Книга эта довольно "без комплексов" была запрещена в штатах и у нас за ненормативную лексику и прочие нехорошести. Сказать по правде по началу это и меня довольно коробило. Я даже впараллель еще пару книг начал, для компенсации :-) Но присутствуют в книге и настоящие жемчужины вроде приведенной выше.

Удивительное дело: в

именно этот абзац отсутствует (в

он, правда есть). И гугл и яндекс нашли всего одно вкрапление этого абзаца! Может конечно в других вариантах перевода он есть - неохота искать. Все равно странно это...

Под катом кусок побольше откуда вырвана приведенная цитата. К ненормативам я вроде уже подготовил :-)

-- Что он сделал?! -- визжит мадам. -- Я вам покажу, что он сделал!

Идите сюда! -- Она хватает меня за руку и тащит в соседнюю комнату. -- Вот,

полюбуйтесь! -- кричит она, показывая пальцем на биде.

-- Пойдем отсюда... -- говорит мой индус.

-- Нет, подождите! Вы так легко не отделаетесь!

Мадам стоит рядом с биде, задыхаясь от злости. Девочки рядом, с

полотенцами в руках. Так мы все стоим и смотрим в биде, где плавают две

огромные колбасы. Мадам наклоняется и прикрывает биде полотенцем.

-- Ужасно, это просто ужасно! -- вопит она. -- Никогда в жизни не

видела ничего подобного... Свинья!.. Грязная свинья!

Индус смотрит на меня с упреком.

-- Вы должны были объяснить мне... Я не знал, что это не пройдет в

трубы... Я ведь спросил вас, и вы сказали, что я могу воспользоваться этой

штукой... -- Он чуть не плачет.

В конце концов мадам отводит меня в сторону. Она успокоилась, она

понимает, что это ошибка. Может быть, господа хотят пойти вниз и заказать

что-нибудь для девушек? Для них это было большое потрясение. Они не привыкли

к таким вещам. Конечно, господа не забудут и горничную... Ведь для горничной

все это довольно неприятно. Она передергивает плечами и подмигивает.

Прискорбный случай! Но это просто по ошибке. Если господа подождут здесь

немного, горничная принесет вина. Может быть, господа хотят шампанского? Да?

-- Я хотел бы уйти... -- говорит молодой индус слабым голосом.

-- О, не смущайтесь так, -- пытается его успокоить мадам. -- Все уже

позади. Иногда можно и ошибиться. В следующий раз вы наверняка спросите

уборную.

Она начинает распространяться про уборные -- на каждом этаже есть

уборная и ванная. У нее много клиентов из англичан. И все они джентльмены.

Молодой человек -- индус? О, индусы... Это очаровательные люди... такие

умные, такие красивые.

Когда наконец мы выходим на улицу, очаровательный молодой джентльмен

чуть не плачет.

Свой последний вечер в Париже он оставляет для "ебных развлечений". На

этот день у него разработана полная программа -- конференции, телеграммы,

интервью, фотожурналисты, трогательные прощания, советы правоверным и т.д.

Во время обеда он -- воплощенная беспечность. Заказывает шампанское, ловким

щелчком пальцев подзывает гарсона -- словом, ведет себя как типичный хам, то

есть тот, кто он в сущности и есть. Насмотревшись до тошноты на всякие

приличные заведения, он просит меня найти ему что-нибудь попроще, повести

его туда, где он может взять двух-трех женщин сразу. Я веду его на бульвар

Шапель, предупредив, чтоб он был осторожен с кошельком. В районе Обервилье

мы заходим в дешевый притон и немедленно оказываемся в целой толпе женщин.

Через несколько минут мой приятель танцует с голой бабой -- тяжелой

блондинкой со складками на шее. В дюжине зеркал отражается ее задница и его

темные тонкие пальцы, впивающиеся в нее с липкой жадностью. Стол заставлен

пустыми стаканами, механическое пианино хрипит и свистит. Незанятые девушки

сидят на кожаных диванах и почесываются, точно семья обезьян. В воздухе --

сдерживаемая буря, тишина перед взрывом, который вот-вот должен прогреметь,

но в последнюю минуту совершенно неожиданно выяснилось, что не хватает

какой-то мелкой детали, просто крошечной... Эта странная атмосфера позволяет

и быть здесь и не быть, и постепенно в моем сознании начинает вырисовываться

пропавшая деталь, принимая причудливые формы, точно ледяной узор на окне. И

подобно этому узору, как будто произвольно наведенному чьей-то рукой на

стекле, а на самом деле возникшему в соответствии со строгими физическими

законами, мои чувства тоже, по-видимому, подчинены непреложным законам

природы. Всем своим существом я отдаюсь этим ощущениям, не известным мне

раньше, и то, что мне казалось моим собственным "я", начинает сжиматься,

сгущаясь до точки, покидающей мое тело, границы которого определены только

реакциями нервных окончаний.

И я думаю о том, каким бы это было чудом, если б то чудо, которого

человек ждет вечно, оказалось кучей дерьма, наваленной благочестивым

"учеником" в биде. Что, если б в последний момент, когда пиршественный стол

накрыт и гремят цимбалы, неожиданно кто-то внес бы серебряное блюдо с двумя

огромными кусками дерьма, а что это дерьмо, мог бы почувствовать и слепой?

Это было бы чудеснее, чем самая невероятная мечта, чем все, чего ждет

человек и чего он ищет. Потому что это было бы нечто такое, о чем никто не

мечтал и чего никто не ждал.

Почему-то мысль, что в этом мире не на что надеяться, подействовала на
меня освежающим образом. Неделями и месяцами, даже годами, да, в
сущности, всю свою жизнь я ждал, что случится какое-то событие, которое
в корне изменит всю мою жизнь. И теперь, неожиданно вдохновленный
пониманием всей безнадежности человеческого существования, я
почувствовал облегчение, точно с меня свалилось огромное бремя.

Утром я расстался со своим индусом, предварительно выудив у него

несколько франков, чтоб было чем заплатить за комнату. Идя по направлению к

Монпарнасу, я грешил отдаться течению жизни и не делать ни малейшей попытки

бороться с судьбой, в каком бы обличье она ни явилась ко мне. Всего, что

случилось со мной до сих пор, оказалось недостаточно, чтобы меня уничтожить;

ничто не погибло во мне, только иллюзии. Я остался невредим. Мир остался

невредим. Завтра может произойти революция, чума, землетрясение и не от кого

будет ждать помощи, тепла или веры. Мне кажется, что все это уже случилось и

что я никогда не был более одинок, чем сейчас. С этой минуты я решаю ни на

что не надеяться, ничего не ждать -- жить, как животное, как хищный зверь,

бродяга или разбойник.

Если завтра будет объявлена война и меня призовут в

армию, я схвачу штык и всажу его в первое же брюхо. Если надо будет

насиловать, я буду насиловать с удовольствием. В этот тихий миг рождения

нового дня земля полна преступлений и ужасов. Что изменилось в человеческой

природе за все тысячелетия цивилизации? В сущности, человек оказался обманут

тем, что принято называть "лучшей стороной" его натуры. .На периферии духа

человек-гол, точно дикарь. Даже когда он находит так называемого бога, он

все равно остается гол. Он -- скелет. Надо опять вживаться в жизнь, чтоб

нарастить на себе мясо. Слово становится плотью, душа требует питья. Теперь,

едва завидев даже крохи, я буду бросаться и сжирать их. Если главное -- это

жить, я буду жить, пусть даже мне придется стать каннибалом. До сих пор я

старался сохранить свою драгоценную шкуру, остатки мяса, которые все еще

были на костях. Теперь меня это больше не беспокоит. Мое терпение лопнуло. Я

плотно прижат к стене, мне некуда отступать. Исторически я мертв. Если есть

что-нибудь в потустороннем мире, я выскочу назад. Я нашел Бога, но он мне не

поможет. Мой дух мертв. Но физически я существую. Существую, как свободный

человек. Мир, из которого я ухожу, -- это зверинец. Поднимается заря над

новым миром -- джунглями, по которым рыщут голодные призраки с острыми

когтями. И если я -- гиена, то худая и голодная. И я иду в мир, чтобы

откормиться.