Больше попаданцев, больше!
Пособие о том, как НЕ надо себя вести в плену.
Короче, не пытайтесь повторить.
И да, автор как всегда немного не в себе, вот сейчас пришел немного, а там нет никого...
Глава 10.
"Люди без инстинкта самосохранения".
Странник − это не просто индивид, обладающей способностью к перемещению в различные вселенные (миры), это так же означает особое мышление, видение ситуаций. Поэтому среди странников так много людей творческих профессий, мечтателей, фантазеров, так называемых, городских сумасшедших и т.д. (с) Ихтония Эйллан «Теория странствий», т.1.
Что же происходило с Кимми, в то время как Налия пробовала себя в роли революционерки, в то время как Эсси, наконец, занялся поиском ответов на вопросы, в то время как Братишка с удивлением и восторгом познавал новые силы, открывшиеся ему?
Ей приходилось очень несладко, в особенности, первое время. Как и любому пленнику Центра. Ее доставили сюда, практически связав по рукам и ногам, несколько раз ей заехали по голове, − уж очень она бодро сопротивлялась, изо всех сил извиваясь, осыпая своих конвоиров проклятиями, несколько раз ей удалось даже плюнуть в особенно противные рожи. Но в итоге, кто-то просто сильно ударил ее прикладом − так же как Налию, и она потеряла сознание.
Первой ее мыслью по пробуждению было: «вот верно Нали говорит, нет у меня никакого инстинкта самосохранения…»
И действительно, это было так. Кимми не зря получила свое прозвище. Если что-то угрожало ей, ее близким или друзьям − она уж не оставалась в долгу, никогда бы она не промолчала, никогда бы не стала изворачиваться, попытаться выйти из ситуации мирным путем. Какой тут, к черту, мирный путь, она уж покажет этим гадам, кто бы, они не были. Они связали ее, они забрали ее подругу неизвестно куда, они бросили ее на пол этого странного помещения, залитого ярким электрическим светом. Ей безумно страшно, но показать это? Да ни за что!
И все время, пока она просидела тут, дожидаясь своей участи, она не переставала крыть отборным матом и этот мир, и это место, и гнусные хари, что то и дело заглядывали в окошко, таращились на нее, с опаской и отвращением. У нее болело абсолютно все тело, страшно затекли руки и ноги, пошевелиться она не могла, однако девушка не замолкала ни на минуту. Может быть, это не самый здравый подход, в ее-то ситуации, может быть, у нее действительно не было никаких, самых даже зачаточных инстинктов к выживанию. Но продолжая бороться, Кимми черпала силы.
А потом, для нее начался самый настоящий ад. Сначала, вошли две крайне неприятные с виду бабы в белых халатах, принялись задавать вопросы. Та, что была помоложе, смотрела на нее с удивлением, граничащим с ужасом, вторая, старше, примерно лет пятидесяти − этаким замыленным взглядом, как смотрят на привычную, но трудно решаемую проблему. Их интересовало, почему-то есть ли у нее в организме какие-то вещества, Кимми никак не могла взять в толк, что они имели в виду, какие еще, к черту, вещества? Но впрочем, это было не важно, она не была намеренна сотрудничать с ними, поэтому, она лишь поинтересовалась, все ли в этом мире такие крокодилицы, и заявила, что пусть они катятся подальше со своими вопросами…
− А странники нынче дерзкие пошли, − заметила та, что старше. Подошла к девушке, ухватила ее за подбородок, как бы та не вырывалась, другой рукой зачем-то оттянула ей веко, посвятила фонарем.
− Да что тут спрашивать, от нее несет как от тех Саат-хо с ягодной фермы! − младшая сотрудница брезгливо поморщилась.
− Ничего, мы ее как следует, прополощем, − недобро ухмыльнулась ее напарница. − Меня интересует, не принимала ли эта дрянь еще что-нибудь…
− Да ты… − прошипела Кимми, − Тронь меня, я тебя сама в такое место прополощу… Манда старая…
Но та лишь повела плечом.
− А вот тех, кто слишком много разевает рот, мы не очень любим, да? − обратилась она ко второй сотруднице. − И от этой дурной привычки мы сумеем… − тут она осеклась, так как Кимми плюнула ей прямо в глаз. Просто супер попадание, прямо в яблочко!
− Получите! − победно заявила она. − Имела я ваш сраный вытрезвитель!
Сотрудница, не сдержавшись, ударила ее по щеке, не ладонью, кулаком. И хоть у Кимми от этого рот наполнился кровью, и пришлось выплюнуть выбитый зуб, она была довольна собой. Противные бабы ушли, а она осталась валяться на полу, ох, вот бы ей еще развязаться, она бы показала им, на что способна!
Но ей недолго оставалось праздновать первую победу. Вскоре примчалась целая толпа санитаров, они поволокли ее куда-то, она даже не могла нормально сопротивляться, уж слишком много их было. Запихали в рот какую-то трубку, она давилась, кашляла, мотала головой, но они все равно засунули ее, кажется, до самого желудка. До чего унизительно и мерзко, еще и слезы, несмотря на все сопротивление, катились по щекам. По ощущениям, в той комнате она выблевала не только то, что съела и выпила за последние несколько часов, но и свои внутренности. Потом, в руку вонзилась игла, и она снова отрубилась, очнувшись потом крепко прикрученная к койке. Во рту был омерзительный привкус желудочного сока, голова болела, мозги как будто взболтали ложкой, пошевелиться было нереально, яркий свет слепил глаза. Но она продолжала бороться, как могла, все те, кто заглядывал посмотреть на новую узницу, узнавал о себе много нового и интересного. То, что ей вкололи, страшно путало мысли, она была уже сильно вымотана, и не могла так бойко голосить, но все равно продолжала сыпать проклятиями и угрозами. Просто потому что не могла иначе, только так она могла не пасть духом.
Потом потянулись дни, похожие один на другой, бесконечные допросы, на которых к ее голове подключали какие-то провода, непонятный аппарат гудел, вычерчивая на бумаге безумные графики, все это навевало воспоминания о фильмах ужасов про психбольницы прошлого века; одни и те же идиотские вопросы − про мир, откуда она прибыла, о том, кто ее послал, зачем она собиралась подрывать устои какого-то Сьюма, сколько у нее зависимостей, и насколько эти пагубные пристрастия распространены в ее мире. Она выпила всего лишь несколько чертовых стаканов эля, в тот день, и именно из-за этого они вытрясли из нее всю душу! Именно это они зовут «зависимостью». У Кимми теперь была иная тактика. Начни она плакать, заверять, что попала сюда случайно, и что ни у кого и в мыслях не было никуда вторгаться, они бы все равно не поверили, ведь так? Что же, пусть слышат то, что хотят слышать.
Она сыпала разными названиями наркотиков, с гордостью прибавляя, что от многолетнего потребления у нее уже выработался иммунитет. Объясняла, что это очень естественно для места, где она выросла. Да там у каждого вместо подушки пакет с героином, серьезно. Конкуренция большая, предложение опережает спрос, это да. Такая же ситуация и с алкоголем и проституцией. Вот, хотим наладить рынки в других мирах…
На ее допросы, приходил, наверное, весь штат, все с горящими глазами слушали ее, что-то поспешно записывая в свои толстенные папки. Это было весело, так она развлекалась несколько дней подряд, но, увы, затем они сообразили, что она разыгрывает их, и стали допрашивать иначе…
Она то молчала, как партизан, то снова пыталась сочинять, пока ее не разоблачали. Ей все время кололи какую-то дрянь, местную версию сыворотки правды, и тогда она просто вопила, что всем им настанет конец, и ничего она не будет им рассказывать. Они снова накачивали ее, и понемногу, несмотря на ее активное сопротивление, собирали небольшие крупицы информации об ее мире. После этого, какое-то время она перестала интересовать их, и они просто держали ее со связанными руками в камере, с жутко неудобной жесткой койкой, с не гаснущим ни на секунду светом, который пробирался даже сквозь крепко зажмуренные веки, так, что спать или дремать можно было только ничком. Кормили ее только раз в день, безвкусной жижей неизвестного происхождения, что все время комком вставала в горле, а воды всегда было слишком мало. Но она бодрилась, и каждый раз, когда ей приносили еду, все норовила, то выскочить из камеры, то лягнуть того, кто эту еду приносил. Если она сильно буянила, то ей снова вкалывали снотворное и прикручивали к койке. Но все это было еще ничего, пока они основательно не взялись за нее.
Здесь это называлось «реабилитацией». Из нее хотели сделать удобное и послушное существо, заставить ее забыть, кто она и откуда, отречься от своих старых взглядов, в общем, ничего неожиданного, классика жанра, сломай заключенному психику, преврати его в жалкого трясущегося раба, ничего нового…
И она держалась, из последних сил, но держалась. Не без гордости слышала, как ее тюремщики вполголоса отзывались о ней как о «тяжелом случае на практике». Но у них была цель сломать ее, и это был только вопрос времени…
Поначалу, у Кимми была надежда. Она верила, что их с Налией будут искать, и когда найдут, всем тут очень не поздоровиться. Налия тоже должна быть в порядке, она умнее, у нее есть инстинкт самосохранения, она уж как-нибудь сумеет выбраться отсюда. Вернется к ребятам, к Кэйангу… Главное, держаться. Она − Рыжий Варвар, и ее прозвали так недаром.
Они постоянно кололи ей что-то, от чего ее все время тошнит и хочется спать. Пускай. И к самому худшему человек привыкает. Приходи все новые «инструктора» что пытались то уговорами, то угрозами, то банально, рукоприкладством, убедить ее «сотрудничать». Она смеялась им в лицо, и посылала куда подальше. Иногда они оставляли ее на сутки без еды или питья, иногда притаскивали в комнату с большим экраном, заставляли смотреть непонятные ролики, где парни и девушки в бежевых костюмах бегали, колдовали над какими-то приборами в лабораториях, маршировали. И все, бодро улыбаясь улыбками кретинов, или наоборот, старательно нагнетая важность и солидность, рассуждали, как это расчудесно − быть в рядах здоровой молодежи Сьюма. Она смотрела как бы сквозь экран, напевая под нос какую-то мелодию. Они убеждали ее, что иного пути у нее нет, она никогда не выйдет отсюда, если будет сопротивляться. Они говорили, что она может забыть о возвращении в свой мир. Рыжий Варвар уже был не такой воинственный, как прежде, но в глазах по-прежнему горел непримиримый огонь. Она копила силы для каких-либо активных действий. Выждать, пока за ней чуть ослабят контроль, вывернуться, перевернуть поднос с дрянью, которой ее собирались накачать. Боднуть головой какого-нибудь санитара. Один раз, ей даже удалось выбраться из отсека, где ее держали, конечно, затем ее снова схватили, но все же.
Но однажды, к ней в комнату вошла та самая сотрудница, что присутствовала при ее первом «осмотре». Та, которой она так удачно плюнула в рожу.
− Я вижу, что ты все никак не смиришься, − начала она, держась, все же, на безопасном расстоянии. − Ради чего? Никто из твоего мира никогда не придет за тобой сюда, мы закрыли все порталы. Да, девочка, мы хорошо изучили вас, и мы знаем, как с вами бороться. Что, глазами сверкаешь? Все вы − просто сборище никчемных отбросов общества, ваши мозги отравлены веществами… Вы должны быть благодарны за то, что мы пытаемся сделать из вас людей… Что, скучаешь по своим, так называемым, путешествиям? Можешь не отвечать. Я работаю в центре уже пятнадцать лет, я уже наслушалась вашего бреда вдоволь. Сиреневое небо, прогулки по облакам, рогатые лошади… Ваш мозг настолько извращен, что даже будучи очищенными, вы продолжаете видеть это… Вам нравится ваша исключительность, вы считаете себя особенными, не так ли? Но нет, вы просто жалкая, бесполезная помеха здоровому обществу. Ты − всего лишь трудный случай, не больше. Не думай, что мы будем нянчиться с тобой вечно. Если ты не хочешь пойти нам навстречу, что же… У нас есть способы, как уломать даже таких как ты, но стоит ли нам тратить силы и нервы? Ты не из детей Сьюма, и если ты сама не хочешь спасти себя, мы… просто избавимся от ненужной помехи.
− Я хочу домой, − вырывается у Кимми. Она не хотела говорить этого, да еще таким тоном, почти умоляющим. Нельзя показать им, что ты почти сломался, нельзя. Она не простит себе этого.
− О, я вижу, что нам удалось до тебя немного достучаться? Приятно слышать. Но давай условимся раз и навсегда: ты никогда, запомни, никогда, не вернешься в свой мир. Ты никогда не выйдешь отсюда, если не сумеешь пройти реабилитацию. Не вздумай врать, девочка, не вздумай симулировать! Эти странники всегда считают нас за идиотов… Уж здесь за годы работы научились отличать правду от лжи. Не думай, что если вдруг ты станешь такой смирной и покладистой, это спасет тебя. Либо ты будешь верна Сьюму всей душой, либо…
− Пошла на… − отчаянно шепчет Кимми.
− На самом деле, за твой нрав тебя давно было пора отправить туда, куда мы отправляем все…помехи. Но вижу, что ты уже сдуваешься, недолго осталось. Операция по корректировки сознания − сейчас крайне редко удается ее выполнить, а ведь нам нужно провести демонстрацию для будущих сотрудников Центра. Ты будешь следующей, пусть все видят, что мы обладаем достаточной квалификацией, чтобы сделать людей даже из таких как ты… Главное, не сильно затягивай с этим, девочка… Я велю, чтобы тобой занимались усерднее. Я вижу, у тебя сильно атрофирован инстинкт самосохранения и высокий болевой порог, но даже ты не сломаешься, рано или поздно. Я даю тебе время, время, но не вечность!
Она поворачивается, чтобы уйти, уже на выходе оборачивается.
− Если ты надеешься на свою подругу, то зря. Она могла бы быть полезной Верхнему отряду, но она была так же глупа, как и ты. Мы умеем быстро устранять помехи, запомни это, девочка.
− Пошла на хуй! − отчаянно кричит Кимми ей вслед. И удивляется, как жалко стал звучать ее голос. Неужели, Нали…
Нет, эта старая сука просто блефует, хочет, чтобы она отчаялась и поскорее стала этаким овощем, вот и все. А она таким не будет, она будет бойцом до последнего…
Но почему-то, после этого разговора, Кимми совершенно потеряла всякую волю к сопротивлению. Она больше не была Рыжим Варваром, она была лишь испуганной девчонкой, которой хотелось домой. Она в первый раз разревелась, по настоящему, и это было не остановить, даже зная, что за ней наблюдают и радуются, что вот, и эту доломали. А ей… все равно?
Ее по-прежнему регулярно осматривали, изучали, будто она им мышь лабораторная, а Кимми уже было все равно. Она уже спокойно реагирует на иглу со снотворным. Иногда, думает она, а вот сейчас, этот хрен в халате отвернулся, а у нее в кои-то веки свободны руки, может врезать ему? Воткнуть вот это проклятый шприц ему в шею, может, у нее получится добежать до выхода….И тут же думает: а смысл? Чтобы опять остаться без воды, избитой и с руками, закрученными за спину? Никакого смысла. И нет у нее больше сил на такие подвиги. Она больше не Рыжий Варвар. Они хотят, чтобы сейчас она заснула, так почему нет. Должно быть, сейчас ночь. Тут всегда горит свет, не понять ночи ли, день ли. Сколько она тут неделю, две, месяц, вечность? И это жуткое освещение − то самое, что делает кожу какой-то сероватой, как у мертвеца… А кто она? Мертвец и есть. Лучше уж закрыть глаза, не видеть всего этого.
Лишь во снах она еще помнит кто она такая. Там она снова встречает друзей. Братишка, который почти всегда молчит, а если и говорит что-то, то всегда не в тему, но вот с Налией они постоянно находят общий язык. Они больше похожи на брата с сестрой, чем она с ним. Они сидят рядом, две темноволосые головы склонились друг к другу, слушают вместе песню на плеере. Оба хором заявляют «ты такое не любишь», когда она спрашивает, что это у них там. Надо все-таки выждать момент, сцапать наушник, а потом снова засмеять их, опять, наверное, слушают свое «Безумие во тьме»… На редкость паршивая группа, и не важно, что Налии так нравится их симпатичный, но совершенно безмозглый бас-гитарист.
− А можно я возьму твой шампунь? − Эсси выглядывает из ванной. Столько времени они зависают вместе, а все равно, спрашивает разрешение. Все его аристократичное воспитание, чтоб его. Правда, порой этот потомок графского рода выражается так, что местная гопота просто курит в сторонке. Просто какой-то парадокс, а не человек, а взять хоть эти его сигареты, от которых у любого бы легкие иссохли… А вот ее он халат нацепил без спросу, умора, и ему он гораздо больше к лицу. Хотя, ему все к лицу… Почему это чудовище так прекрасно, даже сейчас, в таком домашнем виде, с мокрой головой, с недосмытой маской? Она все никак не может привыкнуть, каждый раз смотрит на него, и невольно замирает.
− Киим? − Эсси смотрит ласково и озадаченно. Еще бы, она стоит, таращится на него и молчит.
− Конечно, − отзывается она. − Не надо спрашивать…
− Добрый вечер, молодняк! − Кэй внезапно возникает на холодильнике. − Не желаю слушать, что вы там собирались делать сегодня, все живо все бросили и слушаем меня!
Вы, напомню, странники, и это очень крутая привилегия, поэтому…. Принцесса, вытирайтесь и присоединяйтесь к нам! Налия, я надеюсь, ты не прячешь в комнате свое очередное волосатое увлечение? Ты… как там тебя… ты просто сиди и слушай! Сегодня вечером, нам срочно нужно освоить такую полезную штуку как поиск порталов. Зачем? Да какая разница, старина Кэй сказал надо, значит надо! Что значит, «ты все не даешь нам путешествовать одним»? Что значит, ты нас никуда не пускаешь? А куда вас таких выпустишь? Вот что за люди не понимаю, ноют, вопросы задают, неужели вы не понимаете, как вам повезло родиться странниками? Заполучить в проводники меня? Да об этом все мечтают, сотни, таких как вы, молодых лоботрясов, убили бы за такое!
Кимми всегда видит какие-то реальные эпизоды из их жизни. Вот такие нелепые, ничего не значащие, дружеские посиделки за пивом, вялые перепалки, долгие ленивые вечера, разговоры ни о чем. Иногда, она участвует в них, а иногда, она видит только своих друзей, а ее самой тут нет, и никто не спрашивает, а где же Кимми. И каждый раз, после такого сна, ей кажется, что они с легкостью забудут ее. Может, расстроятся немного и все. У Налии есть ее рисунки, ее музыканты, с Братишкой они понимают друг друга куда лучше, чем она его, они словно действительно родственники, и правда, что-то нечисто с их родителями… У Эсси есть его армия поклонников. И теперь еще Трэй. А Кэйанг, а что ему вообще? Велели ему контролировать компанию начинающих странников, вот он и контролирует, правда затянулся их инструктаж чего-то… Может, он в Нали втрескался, иначе чего он ее достает, подкалывает насчет ее страсти к мужикам с обильным волосяным покровом на голове?
Вот, все при деле, все со своими тараканами. А на что им она?
Сны − как короткое бегство из кошмара, но даже они приносят все больше и больше боли.
Нет больше Рыжего Варвара. Ей просто хочется жить, непонятно зачем, уже без всяческих надежд. Мысли − вялые, беспорядочные. Она до того сдалась, что ее даже стали выпускать в общую столовую, допускать до общения с другими заключенными. Хотя какое тут общение, все тут уже тени, не люди. В ней еще оставалось немного ее искры, ее злости, но ее хватало лишь на то, чтобы отжать на раздаче как можно больше той клейстерообразной безвкусной массы, которой их кормили. Огрызнуться на тех, кто пытается отпихнуть ее от раздачи. Нет больше Рыжего Варвара, есть лишь та, кого заботит, как бы заполучить больше еды, чтобы продержаться дальше. Зачем? Наверное, это и есть инстинкт выживания, ранее атрофированный, он, наконец, включился и теперь только он движет ею?
А может быть, если она будет вести себя спокойнее, ей больше не будут вкалывать это снотворное? От него так мутит… А может, ей снова сегодня приснится ее компания? А вдруг она снова не увидит себя, а все будут такие веселые, счастливые, и она снова проснется еще более потерянной? Нет, она совершенно не хочет их видеть. Нет больше никакой надежды. И когда ее спросят, готова ли она отказаться от своей способности…
И когда, Кимми уже практически полностью потеряла себя, когда уже совсем отчаялась, ей вдруг приснился новый сон. Хотя она была уверенна, что еще не спит, хрен с уколом только-только ушел.
− Не вздумай отдавать свой дар! − строго сказал кто-то. Кимми вяло повернула голову на голос. От стены отделилась тоненькая девичья фигурка. Ну вот, прекрасно, теперь она точно сумасшедшая, «долечили», блин.
− Ты уже думаешь не как странник! − Девушка повернулась к ней, лицо ее было печальным. − Не надо! У меня не было никаких шансов спастись, но у тебя есть! За тобой придут… Он бы спас и меня тоже, но он не знал, тогда еще не знал…
Какой-такой он? А впрочем, какая разница. Надежды нет.
− Почему ты какая-то прозрачная? − вдруг спрашивает Кимми.
Девушка чуть грустно улыбается.
− В этом месте все рано или поздно превращаются в тени. Главное, не отдавай им свой дар, ты обещаешь мне?
Она только хотела ответить, но тут снотворное начало действовать, в голове все поплыло.
− За тобой придут! Не отдавай свой дар… − голос ее явления становился все тише. А потом она снова видела сон. На этот раз, про то, как они впервые встретились с Нали. Кажется, в первом классе. Точно, ее картинок боялись все другие дети, а Кимми пришла в самый настоящий восторг, с любопытством заглянув за плечо к этой странной девочке, к которой она уже не первый день присматривалась. Ей понравились и черепа, и пауки, и какие-то неведомые чудовища с черными провалами вместо глаз. Кимми прилипла к ней на целый день как банный лист, и просила, то изобразить ее саму в образе ведьмы, то мисс Нувисс в гробу… Обычно, Налия не реагировала, если кто-то пытался завязать разговор с ней, если этот кто-то был настойчив, она поднимала голову и изрекала, насупившись:
− Уходи.
Но тут почему-то, она молчала, и не пыталась даже отвязаться от этого рыжего болтливого существа. И в конце даже сделала попытку поддержать беседу:
− Мисс Нувисс в гробу я уже рисовала. Ей не понравилось.
А спустя годы, когда они на выпускном, сбежали ото всех и сидели в пустом классе, обнявшись и передавая друг другу бутылку бурбона, подкрепляя домыслы одноклассников, что они больше чем друзья, Налия, вдруг, сказала:
− Серьезно, Ким. Спасибо что помогла пережить школу. Без тебя у меня бы не вышло. Я бы так и осталась той девочкой-фриком с последней парты, которая точит черные карандаши, приговаривая, смерть-смерть-смерть… Никто бы не общался со мной, а мисс Нувисс бы все-таки натравила на меня толпу психиатров, как собиралась.
− Да, − довольно заметила Кимми. − Хорошо, что нашими стараниями, она сама сошла с ума…
После этого непонятного явления, а затем, и после этого сна-воспоминания, она чуть воспряла духом. Людям с таким складом характера важно помнить о том, что есть еще те, кому они нужны, и кто о них помнит. Хотя теперь Кимми иногда думала, что все происходящее с ней − это кармическая расплата за несчастную мисс Нувисс. Но все же, следующие несколько дней она пребывала в куда более приподнятом настроении, что конечно, не осталось незамеченным… С ней опять «поговорили», и вот, снова бродит она бледной тенью, по коридорам центра. Про девушку-призрака и надежду она забыла, и вот теперь-то она уже совсем сдалась. Но тут в Центр поступил новый заключенный.
Она услышала о нем раньше, чем увидела.
− Очередной трудный случай…
− Ведь все порталы закрыли, ну точно, специально находят нас! − донеслись до нее обрывки разговоров. Она брела вместе с остальными в столовую, под конвоем. Хорошо знакомая ей баба, которую, как, оказалось, звали Роззен, заметила что Кимми невольно повернула голову, услышав эту новость, и тут же повысила голос, так чтобы та слышала все.
− Что вы, коллеги, − отчеканила она, пристально глядя на нее. − Подобные им просто не способны на такое. И да, я не соглашусь с коллегой Рэзн, от них нельзя получить никакой полезной информации, разве что для показательной операции они и годятся… − Роззен говорила, нарочито громко, и все время смотрела на нее, будто обращаясь именно к ней. − Жаль, что превратить этих, странников, как они себя называют, можно только с их согласия, до чего нелепо. Они так цепляются за свой, так называемый, дар…
− Она ждет, что я вот-вот скажу «сделайте меня нормальной, я согласна», − догадалась Кимми. − А мне уже все равно. Но не буду произносить этого вслух. Подожду, пока сами спросят. Или когда, мне будет еще «все равнее»… Новичка этого жалко, конечно. Наверное, сильно удивился, куда это он попал, и за что его схватили…
А спустя пару дней, в столовой, когда она сидела, уныло царапая ложкой эту массу: есть сегодня совершенно не хотелось, раздался какой-то шум.
− Да я вас тут всех... Сдохни, сука! − дверь в столовую вдруг вылетела, и сначала она увидела, как на пол полетел оглушенный санитар, а за ним незнакомый парень, огромный, плечистый. Даже наемник Трэй и то не был таким громилой.
− Вот дает! − как-то равнодушно подумала она. И с грустью подумала, что даже этот здоровяк долго не продержится. Уж она-то бывалая, она уже прошла через стадию сопротивления. Все это бесполезно. Не будет она смотреть на это все − иначе на душе станет совсем гадко. Вот и она недавно была такой же, в ней был дух воина. Почему-то, она все не могла отвернуться, все смотрела и смотрела. Вдруг, в ней проснулось любопытство, давно спящее. Парень был не из красавцев, довольно-таки грубо выструганный, но ох и силища же! На здоровенных ручищах его вздулись вены, когда он поднял стол и перевернул его прямо на подступающих санитаров.
− А вы что встали, мочить этих гадов надо! − это он крикнул обомлевшим заключенным что замерли, не зная как на это реагировать. Да что ты, приятель, они уже тут все овощи… Откуда ты только такой взялся? На нем были темно-синие джинсы, тяжелые ботинки с железными носами, но название группы на майке было Кимми незнакомым, да еще и на каком-то неизвестном ей языке, отчего она сделала вывод, что это не ее «сомирник». Уж она то знала все рок-банды, старые и новые, особенно такие, чьи логотипы печатались на майках.
Заверещала серена, вот-вот должны были прибежать охранники. Нет, Кимми не будет смотреть на это. Почему-то так досадно было. Печально будет наблюдать, как этого нового парня скрутят и уведут. Нет, пожалуй, она пойдет и приляжет, может быть, ее сегодня никто не потревожит. Может быть, ей сегодня снова приснятся счастливые моменты из той, другой жизни… Но почему-то, ноги словно приросли к месту. И ей было не оторвать глаз от происходящего. Вот он вскочил на стол, залепил прямо в лоб очередному нападающему носком ботинка… Но уже слышно как бежит сюда вооруженная охрана − пушки тут у них какие-то старомодные, громоздкие, но все-таки, прибить при желании смогут, еще как.
− Мы будем стрелять!
А он лишь бешено сверкает глазами, и почти смеется. Вот уж кто точно псих… Хотя нет. Кимми чувствует, как в ней поднимается какая-то волна.
У него тоже начисто отсутствовал инстинкт самосохранения.
К дьяволу его, этот инстинкт. Когда он становится твоим единственным двигателем, ты превращаешься в ничто, в растение. Он хорош в нагрузку к другим «моторчикам», но когда кроме этого инстинкта не остается ничего, а ты живешь лишь ради существования, оно становится твоей тюрьмой. А она и так в тюрьме, хватит с нее.
Она поднялась со скамейки, медленно, как во сне. Но решительно.
Повара, стоящего за раздачей, и бросившегося помогать санитарам, он кажется, пришиб. Так заехал ему кулаком, что тот рухнул на месте. Если он его убил, то Кимми нисколько не жалко − это же надо же такую дрянь готовить! А запасной здоровенный чан с этим клейстером стоит тут, и из него густо валит пар. А если…
Она снова была Рыжим Варваром когда бросилась к этому чану, схватила его, и, не взирая на то что он был горячий как сам ад, выплеснула его содержимое прямо на поступающую охрану.
Конечно, это не задержало их надолго, но вопли и проклятия тех, кто заработал себе нехилый ожог на морде, прозвучали для нее самой чудесной музыкой. Конечно, буквально через минуту их обоих скрутили и поставили на колени, приставив к затылку автоматы, но те секунды когда они еще боролись, когда она, хватала все что попадет под руку и швыряла в эти ненавистные рожи, она снова почувствовала себя живой.
Спасибо тебе, чувак, − думала она, тяжело дыша, с бешено стучащим сердцем. − Наверное, нам теперь обоим хана, но какая разница?
Если никто не придет спасти ее, если есть выбор − помереть сейчас, или дать им поковыряться у себя в мозгах, вскрыть свое сознание, забрать все ее сущность, всю ее личность − только сейчас она поняла, что быть странником это куда большее, чем просто уметь перемещаться по мирам, то пусть уж лучше она будет до последнего сражаться. Как у древних воинов − надо умереть с оружием в руках. На худой конец, и поднос сойдет, он железный.
− Эй, − окликнул ее новый парень. − Не стоило, но спасибо. Ты молодчина.
− А ты вообще, из какого мира? − заинтересовано спросила она.
− Из мира? − искренне изумился он. − Да нет… Я не из мира, я с фестиваля…Я вообще, хрен знает как сюда попал. Три дня бухали, не просыхая, иду домой, тут вдруг лечу в кусты… Там на выходе такие заросли, как в джунглях долбанных… Я будто вечность падал, решил что показалось, бухой же был. Потом вылез сам кое-как, а тут…
− А ну заткнитесь тут! − прикрикнул один из охранников, ткнув его носком ботинка.
Пришла Роззен, велела вкатить им очередную порцию снотворной дряни. Ну, надо же, не приказала пристрелить их на месте, хотя ноздри у нее так и раздувались от бешенства. Да, знатный погром они устроили тут… И вообще выглядела она довольно взвинченной, и как будто, куда-то очень торопилась.
Усыпить их оказалось проблематично − почти все санитары этого крыла валялись полуоглушенные, ампулы были перебиты. А тут еще снова завыла сирена, на этот раз, она звучала совсем иначе, и все как-то страшно напряглись, на скорую руку связали их покрепче, и швырнули в камеру. Там, они смогли нормально пообщаться.
− Вылезаю, вокруг вообще все другое! Пошел по улице, народу нет, бабу только встретил какую-то припадочную,− продолжил свой рассказ ее новый знакомый, − Ну а потом вообще хрень какая-то, повыскакивали эти, в форме, все белобрысые, страшные, глазища зеленые, лютые… Проклятие деревни Мидвич, блин…
Он даже не знал, что был странником.
Новый знакомый предпочитал называть себя Файтером, не объясняя почему. Сообщил лишь, что его настоящее имя уж слишком было распространено в его родной стране. Кимми отнеслась к этому с пониманием, вон Эсси тоже свое полное имя терпеть не может, хоть оно и как раз, редкое. Имя − такая штука, назовут вот, а ты дальше мучайся… Да и об этом ли сейчас стоило говорить? Она как смогла, объяснила ему, что и как, но что происходит конкретно в этом мире, она и сама не знала. Лишь заверила своего нового приятеля, что дар странника – это очень, очень важно, и что, чтобы не случилось, нельзя отказываться от него. Потом выразила свое удивление, что их не убили сразу за такой погром в столовой, ей вон доставалось только так и за меньшее сопротивление.
Файтер слушал, молча, не перебивая, не выказывая никакого удивления. Почему-то, его гораздо больше заинтересовал мир, где жила она сама, и в особенности, какую музыку там слушают. Она начала было вдохновлено вещать, но внезапно вспомнила о своей компании, о родных, о том, что возможно, больше никогда их не увидит, и расклеилась, замолчала, пытаясь унять слезы − до чего противно, когда ты не можешь даже вытереть лицо!
Файтер, как мог, подобрался к ней. Чуть ткнул ее локтем − большее, путы не позволяли.
− Хэй. Не надо. Мы еще тут всех этих…
А потом он удивил ее новостью:
− Да у них тут не то восстание, не то революция намечается… А вот эта психушка или тюрьма, или что это, короче, кто-то ее закрыть вроде хочет, я слышал.
− Это мои ребята! Точно-точно Они! − счастливо выдохнула Кимми.
А затем ее новый знакомый рассказал что «эти падлы» когда его только обнаружили, долго тыкали в него иголками и трубками − поражались, не верили − в его крови количество алкоголя несовместимое с жизнью!
Они вместе засмеялись, хохотали как ненормальные, валяясь на полу, опутанные веревками, под глазом у Файтера был здоровенный фингал, у Кимми были обожжены ладони от этого чана с «клейстером», и вообще оба они были помятые, побитые, но не сломленные, потому что, вот такие они, люди без инстинкта самосохранения!
Про них действительно словно забыли, или, может быть, решили уморить их тут голодом, но после такого позитивного настроя об этом думать совершенно не хотелось, и они еще долго болтали, вдоволь отсмеявшись.
Разговаривали почему-то, в основном, про музыку. Ох, и возмущался же ее приятель когда она спросила, чей логотип у него на майке. Это очень развеселило Кимми, вот что значит настоящий фанат! Ничто не извиняет тебя, если ты не знаешь мою любимую группу!
Файтер еще очень долго негодовал. Даже спустя несколько часов, засыпая, бормотал:
− Ну и что, что из другого мира, но уж Iron Maiden как не знать!..
***
А вообще, людям без инстинкта самосохранения, действительно очень повезло. Как и многим другим безумцам. Они бы сейчас не смеялись, но сейчас их тюремщикам стало действительно не до них.
Потому что вдруг, ни с того ни с сего на горизонте вдруг замаячил призрак перемен, больших и грандиозных, таких, что угрожали стереть существующий строй в порошок. Никто этого не ожидал.
Никто не знал, откуда произрастают эти беспорядки. Очагов было несколько, в разных частях страны, да еще и эти дикари Саат-хо вдруг так резко осмелели. Сильно озадачившаяся верхушка искала причины в изменениях атмосферы, возможных мутациях сознания. А все было куда элементарнее.
Просто, несколько безумцев собралось в этом мире, и теперь они, сами не осознавая, этого двигались друг к другу, заражая своим безумием всех подряд. Здесь так долго царили разум и здравомыслие, так что народ истосковался по безумию, сам того не осознавая, конечно. Достаточно было маленькой искры, чтобы разжечь большой костер восстания.