Он молчал, прислонившись спиной к холодной стене. А окно врывался серебристый снег и на подоконнике уже образовались маленькие сугробы. Его глаза, казалось, покрылись льдом, они были светлыми и блестели от слез, которым он стеснялся разрешить пролиться по щекам тонкими ручейками.
Она сидит, завернувшись в простынь, по спине рассыпаются темные спутанные волосы.
- Ты должна уйти, если хочешь, - шепчет он, сжимая кулак так, что кости хрустят и следы ногтей отпечатываются на ладонях.
Потом она еще долго бродила по комнате, как тень, может, искала свою одежду, а может просто тянула время. Наконец она снова присела на край кровати и спросила:
- Устал?
- Да. Устал.
Она быстро оделась, завязала в хвост спутанные волосы и ушла. Дверь громко хлопнула, и оконные стекла судорожно задрожали. Он все сидел и смотрел в одну точку, кожа уже покрылась мурашками от холода, исходящего от стены. «Интересно, куда она пошла, -подумал он, - три часа ночи, что она будет делать?» Хотелось скорее вскочить и в чем мать родила побежать за ней, вернуть под одеяло и согреваться до конца ночи ее теплом, лежать, положив голову на ее мягкий живот, который, конечно же, будет мелко подергиваться от непереставаемых судорог плача. Но сил не было. Возвращать ее опять. Зачем? Чтобы потом снова слышать ее острые слова? Он перестанет молить, снова про все забудет и продолжится эта круговая порука, которая длится вот уже 5 лет. Сколько раз они пытались быть просто друзьями? Сколько раз он избегал встреч с нею, уходил в небытие, не отвечал на трели телефонных звонков, а потом опять понимал, что нужно открыть окно и впустить в свою жизнь воздуха – и снова впускал ее. Она приходила с дружеским визитом, пила на кухне кофе, курила и плакала, потому что ей действительно было плохо. А может страшно. Или просто привыкла. И он открывал, он распахивал перед ней все двери, она снова хозяйничала в его жизни, нагло сбрасывая с полок мысли, которые он месяцами, а то и годами, так старательно расставлял по местам.
Зато уходила она всегда с фейерверком. Искала чего-то лучшего, ей тоже надоедали эти бесконечные мучения. Один раз даже вышла замуж и короткое время была счастлива. Потом встретила на улице его. Внутри нее самой уже жил другой человек. Она покончила со всем раз и навсегда, оборвав сразу две жизни. Развод. Аборт. Тот несчастный, что был ее мужем, не выдержал и покончил с собой. А она вернулась. Вернулась с разбитой судьбой, опухшими от пережитого глазами, и он не хотел видеть ее, даже тени ее в свою жизнь боялся впустить. Не хотел… но крепко обнимал ее тело, утопал ладонями в черных волосах и клялся Богу, что это был последний раз, и больше он ее никуда не опустит и сам не уйдет…
- Ты ведьма, ты просто ведьма. Нет, хуже. Ты дьявол, ты приносишь людям одно несчастье, - шептал ей он. И она смеялась и кивала головой.
Однажды настало затишье. Это напоминало холодное северное море, которое вечно бушует своими волнами, разбивает их о скалы, взбивает в белую соленую пену, каждый раз накатывая все с новой и новой силой. И вдруг на море настало затишье. Штиль. Волны улеглись в легкую рябь, засияли неуверенные лучи солнца… Настолько была невероятна и та маленькая осень, когда она уже казалось нашла свою тихую гавань, успокоилась и листала журналы для молодоженов. Потом она влюбилась, так же безрассудно, как это всегда с ней случалось. Улетела, выпорхнула. Он и не держал ее. Это как песок. Сложно удержать в руках – рано или поздно их кисти все равно устают, пальцы слабеют, и песок медленно просачивается сквозь пальцы до последней песчинки.
- Больше не возвращайся, - сказал он напоследок и погрузился в затяжную депрессию, серые однообразные дни, которые сменяли один другого. И так бесконечная череда дне, черно-белых снов… Пока она снова не пришла с кистью и краской стала все вновь раскрашивать. В алый, наверное… Что стало с тем, к кому она уходила на все это время – он не спрашивал. Знал только, что ничего хорошего эта женщина принести ему не могла и в глубине души жалел того незнакомого человека, на чьем пути так же выпало повстречать ее. Друзья по несчастью.
- Не могу с тобой. Без тебя тоже не могу? Что делать? – сотни раз вопрошал он, а она смотрела своими умными глазами и не знала, что сказать.
Она любила за все время только его. Любила его, влюблялась только в других… И даже встречая преграду на пороге его жизни – будь то стена или закрытая дверь – она сносила все, врывалась. И рада бы уйти навсегда, но не могла…
- Ты – проклятие, - говорил он, - Ты мой сладкий яд. Ты убьешь меня…

Целый час он просидел у стены. На полу валялись крупные стекляшки, от сорванных с ее шеи бус. Часы продолжали противно тикать, она приучила снимать их со стены каждый раз, когда ложилась спать, потому что не могла терпеть и шороху… Теперь они стали мешать и ему. Больно, как же больно.
Он подошел к окну. На подоконнике уже было много снега… Он подтаивал. Чуть теплыми пальцами он написал на стекле «Отпусти»…
Только на небе появились первые признаки рассвета, он, обезумев от четырех стен своей квартиры, вырвался на улицу. Выбежал, упал на колени и начал есть снег, зачерпывая его руками, жадно поедал, как голодавший множество дней человек поедает живительную пищу… Снегу за ночь намело целые сугробы. Он ходил по ним вокруг дома, под окнами, пока не устал настолько, что совсем лег на розовый от занимающейся зари снег, и наконец плакал… Плакал за все те годы страданий и счастья, проведенных с ней, она всегда была рядом, пусть в его постели или далеко с совершенно другим человеком, она держала крепко, не пускала… Слезы капали и оставались маленькими точками на девственной глади снега. Он видел гору снега, как будто замело что-то большое, округлое. Голыми руками он стал стряхивать снег, в надежде найти что-то. Вот в белых хлопьях болезненным для глаз контрастом появились ее черные волосы… Обезумев, он все быстрее и быстрее стряхивал снег, но замерзшие пальцы еще почти отказывались слушаться… Он видел лицо и широко открытые глаза, серебристая кожа и губы, которые навсегда покинула кровь, синие блеклые губы… Уронив ее голову он еще долго сматривался в глаза, но не видел в них совершенно никакого выражения. Просто как Снежная королева, девушка с белым лицом, лежала на почти таком же белом снегу, раскинув вокруг головы свои черные пряди волос… Она была не просто мертва. Она была абсолютно мертва. На ней больше не было одежды, кроме тонкого свитера и джинс. Ноги босые.
Паника прошла. Тяжело дыша густым паром, он сел рядом наклонился к ее уху и тихо сказал:
- Ну что ж, спасибо, что отпустила. Может, теперь я буду жить?