потому что счастье всегда сильнее, а хорошие события для влюбленного человека – это вдвойне хорошие события, если они связаны с объектом влюбленности).
- Слушай, а давай я тебе позвоню, - начал брат - Давай придумаем кодовые названия ситуациям: например если все хорошо и вы гуляете по парку вдвоем – ты говоришь: «голубой», если вы все-таки поговорили и разошлись – «черный», а если все совсем плохо – тогда, ну… я не знаю…
- Черный одноногий пират с одним черным глазом. – неожиданно пришло мне на ум и на язык.
- Ну да. А почему бы и нет? В общем, все, давай, пока. Позвони обязательно.
Я вышла из метро. Он стоял поодаль, совсем один, какой-то напряженный.
- Привет!
- Привет! – Ну что? Если ты хотела мне что-то сказать – у нас есть пять минут, сейчас должен вот-вот подойти мой товарищ. – и он нервно оглянулся на двери метрополитена.
И я вдруг поняла, что дело не то чтобы очень плохо, дело – табак. Краски осени в мгновение ока посерели (а может, у меня потемнело в глазах?), и подбородок предательски дрогнул.
И тут вышел его товарищ – в кожаной куртке, темных очках, - подошел и встал рядом на манер телохранителя – руки сцеплены впереди около паха.
- И все-таки, НЕТ? – тихо спросила я, так, чтобы «телохранитель» не услышал.
- Нет. – сказал он, посмотрел на меня не то с жалостью не то даже с презрением, и опустил глаза.
- Ну, пока, тогда.
У меня не было плана на случай полного провала, и потому, я просто пошла, куда глаза глядят. Голова почему-то кружилась. Стало вдруг таким понятным выражение – «ноги ватные». Я чувствовала какую-то ненужность всего. И того, что постаралась выглядеть сегодня на все сто процентов, и чудесный солнечный день, скорее всего, последний день золотой осени, и фотоаппарат, который зачем-то взяла с собой (думала, пощелкаем друг друга), а теперь он лежал ненужным балластом у меня в сумке, и вообще все-все-все. Зашла в РНБ (российская национальная библиотека), позвонила Себастьяну.
- Привет. Все очень плохо. Я даже не знаю, как и сказать. Это просто черный-пречерный, хромой-прехромой пиратище без глаз вообще!!
- Хм, что, настолько все плохо? – удивился Стеба.
- ВСЕ! ЭТО КОНЕЦ!
- Ну да ладно, не расстраивайся!- попытался было утешить меня брат, - бывает, ну не получилось сейчас – в следующий раз получится. Главное – не переживай. Ну, мудак он, ну что теперь поделать. Не отчаивайся.


Я что-то промямлила в ответ, и отключила телефон. Надо было что-то делать. Я вышла из здания библиотеки и направилась в парк.

На пересечении семи дорог кто-то стоял. Похоже на Макаревича. Хотя немного не похож. Он был безбожно пьян и горланил всякие матерные песни. В его руках была разбитая гитара с порванными струнами.

Я гуляла по парку, срывала листья осенней ветоши, пытаясь найти в себе хотя бы капельку злости и ненависти, но все ощущения опять скатывались к обреченной грусти и светлым воспоминаниям. Ничего не выходит! Какая же я дура!

Сажусь на скамейку в парке, стараюсь написать гневное письмо, где тысяча чертей будет извергать миллионы проклятий и ругательств. Увы! Всякий раз получается лирическая слюнявая каша. В такие минуты обычно слезы приносят хотя бы малую толику облегчения – но увы, мне не удавалось выдавить из себя ни капли.