У музыки есть цвет - он темно-оливковый, с теплой сепийной примесью.
Анино прекрасное лицо, бесцветное и испещренное паутинкой темных черточек, кажется органично прилепленым в этой убогой картине, развернувшейся перед моим взором. Но меня нет. Я не вижу и не чувствую себя.
Просто - я здесь, Аня. А ты - там, среди ЭТИХ.
ЭТИ - они, наверное люди, сидят спинами ко мне, такие же оливковые, как и музыка. Но их молекулы не могут держаться, и ЭТИ разваливаюстя на куски - ровные квадратики, настолько гладко разъезжающиеся в стороны, что даже котелки на падают с их голов.
Квадратики падают в миску собаке Виктору - старой, одинокой дворняжке, самой серой из всего, что было. Слезыщимися глазами псина смотрит на меня и виляет хвостом, а на шерсти, усами свисающей с ее морды, еще блестят мои слезы.

Мир передо мной дрожит, и что-то царапает его белыми черточками, и все - и ЭТИ, и картина с цветами на стене, и Аня, и Виктор, и белое старомодное кресло - пропадает в них.
Мне некуда идти - потому что спереди - лишь дрожащее сепийно-оливково-белое ничто. А сзади нет ничего, потому что теперь мое небытие сжимает двухвмерность, стремящаяся стать ничем.

Я - здесь
Ты - там
Мир - враз
напополам.