Я умею вгонять в тоску себя. Или тоску в себя?
Умею еще нагонять тоску на окружающих. Или окружающих - на тоску?
Я тону в огромном океане под названием Тоска. Я и сотни тысяч других, таких же. Мы барахтаемся в соленом океане, который наполнен нашими же слезами. Мы часто плачем и каждая капля, стекшая по щеке, падает в океан Тоски. Неизменно. Поэтому он все больше и больше - растет с того момента, когда человек научился грустить.
Каждый из нас хоть раз окунался в этот океан. Кто-то, побарахтавшись в мутных волнах, быстро выплывает. А кто-то остается там надолго, до тех пор, пока кто-то не вытащит. Каждый день кто-то постоянно падает в океан Тоски, кто-то выплывает.
Это очень неспокойный океан. В нем много-много пены - той самой, с кучей листиков и прочей хрени, мутно-белой, которая дрейфует у берега и к которой противно прикасаться. А все это потому, что сотни тысяч людей, двадцать четыре часа в сутки, барахтаются, пытаясь выплыть. Они так отчаянно бороздят руками и ногами мутную воду, что грозят сбить ее в масло. Поэтому океан постоянно густеет - с того самого момента, когда человек научился грустить. Поэтому, из него все сложнее и сложнее выплыть. Скажете, это невозможно - сбить воду в масло? Так это же не просто вода - это наши слезы. Говорите, нет большой разницы, что слезы тоже невозможно сбить в масло?
На этом свете нет ничего невозможного.
Океан Тоски растет, Океан Тоски густеет - и его не остановить. Он родился в тот момент, когда человек научился грустить.
Однажды, мы собьем воду в масло. Оно будет густое - гуще сметаны, и очень, очень скользкое. Больше никто не выплывет.
Тогда - наступит Большой Холод, который будет замораживать это масло, чтобы больше оно никогда не растаяло. Будет очень холодно, а поэтому грустно. И все остальные люди тоже будут падать в Тоску, погружаться в густое масло. Один за другим. И когда последний человек на земле разучится улыбаться...
Масло станет твердым, а холод станет вечным. Все тоскующие получат покой и перестанут барахтаться.
Из космоса будет видна планета, покрытая маслом.
Потом это масло кто-нибудь обязательно сьест, густо намазывая на хлеб, но это уже совсем другая история.