- Здорово, братва! - разнеслось за окнами. Я перегнулся через подоконник, окинул взглядом стену “Ассоли”. И обнаружил на два этажа выше открытые окна, из которых и доносились блатные аккорды в неожиданном переложении для бас-гитары.

Давно я не давил кишки наружу,
Давным-давно кишки наружу не давил,
И вот совсем недавно обнаружил,
Что я давно кишки наружу не давил.
А ведь бывало я как выдавлю наружу!
Никто из наших так наружу не давил!
И я тогда один за всех давил наружу.
За всех наружу я тогда один давил!

Невозможно было даже представить больший контраст, чем тихий голос Зои Ященко, солистки “Белой гвардии”, и этот немыслимый шансон на бас-гитаре. Но песня почему-то мне нравилась. А певец, исполнив проигрыш на трех аккордах, стал

сокрушаться дальше:

Бывает щас я иногда давлю наружу.
Но это щас, совсем не как тогда.
Совсем не так мне давится наружу,
Давить, как раньше, я не буду никогда...

Я захохотал. Все атрибуты блатных песен присутствовали - лирический герой вспоминал дни былой славы, описывал свое нынешнее состояние и сокрушался, что былого великолепия ему уже не добиться. И было у меня сильное подозрение, что если

прокрутить эту песенку по “Радио Шансон”, то девяносто процентов слушателей даже не заподозрят насмешки. Гитара издала несколько вздохов. И тот же голос запел новую песню:

Никогда в психушке не лечился.
Ты меня не спрашивай о ней...

Музыка прервалась. Кто-то печально вздохнул и принялся перебирать струны.
Я больше не колебался. Порылся в картонной коробке, достал бутылку водки и батон копченой колбасы. Выскочил на плошадку, захлопнул дверь и двинулся вверх по лестнице. Найти квартиру полуночного барда оказалось не сложнее, чем

обнаружить спрятанный в кустах отбойный молоток. Включенный отбойный молоток.

Перестали птички петь,
Красно солнышко не светит,
У помойки во дворе
Не резвятся злые дети...

Я позвонил, совершенно не уверенный, что меня услышат. Но музыка прервалась, а через некоторое время дверь открылась.
На пороге, добродушно улыбаясь, стоял невысокий коренастый мужчина лет тридцати. В руках он держал предмет преступления - бас-гитару. С каким-то мрачным удовлетворением я заметил, что он тоже стрижен “под бандита”. На барде были

заношенные джинсы и очень занятная футболка - десантник в русском обмундировании огромным ножом перерезал горло негру в американской форме. Ниже шла гордая надпись: “Мы можем напомнить, кто выиграл вторую мировую войну!”
- Тоже ничего, - глядя на мою футболку, сказал гитарист. - Давай.
Забрав водку и колбасу, он двинулся в глубь своей квартиры. Я посмотрел на него сквозь Сумрак. Человек. И такая перемешанная аура, что я с ходу отказался от попыток понять его характер. Серые, розовые, красные, синие тона... ничего себе

коктейль. Я двинулся за гитаристом. Квартира у него оказалась раза в два больше моей. Ох, не игрой на гитаре он на нее заработал... Впрочем, это не мое дело. Куда смешнее, что, кроме размера, квартира выглядела точной копией моей. Начальные

следы великолепного ремонта, спешно свернутого, а отчасти и не доведенного до конца.
Посреди чудовищного жилого пространства - пятнадцать на пятнадцать метров, не меньше - стоял стул, перед ним - микрофон на штанге, хороший профессиональный усилитель и две чудовищные колонки. А еще у стены стояли три огромных

холодильника “Бош”. Гитарист открыл самый большой - тот оказался абсолютно пустым, и поместил бутылку водки в морозилку. Пояснил:
- Теплая.
- Холодильником не обзавелся.
- Бывает, - согласился бард. – Лас.
- Чего “лас”? - не понял я.
- Зовут меня так. Лас. Не по паспорту.
- Антон, - представился я. - По паспорту.
- Бывает, - признал бард. - Издалека пришел?
- На восьмом живу, - объяснил я.
Лас задумчиво почесал затылок. Посмотрел на открытые окна, пояснил:
- Я открыл, чтобы не так громко было. А то уши не выдерживают. Собирался тут звукоизоляцию делать, но деньги кончились.
- Это, похоже, общая беда, - осторожно сказал я. - У меня даже унитаза нет.
Лас торжествующе улыбнулся:
- У меня есть. Уже неделю, как есть! Вон та дверь.
Вернувшись (Лас меланхолично нарезал колбасу), я не удержался и спросил:
- А почему такой огромный и такой английский?
- Ты фирменную наклейку на нем видел? - спросил Лас. - “Мы придумали первый унитаз”. Ну как его не купить, за такую надпись-то? Я все собираюсь наклейку отсканировать и чуть-чуть подправить. Написать: “Мы научили людей...”!
- Понял, - сказал я, - Зато у меня установлена душевая кабина.
- Правда? - бард поднялся, - Три дня помыться не могу... Я протянул ему ключи. - Ты пока закуску организуй. - радостно сказал Лас. - Все равно водке еще минут десять стыть. А я быстро. Хлопнула дверь, и я остался в чужой квартире - наедине с

включенным усилителем, нарезанной колбасой и огромными пустыми холодильниками.
Никогда не думал, что в таких домах могут существовать непринужденные отношения дружной коммунальной квартиры… или студенческого общежития. Ты воспользуйся моим унитазом, а я помоюсь в твоем душе... А у Петра Петровича есть

холодильник, а Иван Иванович обещал водки принести - он ею торгует, а Семен Семеныч закуску режет очень аккуратно, бережно... Наверное, большинство здешних жильцов покупало квартиры “на века”. На все деньги, что только сумели заработать,

украсть и занять. А только потом счастливые жильцы сообразили, что квартира подобных размеров нуждается еще и в ремонте. И что с человека, купившего здесь жилье, любая строительная фирма сдерет три шкуры. И что за огромный метраж,

подземные гаражи, парк и набережные надо еще ежемесячно платить. Вот и стоит огромный дом полупустым, едва ли не заброшенным. Понятно, что это не трагедия - если у кого-то жемчуг мелковат. Но первый раз я воочию убедился, что это, по

меньшей мере, трагикомедия.
Сколько же всего человек реально живут в “Ассоли”? Если на ночной рев бас-гитары пришел только я один, а до этого странный бард совершенно спокойно шумел? Один человек на этаж? Похоже, что и меньше... Кто же тогда отправил письмо? Я

попробовал представить себе Ласа, маникюрными ножничками вырезающего буквы из газеты “Правда”. Не получилось. Такой придумал бы что-нибудь позатейливее. Я закрыл глаза.
Представил, как серая тень от век ложится на зрачки. Потом открыл глаза и осмотрел квартиру сквозь Сумрак. Ни малейших следов магии. Даже на гитаре - хотя хороший инструмент, побывавший в руках Иного или потенциального Иного, помнит его

касание годами. И синего мха, сумеречного паразита, жирующего на негативных эмоциях, тоже не наблюдается. Если хозяин квартиры и впадал в депрессию, то делал это вне дома. Или - очень искренне и открыто веселился, выжигая этим синий мох.

Тогда я сел и принялся дорезать колбасу. На всякий случай проверив сквозь Сумрак, стоит ли ее вообще есть. Колбаса оказалась хорошей. Гесеру не хотелось, чтобы его агент слег с отравлением.
- Вот это правильная температура. - извлекая из открытой бутылки винный термометр, сказал Лас. - Не передержали. А то охладят водку до консистенции глицерина, пьешь, будто жидкий азот глотаешь... За знакомство! Мы выпили и закусили

колбасой с сухариками. Сухарики принес Лас из моей квартиры - объяснив, что едой он сегодня совсем не озаботился.
- Весь дом так живет, - пояснил он. - Нет, есть, конечно, и такие, кому денег и на ремонт хватило, и на обстановку. Только представь, что за удовольствие жить в пустом доме? Вот они и ждут, пока мелкая шантрапа, вроде нас с тобой, ремонт закончит и

заселится. Кафе не работают, казино пустует, охрана со скуки бесится... вчера двоих выгнали - устроили тут во дворе стрельбу по кустам. Говорили, что увидели что-то ужасное. Ну их сразу к врачам. Оказалось, и впрямь - оба ужасно обкурились. С этими

словами Лас достал из кармана пачку “Беломора”. Хитро посмотрел на меня: - Будешь? Не ожидал я, что человек, с таким вкусом разливавший водку, балуется марихуаной. Я покачал головой, спросил:
- И много куришь?
- Уже вторая пачка сегодня, - вздохнул Лас. И тут до него дошло: - Ты чего, Антон! Это “Беломор”! Это не дурь! Я раньше “Житан” курил, а потом понял - ведь ничем не отличается от нашего “Беломора”!
- Оригинально, - сказал я.
- Да при чем тут это? - обиделся Лас. - Вовсе я не оригинальничаю. Вот стоит почему-то человеку стать иным... Я вздрогнул, но Лас спокойно продолжал: - ...не таким, как все, сразу говорят - оригинальничает. А мне нравится курить “Беломор”. Через

неделю надоест - брошу!
- Нет ничего плохого в том, чтобы быть Иным, - бросил я пробный шар.
- Стать по-настоящему иным - сложно, - ответил Лас. - Вот я пару дней назад подумал... Я снова насторожился. Письмо отправили два дня назад. Неужели все так удачно складывается?
- Был в одной больничке, пока приема ждал - все прейскуранты перечитал, - не подозревая западни, продолжал Лас. - А у них там все серьезно, делают титановые протезы взамен утраченных конечностей. Кости берцовые, суставы коленные и

тазобедренные, челюсти... Заплатки на череп вместо потерянных костей, зубы, прочая мелочь... Я достал калькулятор и посчитал, сколько стоит полностью заменить себе все кости. Оказалось - один миллион семьсот тысяч баксов. Но я думаю, что на

таком оптовом заказе можно получить хорошую скидку. Процентов двадцать-тридцать. А если убедить врачей, что это хорошая реклама, так и в пол-миллиона можно уложиться!
- Зачем? - спросил я. Спасибо парикмахеру, волосы у меня дыбом не встали - нечему было вставать.
- Так интересно же! - объяснил Лас. - Представь, надо тебе забить гвоздь! Ты размахиваешься и бьешь кулаком по гвоздю! И он входит в бетон. Кости-то титановые! Или тебя пытаются ударить... Нет, конечно, имеется ряд недостатков. Да и с

искусственными органами пока плохо. Но общее направление прогресса меня радует. Он налил еще по рюмке.
- А мне кажется, что прогресс - в другом направлении, - продолжил я гнуть свою линию. - Надо полнее использовать возможности организма. Ведь сколько удивительного в нас скрыто! Телекинез, телепатия... Лас погрустнел. Я тоже так мрачнею,

наталкиваясь на идиота.
- Ты мои мысли прочесть можешь? - спросил он.
- Сейчас - нет, - признался я.
- Я думаю, что не надо придумывать лишних сущностей, - объяснил Лас. - Все, что человек может, давно уже известно. Если бы люди могли читать мысли, левитировать и прочую ерунду творить - имелись бы тому свидетельства.
- Если человек вдруг овладеет такими способностями, то он будет таиться от окружающих, - сказал я и посмотрел на Ласа сквозь Сумрак. - Быть настоящим Иным - значит, вызывать зависть и страх окружающих. Ни малейшего волнения Лас не

обнаружил. Только скептицизм.
- И что же, чудотворец не захочет любимой женщине и детишкам такие же способности обеспечить. Постепенно они бы нас вытеснили, как биологический вид.
- А если особые способности не передаются по наследству - спросил я, - Ну, или не обязательно передаются. И другому их передать тоже нельзя? Тогда будут независимо существовать люди и Иные. Если этих Иных немного, то они начнут таиться от

окружающих...
- Сдается мне, что ты ведешь речь о случайной мутации, которая приводит к экстрасенсорным способностям. - рассудил Лас. - Но если эта мутация случайная и рецессивная, то никакого интереса для нас она не представляет. А вот титановые кости

тебе уже сейчас можно вмонтировать!
- Не надо, - буркнул я. Мы выпили. Лас мечтательно произнес:
- Все-таки есть что-то в нашей ситуации! Огромный пустой дом! Сотни квартир - и в них живет девять человек... если вместе с тобой. Что тут можно творить! Дух захватывает! А какой фильм можно снять! Вот представь себе клип - роскошные

интерьеры, пустые рестораны, мертвые прачечные, ржавеющие тренажеры и холодные сауны, пустые бассейны и затянутые пленкой столы в казино. И по всему этому великолепию бредет молоденькая девочка. Бредет и поет. Неважно даже, что.
- Снимаешь клипы? - насторожился я.
- Да нет... - Лас поморщился. - Так... разок одной знакомой панковской группе помог клип снять. Его по МТВ прокрутили, но потом запретили.
- А что там было ужасного? - Ничего особенного, - сказал Лас, - Песня как песня, совершенно цензурная, даже про любовь. Видеоряд был странный. Мы его снимали в больнице для лиц с нарушениями двигательных функций. Поставили стробоскопы в

зале, включили песню “Есаул, есаул, что ж ты бросил коня” и позвали больных - танцевать. Они и танцевали под стробоскоп. Как могли. А потом на эту картинку мы новый звуковой ряд положили. Очень стильно вышло. Но показывать это и впрямь

нельзя. Нехорошо как-то. Я представил себе “видеоряд” - и меня передернуло.
- Плохой из меня клипмейкер, - признался Лас. - Да и музыкант... Один раз мою песню по радио прокрутили, глубокой ночью, в передаче для всяких отморозков. Что ты думаешь? Тут же позвонил на радио известный композитор, сказал, что он всю

жизнь своими песнями учил людей доброму и вечному, но эта, единственная песня перечеркнула труд всей его жизни... Вот ты вроде одну песню услышал - она плохому учит?
- По-моему, она издевается, - сказал я. - Над плохим.
- Спасибо, - грустно сказал Лас. - Но ведь в чем беда - многие не поймут. Решат, что это всерьез.
- Так решат дураки, - попытался я утешить непризнанного барда.
- Так их-то больше! - воскликнул Лас. - А протезы головы пока несовершенны... Он потянулся за бутылкой, разлил водку, сказал:
- Ты заходи, если снова понадобится, не смущайся. А потом я тебе ключ от одной квартиры на пятнадцатом этаже достану. Квартира пустая, но унитазы стоят. - Хозяин против не будет? - усмехнулся я.
- Ему уже все равно. А наследники все никак поделить площадь не могут.


Внизу я обнаружил своего ночного знакомца. Гитарист и собиратель забавных футболок, счастливый владелец большого английского унитаза стоял возле открытого бассейна, заполненного живыми омарами. На лице Ласа отражалась напряженная

работа мысли. Потом он усмехнулся и покатил тележку к кассе. Я насторожился.
Лас неторопливо выложил на движущуюся ленту скромные покупки, среди которых особняком выделялась бутылка чешского абсента. А расплачиваясь, сказал:
- Вы знаете, у вас там есть бассейн, с омарами...
Девушка за кассой заулыбалась, всем видом подтверждая, что бассейн есть, омары в нем плавают, и парочка живых членистоногих замечательно подойдет к абсенту, кефиру и мороженым пельменям.
- Так вот, - невозмутимо продолжал Лас, - я сейчас видел, как один омар забрался другому на спину, выполз на бортик и спрятался вон под те холодильники...
Девушка часто заморгала. Через минуту у кассы появились два охранника и крепкая тетка-уборщица. Выслушав ужасную весть о побеге, они бросились к холодильникам. Лас, поглядывая на зал, расплатился.
А погоня за несуществующим омаром была в самом разгаре. Уборщица тыкала шваброй под холодильники, охранники суетились вокруг, меня донеслось:
- Ко мне гони, ко мне! Я его уже почти вижу!
С выражением тихой радости на лице Лас двинулся к выходу.
- Осторожней тычь, панцирь повредишь - некондиция будет! - предостерегал охранник.
Пытаясь согнать с лица недостойную Светлого мага улыбку, я взял удевушки свой кофе. Нет, этот не стал бы вырезать ножничками букет из газет. Слишком скучное занятие.

Руки сами полезли за плеером. Я воткнул пуговки динамиков в уши, вставил наугад диск и прижался к стеклу. Ничего не вижу, ничего не слышу. И уж ясное дело - ничего не скажу.
Раздалась негромкая лиричная мелодия и тонкий голос запел:

Ты не успеешь ринуться в кусты,
На свете нет прекрасней красоты
Чем абстиненция морфинного генеза...

Да это же Лас, мой знакомец из “Ассоли”. Тот диск, что он дал в подарок. Усмехнувшись, я сделал звук погромче. Вот это то, что мне сейчас нужно...

В астрал вернутся, детские черты.
Из нашей крови выплавят железо,
На свете нет прекрасней красоты
Чем абстиненция морфинного генеза...

Тьфу ты, пропасть... Вот ведь панк из панков. Это даже не Шнур с его развеселыми матюками... Чья-то рука похлопала меня по плечу.
- Эдгар, каждый расслабляется по-своему, - пробормотал я.
Меня легонько пихнули под ребра.
Я обернулся.
И остолбенел.
Передо мной стоял Лас. И довольно лыбился, приплясывая в такт музыке - все-таки, я сделал звук слишком громким.
- Приятна, е-мое! - с энтузиазмом воскликнул он, едва я стянул наушники. - Вот так идешь по вагону, никого не трогаешь, а тут твои песни слушают! Ты что здесь делаешь-то, Антон?
- Еду... - только и смог я выдавить, выключая плеер.
- Правда? - восхитился Лас. - Никогда бы не подумал! А куда едешь?
- В Алма-Ату.
- Надо говорить “в Алматы”! - наставительно сказал Лас. - Хорошо, продолжаем разговор. Чего не на самолете?
- А ты чего? - я наконец-то сообразил, что происходящее напоминает мой допрос.
- А я - аэрофоб, - с гордостью сказал Лас. - Нет, если очень надо, то литр виски помогает поверить в аэродинамику. Но это на крайний случай, в Японию там, или в Штаты... туда поезда не ходят
... - Коньячок? - поглядывая на фляжку в моих руках спросил Лас.
- Лучше. Двадцатилетний арманьяк.
- Уважаю, - согласился Лас. - А то иные и слова-то такого не знают.
- Иные? - уточнил я, двигаясь вслед за Ласом в соседний вагон.
- Угу. Серьезные вроде люди, миллионами ворочают, а кроме “Белой лошади” и “Наполеона” ничего в алкогольной культуре не знают. Меня всегда потрясала узость кругозора политикоэкономической элиты. Ну почему символом преуспевания у нас

стал шестисотый мерседес? Говоришь с серьезным, умным человеком, а тот вдруг гордо вставляет: “мерс у меня побили, пришлось неделю на пятисотом ездить”! И в глазах у него - и смирение аскета, снизошедшего до пятисотого, и гордость владельца

шестисотого! Я раньше думал, что пока новые русские не пересядут на подобающие VIM “Бентли” и “Ягуары”, ничего хорошего в стране не будет. Так ведь пересели - и никаких изменений! Красные пиджаки все равно просвечивают из-под рубашек от

Версаче... Тоже, кстати... нашли, тьфу, культового модельера...
Я вошел вслед за Ласом в уютное купе спального вагона. Здесь было всего две полки, маленький угловой столик, скрывающий под столешницей треугольную раковину, маленький откидной стульчик.
- Простора, честно говоря, меньше чем в обычном купе, - заметил я.
- Ага. Зато кондиционер работает. Ну и раковина... вещь полезная во многих жизненных обстоятельствах...
Вытянув из-под полки алюминиевый чемодан, Лас принялся в нем рыться. Через мгновение на столике появилась литровая пластиковая бутылка. Я взял ее, посмотрел на этикетку. И впрямь - кумыс.
- Думал, шучу? - ухмыльнулся ной “сосед”. - Очень правильный напиток. Таким будешь торговать?
- Да, именно таким, - брякнул я.
- Таким не получается, это киргизский. Тебе вообще надо было в Уфу ехать. И ближе, и с таможней никаких проблем. Они там и кумыс делают, и “Бузу”. Пробовал “Бузу”? Это смесь кумыса с овсяным киселем. Гадость - страшная! Но с похмелья

реанимирует мгновенно.
На столике тем временем появилась колбаска, карбонат, нарезанный хлеб, литровая бутылка французского коньяка незнакомой мне марки “Folignac”, бутылка французской же минералки “Эвиан”.
Я сглотнул и добавил к снеди свое небольшие подношение. Сказал:
- Давай, вначале арманьяк попробуем.
- Давай, - доставая пластиковые стаканчики для воды и две мельхиоровые рюмочки для коньяка согласился Лас.
- Открывай.
- Твой арманьяк, тебе и открывать, - небрежно парировал Лас.
Определенно, что-то тут было нечисто!
- Давай лучше ты, - брякнул я. - У меня никогда не получается ровно налить.
Лас посмотрел на меня как на идиота. Сказал:
- А у тебя серьезный подход. Часто на троих соображаешь?
Но фляжку все-таки взял и начал откручивать колпачок. Я ждал.
Лас пыхтел, морщился. Перестал откручивать и внимательно осмотрел крышечку. Пробормотал:
- Присохла, похоже...
Бот тебе и замаскированный Иной!
- Давай, - сказал я.
- Нет, подожди, - возмутился Лас. - Это что, такая высокая сахаристость? Сейчас...
Задрав подол футболки, он схватился за крышку и, напрягая все жилы, крутанул. Азартно произнес:
- Пошла-пошла! Раздался хруст.
- Пошла... - неуверенно продолжил Лас. - ОЙ...
Он смущенно протянул ко мне руки. В одной была стеклянная фляжка. В другой - крышечка, плотно навернутая на обломанное горлышко.
- Извини... блин...
Но уже через мгновение во взгляде Ласа мелькнуло что-то вроде гордости:
- Ну и силища у меня! Никогда бы не подумал...
Я молчал, представляя себе лицо Эдгара, лишившегося полезного артефакта.
- Ценная вещь, да? - виновато спросил Лас. - Антикварная фляжка, да?
- Ерунда, - пробормотал я. - Арманьяк жалко. Туда же стекло попало.
- Это ничего, - бодро сказал Лас. Снова нырнул в чемодан, оставив изувеченную фляжку на столе. Достал носовой платок, демонстративно сорвал с него наклейку: - Чистый. Ни разу не стиранный. И не китайский, а чешский, так что пневмонии ложно не

бояться!
Сложив платок в два раза он обмотал им горлышко и невозмутимо разлил арманьяк по рюмкам. Поднял свою:
- За проезд!
- За проезд, - согласился я.
Арманьяк был мягкий, душистым и сладковатым, будто теплый виноградный сох. Он пился легко, не вызывая даже мысли о закуске, и уже где-то глубоко внутри взрывался - гуманно и высокоточно, на зависть любым американским ракетам.
- Замечательная вещь, - согласился Лас, выдыхая. - Но я же говорю - высокая сахаристость! Мне чем армянские коньяки нравятся - у них сахар выработан до минимума, зато все вкусовая гамма сохранена... Давай по второй.
Вторая порция разлилась по рюмкам. Лас выжидающе посмотрел на меня.
- За здоровье? - неуверенно предложил я.
- За здоровье, - согласился Лас. Выпил, занюхал платком. Посмотрел в окно, вздрогнул, пробормотал: - Ничего себе... как забирает.
- Что такое?
- Не поверишь - показалось, что мимо вагона пролетела летучая мышь! - воскликнул Лас. - Огромная, с овчарку размером. Бр-р-р...
Я подумал, что стоит высказать Косте пару ласковых слов. Вслух же пошутил:
- Это не мышь. Это, наверное, белочка.
- Летучая белочка, - пригорюнился Лас. - Все под нею ходим... Нет, честное слово, огромная летучая мышь!
- Просто она пролетела очень близко от стекла, - предположил я. - А ты при взгляде мельком не смог оценить расстояние до летучей мыши - и представил ее больше, чем она есть.
- Ну, возможно... - задумчиво произнес Лас. - А что она тут делала? Зачем ей лететь рядом с поездом?
- Это элементарно, - беря фляжку и разливая третью порцию, сказал я. - Тепловоз, двигаясь на огромной скорости, создает перед собой воздушный щит. Он оглушает комаров, бабочек, всякую прочую летучую живность и отбрасывает в вихревые

потоки, обтекающие поезд со всех сторон. Поэтому летучие мыши ночами любят летать вдоль движущегося поезда и поедать оглушенных мух.
Лас задумался. Спросил:
- А почему тогда днем вокруг движущихся поездов не летают птицы?
- Это тоже элементарно! - я протянул ему рюмку. - Птицы - куда более тупые создания, чем млекопитающие. Поэтому летучие мыши уже догадались, как использовать поезда для пропитания, а птицы - еще нет! Лет через сто-двести и до птиц дойдет,

как пользоваться поездами.
- Как же я сам-то не понял? - удивился Лас. - И в самом деле, все очень просто! Ну, давай... за здравый смысл!
Мы выпили.
- Животные - это удивительное дело, - глубокомысленно сказал Лас. - Умны не по Дарвину. Вот у меня жил...
Кто у него жил: пес, кот, хомячок или аквариумная рыбка - я услышать не успел. Лас снова глянул в окно и позеленел.
- Там опять... летучая мышь!
- Комаров ловит, - напомнил я.
- Каких комаров! Она за столбом пролетела, как по заказу! Говорю тебе - с крупную овчарку размером!
Поднявшись, Лас решительно потянул вниз штору. Сказал решительно:
- Ну их... знал я, нельзя на ночь Кинга читать... Здоровенная такая мышь! Как птеродактиль! Ей сов и филинов ловить, а не комаров!
Вот ведь урод Костя! Я понимая что в зверином облике вампир, как и оборотень, становится придурок-придурком и контролирует себя слабо. Наверное, ему нравится носиться вот так вокруг ночного поезда, заглядывать в окна, отдыхать на

фонарных столбах. Но надо же соблюдать элементарную осторожность!
- Это мутации, - тем временем размышлял Лас. - Ядерные испытания., утечки с реакторов, электромагнитные волны, сотовые телефоны... А мы все смеемся - фантастика, мол... Да еще бульварные газеты врут непрерывно. Ведь кому рассказать -

решат, что спьяну почудилось или вру!
Он решительно откупорил свой коньяк. Спросил:
- Ты как вообще к мистике относишься?
- Отношусь, - с достоинством ответил я.
- Я тоже, - признался Лас. - Теперь - тоже отношусь. Раньше никак не относился... - он опасливо посмотрел на закрытое окно. - Вот так живешь-живешь, потом встречаешь где-нибудь на псковских торфяниках живого Йети - и съезжаешь с катушек! Или

видишь метровую крысу. Или... - он махнул рукой и разлил коньяк по рюмкам. - Вдруг - и впрямь, где-то рядом с нами живут ведьмы, вампиры, оборотни? Ведь нет надежнее маскировки, чем внедрить свой образ в средства массовой культуры.

Описанное в художественной форме, показанное в кино - перестает быть страшным и таинственным. Для настоящей жути нужна устная речь, нужен старый дедок на завалинке, пугающий вечером внучат: “А потом Хозяин ему показался и говорит: не

отпущу тебя, замотаю-закручу, в буреломе сгинешь!” Вот так и появляется настоящая опасливостъ перед аномальными явлениями! Кстати, дети это чувствуют, не зря так любят рассказывать истории про Черную Руку и Гроб на Колесиках. А

современная литература, особенно кино, размывают этот инстинктивный ужас. Ну как бояться Дракулу, если его уже сотню раз убили? Как бояться инопланетян, если наши их всегда в пыль размажут? Нет, Голливуд - это великий усыпите ль

человеческой бдительности! Давай - за погибель Голливуда, лишающего нас здорового страха перед неведомым!
- За это - всегда! - с чувством сказал я. - Лас, а чего ты в Казахстан-то собрался? Неужели там хороший отдых?
Лас пожал плечами. Сказал:
- Я и сам не знаю. Захотелось вдруг экзотики - кумыс в подойниках, скачки на верблюдах, драки боевых баранов, бешбармак в медном тазике, красавицы с непривычными чертами лица, древовидная анаша в городских скверах...
- Какая? - не понял я. - Какая анаша?
- Древовидная. Она же дерево, только ей никогда вырасти не дают, - с таким же серьезным лицом, какое было у меня при рассказе про легучтлх мышей и ласточек, объяснил Лас. - Да мне все равно, я табаком здоровье порчу, просто экзотики

хочется...
Он достал пачку “Беломора” и закурил.
- Сейчас проводник прибежит, - заметил я.
- Никуда он не прибежит, я на датчик дыма презерватив натянул, - Лас кивнул вверх. На выступающем из стены датчике и впрямь был натянут слегка надутый презерватив. Нежнорозовый и с пластиковыми шипами.
- Все-таки мне кажется, что у тебя неправильные представления о казахстанской экзотике, - сказал я.
- Да поздно уже думать, поехал - так поехал, - буркнул Лас. - С утра вдруг как стукнуло в голову - а не поехать ли мне в Казахстан? Вещи покидал, заместителю указания дал - ив поезд.
Я насторожился.
- Так прямо и собрался? Слушай, а ты всегда такой легкий на подъем?
Лас задумался. Покачал головой:
- Не очень. Но тут словно перемкнуло... Ладно, пустое. Давай еще на посошок... Он начал разливать - а я опять посмотрел на него сквозь Сумрак.
Даже зная, что искать, я с трудом почувствовал след, так изящно и легко было касание неведомого Иного. Уже затухающий, почти остывший след.
Простое внушение, на такое способен самый слабый Иной. Вот только как аккуратно все выполнено!
- Давай на посошок, - согласился я. - Тоже глаза слипаются... успеем еще наговориться.

- Кто вы такие? - спросил техник. - А? Что происходит?
- Мы - инспекция министерства здравоохранения, - сказал Лас. - И лучше бы вы объяснили, кто додумался сжигать скошенную коноплю у воздухозаборников системы вентиляции;
- К-какую коноплю? - начал заикаться техник.
- Древовидную! - отрезал я. - Пошли, Лас. Мне еще положено дать тебе необходимые объяснения.

Семен вошел в кабинет вместе с Ласом - подталкивая того перед собой, будто пойманного с поличным мелкого Темного колдуна. Лас вертел в руках туго свернутую бумажную трубочку и все старался спрятать ее за спину.
Семен плюхнулся в кресло и буркнул:
- Твой протеже.. Антон: Ты и разбирайся.
- Что случилось? - насторожился я.
Лас вовсе не выглядел виноватым. Так, слегка смущенным.
- Второй день стажировки, - сказал Семен. - Простейшие, элементарные поручения. Даже не связанные с магией...
- Ну? - подбодрил я.
- Попросил его встретить в аэропорту господина Сисукэ Сасаки из токийского Дозора...
Я хмыкнул. Семен побагровел:
- Это обычное японское имя! Не смешнее, чем Антон Сергеевич!
- Да я понимаю, - согласился я. - Это тот самый Сасаки, что вел дело девочек-оборотней в девяносто четвертом?
- Тог самый, - Семен заерзал в кресле. Лас продолжал стоять у дверей. - Он проездом в Европу, но что-то собирался обсудить с Гесером. - Это я уже понял, - сказал я. - Я другое хочу узнать - зачем ты все это пишешь?
- И что случилось?
Семен возмущенно посмотрел на Ласа. Откашлялся и сказал:
- Господин стажер очень интересовался у меня, знает ли уважаемый Сасаки русский. Я объяснил, что не знает. Тогда господин стажер отпечатал на принтере плакатик и отправился встречать японца в Шереметьево... Да покажи ты плакат!
Лас со вздохом развернул рулончик.
Очень крупным шрифтом были напечатаны иероглифы японского имени. Не поленился Лас, поставил японские драйвера.
А повыше - шрифтом чуть поменьше - было напечатано:
“Второй московский конгресс жертв насильственного заражения холерой”.
Сохранить каменное лицо стоило мне огромных усилий.
- Зачем ты это написал? - спросил я.
- Я всегда так иностранцев встречаю, - обиженно сказал Лас. - И своих деловых партнеров, и родственников - у меня за рубежом родня есть... Если они по-русски ни слова - я крупно печатаю имя на их родном языке, а поменьше - что-нибудь смешное

на русском. Например: “Конференция транссексуалов нетрадиционных ориентации”, “Европейский фестиваль глухонемых музыкантов и исполнителей”, “Форум активистов всемирного движения за полное половое воздержание”... И стою с

плакатиком вот так... поворачиваюсь во все стороны, чтобы все встречающие увидели...
- Когда человек из таможни выходит - уже всему залу интересно узнать, кто он такой, - невозмутимо пояснил Лас. - При его появлении все улыбаются, многие аплодируют, свистят, машут руками. Человек-то все равно не понимает, почему такая

реакция! Он видит только то, что все ему радуются, замечает свое имя - и ко мне. А я плакат быстро свертываю, веду его в машину. Человек потом всем рассказывает - какие замечательные, дружелюбные люди в России! Его все встречали улыбками!
- Балда, - с чувством сказал я. - Это человек. А Сасаки - Иной. Высший Иной, между прочим! Он русского не знает, но смысл надписей воспринимает на понятийном уровне!
Лас вздохнул и потупился:
- Да понял уже... Ну, если виноват - гоните в шею!
- Господин Сасаки обиделся? - спросил я. Семен пожал плечами.
- Когда я все объяснил, то господин Сасаки изволил долго смеяться, - сообщил Лас.
- Пожалуйста, - попросил я. - Не делай так больше.
- Вообще?
- Хотя бы с Иными!
- Конечно не стану! - пообещал Лас. - Смысл шутки теряется.
Я развел руками. Посмотрел на Семена.
- Подожди меня в коридоре, - велел Семен. - Плакат оставь!
- Вообще-то я коллекцию... - начал было Лас,

Спустившись через четверть часа на первый этаж,
инспектор вошел в кабинет со странной надписью «Дежурный стрелочник» и
разложил на столе бумаги. Сопровождавший его молодой человек сел
напротив и с улыбкой стал смотреть, как инспектор заполняет бланк
протокола.
– Что за глупая надпись у вас на дверях? – спросил инспектор, не
отрываясь от работы.
– «Дежурный стрелочник»? Ну, этот тот, на кого валятся все шишки. С
проверкой кто придет, трубу прорвет канализационную, пиццу привезут
или воду питьевую – всем приходится заниматься. Смесь диспетчера по
зданию и завхоза. Должность скучная, дежурим по очереди.
– Чем вообще вы тут занимаетесь?
– Это входит в обязанности пожарной охраны? – Мужчина задумался. – Ну…
мы охраняем Москву от порождений зла.
– Шутите? – Инспектор тяжело посмотрел на «дежурного стрелочника».
– Ничуть.
В дверь без стука вошел немолодой, восточной наружности человек. При
его появлении дежурный быстро встал.
– Ну, что тут у нас? – спросил вошедший.
– Одна закладка в бухгалтерии, одна в туалете, одна в пожарном щите на
втором этаже, – с готовностью ответил дежурный. – Все в порядке, Борис
Игнатьевич.
Инспектор побледнел.
– Лас, у нас нет пожарного щита на втором этаже, – заметил Борис
Игнатьевич.
– А я иллюзию навел, – похвастался Лас. – Очень достоверно получилось.
Борис Игнатьевич кивнул. Сказал:
– Хорошо. Только ты не заметил еще двух «жучков» у программистов. Я
думаю, наш гость не впервые совмещает обязанности пожарного инспектора
и шпиона… верно?
– Что вы себе… – начал мужчина. И замолчал.
– Тебе очень стыдно, что ты занимался промышленным шпионажем, – сказал
Борис Игнатьевич. – Омерзительно! Ты же был честным человеком…
когда-то. Помнишь, ты ездил на БАМ? И не только за деньгами, тебе
хотелось романтики, хотелось участвовать в чем-то великом…
По щекам инспектора потекли слезы. Он кивнул.
– А помнишь, как тебя принимали в пионеры? – бодро спросил Лас. – Как
ты стоял на линейке и думал о том, что отдашь все свои силы делу
победы коммунизма? А вожатая повязывала тебе галстук, почти касаясь
тугими сиськами…
– Лас, – ледяным голосом произнес Борис Игнатьевич. – Я не устаю
удивляться, как ты стал Светлым.
– Я в тот день в хорошем настроении был, – признался Лас. – Мне
приснился сон, будто я маленький и катаюсь на пони…
– Лас! – повторил Борис Игнатьевич.
Дежурный замолчал.
В наступившей тишине послышались всхлипывания инспектора пожарной
охраны:
– Я… я все расскажу… Я на БАМ поехал, чтобы от алиментов укрыться…

*ржот* обожаю я Лукьяненко))) и особенно Дозоры)))) прелесть)))