Всегда удивительно наблюдать, как, соглашаясь с общими, принципиальными положениями, люди норовят в своих последующих рассуждениях и действиях отойти от них так далеко, что едва напоминаешь им о таких вот изначальных положениях, так тут же заслуживаешь титул «демагога» или «чудака». Но ведь, вроде бы только что такими вот «демагогами» и «чудаками» были все. Все, кто согласился с принципами.
Может, потому что с принципами соглашаться просто, так просто, а вот придерживаться их оказывается намного сложнее.
Думается, что только окончательный маргинал и откровенный эпатажник не согласится с тем, что всякий человек при рассмотрении дела о его правах имеет право на максимально независимый и незаинтересованный суд. Собственно, нынче правосудие и незаинтересованность оказались в такой плотной связке, что никому и в голову не придёт назвать правосудием заинтересованное суждение. Те, кто несогласен с тем, что правосудие может быть только незаинтересованным, или те, кто не согласен с тем, что всякий имеет право на рассмотрение дела о его правах независимым судом — расходятся с автором именно принципиально, они исходят, вероятно, из других принципов, а потому дальнейшее могут не читать, поскольку в дальнейшем речь идёт только и исключительно о способе реализации изначально провозглашённых положений. Сами же эти принципы, эти начала не отстаиваются. Их отстаивание и доказательство их истинности — темы совершенно другого разговора.
Мы вынуждены принять и то, что судят люди. Трудно допустить положение, при котором бы о правах людей судили бы животные или машины. Есть, правда, ещё один суд, но тот происходит не на земле и говорить о нём применительно к нашей, людской, юстиции было бы некорректно.
Но коль скоро судят именно люди, то нам также нужно исходить из того, что люди, кто в большей, кто в меньшей степени, но всегда заинтересованы. Именно понимание этого обстоятельства приводило человечество к таким, казалось бы странным способам выяснения истины как ордалии, жребием испытание огнём, водой и прочими стихиями, за которыми не признавалось ранее и не признаётся и теперь наличие особенного интереса.
Именно стремление к получению незаинтересованного в деле суждения привело человечество к судам третейским. А затем и к выделению судей в отдельное сословие.
Это было вполне, заметим, логично. Бароны (титульное обращение „Ваша честь“ — узнаёте?) судили непременно простолюдинов, титулов не имевших, а в этом смысле суд баронов не был особо заинтересованным в делах, в которых обсуждались права простолюдинов в отношениях между собою. Судиться же с бароном простолюдин мог только в суде коронном. Если вообще мог.
Но по мере укрепление государств и по мере выравнивания прав людей и стирания сословий, по мере того, как сами государства становились всё более социальными, а в смысле организации управления — демократичными, встал другой вопрос: ни один из граждан государства оказался несвободен от того самого государства, в котором он оказался гражданином. Он оказался завязанным на собственное государство тысячами видимых и невидимых связей, когда более мощных, когда менее. Человек оказался уже не в сети родовых отношений, которые мало-помалу разрушаются (но всё-таки и остаются), а в густой паутине государственно-общественных интересов. Но право-то на незаинтересованный суд осталось. А суд могли осуществлять ранее и могут осуществлять сейчас только и исключительно люди.
Тут, в этом журнале, более чем достаточно материала, который ставит под серьёзное сомнение незаинтересованность суждения судей. Пусть даже эта заинтересованность и неприступна. А есть материалы, например, «Лгущий критянин как судья», «Парадокс неподсудного договора», где объективная и совершенно естественная имманентная заинтересованность судьи прямо приводит к парадоксам. Но даже если отбросить все экзотические и явно парадоксальные случаи, можно прийти к выводу о том, что ни один из судей, являясь гражданином государства и членом гражданского общества, не сможет оказаться независимым ни от государства, ни от общества. Мало того, нужно ещё поискать людей, которые бы были вовсе независимы, опричь государства и гражданского общества, от рода, от семьи, от своего окружения, от собственных симпатий и антипатий.
Учитывая, что влияние и зависимость гражданина от государства весьма велики, люди начали идти на то, чтобы придавать судьям некоторый особенный статус. Например, делая их имунными к воздействиям исполнительной власти. И тут опять столкнулись с невероятно трудной ситуацией. С одной стороны, избежать полной независимости судьи от исполнительной власти не удаётся, а с другой, иммунизация строго очерченной группы людей привела (и должна была с неизбежностью! привести) к тому, что эта группа людей снова превратилась в сословие. Причём сословие наглухо отрезанное от гражданского общества. В смысле любого взаимодействия с ним, кроме, быть может, экономического. Судью сейчас, в сущности, ни обвинить, ни защитить гражданское общество не в состоянии. Что же касается исполнительной власти государства, то последняя так или иначе, но сохраняет контроль над теми гражданами, которые имеют статус судьи. Любые же сословные (теперь их эвфемистично именуют «профессиональными», но они, — не надо обманываться, — являются именно сословными по своему существу и структуре, а вовсе не профессиональными) организации, вроде съездов судей, ни к чему существенному, кроме как ещё большему замыканию сословия внутрь себя не приводят, да и не могут привести. Какие бы благие пожелания при таком вот реформировании ни высказывались и ни имелись в виду. Просто при сословной организации воздействие на членов сословия судей со стороны исполнительной власти становится более упорядоченным, а, следовательно, — надо честно признать, — более сильным и эффективным.
Внешняя парадоксальность такого положения, когда споры внутри государства рассматривает человек от этого самого государства бесконечно зависимый, уже обсуждалась в статьях «Именем…». Понятно, что там речь шла не просто о словесной формуле, использованной в оформлении приговора или решении. Если бы речь шла только о словах!.. Дело вообще дошло до того, что за классно, с точки зрения правящего режима, проведённой операции по разгрому КАБ «Славянский» (Запорожье, Украина) и «ЮКОС» (Россия), должностные лица, в том числе и судьи (!) получили правительственные награды. Известен вообще случай, когда уголовное дело рассматривал некий судья, бывший к этому моменту на серьёзном крючке у прокуратуры: незадолго до этого процесса, который был в нарушение всех процессуальных законов поручен именно ему, он насмерть задавил, то есть, попросту говоря, — убил, своей автомашиной девочку, пребывая при этом в пьяном состоянии. И избран он был государственной властью для такого вот суда именно по причине того, что он был крайне зависим и зависим именно от государственной власти.
Снять такого рода жёсткие зависимости можно было бы несколькими способами. В сущности, все они сводятся к тому, чтобы разомкнуть ту оболочку, которая наглухо отделила суды от гражданского общества. Об этом тут писалось достаточно много: и в статье «Не подумать ли о Конституции?», и в статье «И одобрение, и удивление», и во многих других… Разомкнуть же эту оболочку, конечно, возможно введением института шеффенских судов. Надо заметить, что и об этом тут уже писалось: и в статье «Тройка», и в статье «Не лекарство — отрава!», и в статье «Неэтично, потому что нелогично?», и… впрочем, опять-таки — нет смысла составлять полный каталог упоминаний. Лучше представить себе, что шеффены в залы судебных заседаний вернулись.
Итак, пусть даже принята точка зрения, что шеффены нужны и должны присутствовать в качестве судий в количествет заведомо большем двух на каждого из профессиональных судей. Да, такое положение заведомо снимет ряд проблем, связанных с персональной зависимостью государственного судьи-чиновника от государства. Но даже и тогда нам невозможно будет избегнуть вывода, что в зале суда в качестве судей выносят свои суждения граждане государства и члены конкретных сообществ внутри него.
Представьте только, что в Москве будут судить народным судом лицо, обвиняемое в совершении террористического акта на Дубровке. Представили? А теперь ответьте: насколько незаинтересованными окажутся суждения таких народных судей относительно, скажем, доказанности преступления обвиняемого или тяжести его вины? Особенно, если боль утрат и кошмар от происшедшего ещё не улёгся. А ведь суд претендует именно на незаинтересованное, максимально объективное по отношению к делу, а не к окружающей дествительности и обстановке (а потом уже — законное), суждение.
Поведение граждан Ливии или некоторых национальностей в Ираке также иллюстрирует ту мысль, что собрать незаинтересованную группу лиц для суда, производя сбор среди граждан государства или в каком-либо сообществе — задача практически непосильная. Такого рода группа заинтересованных лиц (подчеркну: люди заинтересованны всегда!) только тогда может оказаться в той или иной мере незаинтересована, когда все интересы её членов, окажутся разнонаправленными, но в конкретном государстве или в конкретном сообществе всегда существует некая полевая упорядоченность именно интересов. Собственно, и государство и собщество на такой упорядоченности и держатся. В ином случае они просто распадаются.
И тогда остаётся только одно: искать судей не в конкретном государстве и не в конкретном сообществе, а по всему миру. Только так удасться по большему кругу вопросов освободить судей, рассматривающих дело, от влияния упорядочивающих их интересы факторов. И пусть это звучит фантастикой и полной ересью, но вывод тогда напрашивается сам собой: необходимо перейти к международному способу осуществления правосудия.
А это означает, что нельзя допускать формирование судов по признаку гражданства. Что, подчеркну, никак не противоречит идее возврата к шеффенской организации судов.
Речь идёт вот о чём.
Необходимо создать международную организацию юстиции, которая бы занималась финансированием осуществления правосудия в странах-участницах. Профессиональный состав судей должен был бы формироваться по унифицированным для всех без исключения стран-участниц правилам. Скорее всего судьи всех рангов должны быть всё-таки выборными — тогда удасться максимально снизить влияние исполнительной власти любого из государств на любого из судей. Шеффенский состав должен был бы формироваться по унифицированным, но национальным правилам путём выборов. При этом в число шеффенов не могут входить представители и работники органов власти, включая и определённый карантинный период для них после оставления ими службы. Конкретные коллегии судов для рассмотрения дел должны формироваться по унифицированным для всех стран-участников правилам. А вот уже вопросы материального и процессуального права должны остаться легислатуре каждого из государств.
Если кого-то шокирует сделанное тут предложение, то отчего же нет шока при упоминании вненациональности науки? А ведь судебное изучение и суждение должно отличаться от научного чем угодно, но только не наличием национального интереса у судей или зависимостью самих судей.
Если принять такие принципы за отправную точку, то далее можно говорить о более или менее совершенном составе правил, в соответствии с которыми формируются и обеспечиваются суды. Но, как представляется, независимость и, следовательно, незаинтересованность судебного суждения по конкретным делам в этом случае будет обеспечена в максимальной мере.
А не этого ли и требуется достичь?