Луна на небе серебряной монетой, словно мне ее дали на сдачу, когда я заплатила своим сердцем за этот город.
Блеск ее растворен во всем. Он в моем бокале, в моей и твоей крови. Он серебрит крыши и струится из глаз прохожих.
Лунный свет касается статуй и делает мраморные тела гибкими и теплыми, их белоснежные зрачки двигаются вслед за нами.
Город оживает. Наш смех будит голубей на карнизах, стены на узких улочках эхом передают друг другу подслушанные слова. Мосты выгибают спину и считают наши шаги.
А мы с тобой не можем идти прямо. Мы кружимся и бегаем наперегонки без всякого почтения к древней мостовой. Я обрываю лепестки с розы цвета вина… или вины. Подбрасываю их в воздух, они с неуловимым для человеческого уха шелковым шорохом ложатся на землю.
Шаги звучат гулко, песни звонко, а случайные прохожие появляются из темноты и в ней же исчезают. А на углу журчит фонтанчик. Его хрустальная болтовня не слышна днем - заглушается рокотанием моря людей.
Фигуры львов тоже ожили. Выронили мраморный мяч, который им поручено стеречь. Одним ударом тяжелой лапы они посылают его на дальний конец площади и огромными ленивыми прыжками настигают его, чтобы отправить в другую сторону. Ни дать ни взять - большие кошки, которые решили поразмяться.
Все так неторопливо и значительно. Но иногда возникает странное предчувствие...
Я понимаю, что должна запомнить что-то… Но что?
И я снова просыпаюсь в похмельно-сером городе, не зная, кто ты и где тебя искать…
P.S. Наемся тортов и шоколадок, стану толстая и тогда узнаю кто на самом деле меня любит. *думает, доедая третий кусок "наполеона" и слушая Гришковца*.
