В колонках играет - клаксон
Настроение сейчас - моё

—Давай попробуй, ненавидеть меня.
Чёрная ворона, задев крылом перила турника, метнулась ввысь. Глаза смешанных цветов, глаза жёлтых, глаза голубых оттенков проследили за птицей, пока та тряпкой не упала в мокрую траву.
—Ты гонишь.
"Я помню, мы помолчали, я — втаптывая кусочек зелёного стекла в мокрый песок. Тогда только прошла гроза, и воздух был чистый и свежий. Опустился озон. На меня он действовал как дым от костра. Если я вдоволь наглотаюсь гарью и дымом, разомну в руках угли и золу, то чувствую себя землёй, богом, временем и сверхчеловеком. Чувствую свободу, воздух. Мне становится морозно, иногда лихорадочно колотит. Вот как тогда.
—Песней затмений, на пути облаков… кто это написал?.. Ненавидь меня!
Она кулаком вмяла в предплечье. Я всё думал о процитированном, но глазами следил за её руками.
—Так чьё это?"
—Моё. И кулак мой.
Она кольцом длинных пальцев взялась за запястье.
"Я смотрела в его жёлтые глаза и думала о том, что страшно боюсь молчать. Мы стояли у турников, рядом со старым стадионом. Мы стояли на этой спортивной площадке, обнесённой железной клеткой. Запах сырого песка, гравия, мха… Опускался туман и, возможно, последнее солнце этого зодиака исчезло.
Если где я и хотела всегда очутиться, это в зеркале. Плоская холодная поверхность. Серая и мокрая. Как тогда".
"Она странно смотрела на меня, а я продолжал травить птиц. Вокруг нашей клетки стояли тёмно-зелёные ели, сосны. Было как-то насыщено".
"А падение мёртвой туши дополнило бы описание нас самих. Описание того, от кого мы".
—Ты помнишь, тогда небо было… до ужасного близко. И ещё Луна Заглядывала своими вылупленными кровавыми глазами прямо в нутро.
—Это я позвал её. Пришлось немного ядро сместить – сопротивлялась. Поэтому и глаза вылазили на землю. А как она кричала…
—Я не слышу. Я не слышу даже как кричат эти птицы.
—Они не кричат – у них гортань серой сожжена.
"Она прислушиваясь одним ухом наклонилась к чаше с водой, опустила в неё палец. Так, что не появлялись круги на поверхности, затем также осторожно вытащила".
"Я видела, как сгущался прозрачный слой на подушке пальца, как он собирался в гранулу, нарастал к земле, и — падал. А я не чувствую и не слышу. Я просто боюсь молчать. Мне проще научить его прикасаться к вещам руками, научить смотреть".
—Я не хорошо чувствую себя в последнее время. Мне плохо. Начинаются боли, кажется, что руки сами собой вытягиваются на многие километры, и как неуправляемые шланги с водой, болтаются, извиваются, дёргаются…
"Он говорил, что ему больно, а я вперёд него перечисляла все симптомы. Будто не я их придумала".
"Да… ей стало скучно и она присела на краешек поваленной трубы. Я садился рядом, но всё равно оставался на своём прежнем месте. Сколько раз я ни подходил, ни опускался рядом с ней, вмиг оказывался на ногах, в пяти шагах по мокрому песку".
Озон спускался, и вдали появлялись фигуры Его и Её проекции на дневной мигрени. Она могла слышать и чувствовать, он — прикасаться и смотреть.
Только сосны, въевшиеся в ржавчину железной сетки, охраняли каймой невозмутимый покой этого озера-стадиона. Где появляется всё, что есть в сознании и на кончиках пальцев. Где металл заскучавшись под кожей хочет пролезть глубже. К сердцу. К теплу. К солнцу последнего зодиака старой стихии.