Землею пахла, воздухом пылила,
а выпила меня - и отпустила
(ну, вот и пусть сама в земле лежит).
У молодости безобразный вид,
когда она уже остыла.

Но что же делать мне с моим лицом?
(вот это, например, мой первый дом,
а этот дом моим вторым зовется) -
но как же это в песенке поется:
кто мною, свеженьким, в последний раз напьется,
раз одуванчик вырос над пупком?

Зачем на мне стоять, когда суха земля?
(Так досыта, как верба зацвела,
своей судьбой я сыт уже не буду.)
Я не имел в виду, чтоб ты имел меня,
достаточно, что жизнь моя прошла.
Не надо звать меня, ребята, ниоткуда.

Потому что и улица около рынка,
и одуванчики с душой воробьиной,
вся жизнь моя в курослепе густом,
где меня растлевали тайком, -
все осталось в той огромной машине,
прокатившей меня с ветерком.

И за то, что посмели хотеть - не хотеть,
и что мог я у мамы на кладбище петь,
пусть ужасная песенка эта порвется,
а тот, кто живей и счастливей, чем я,
пусть меня проклянет или даже захочет меня, -
только эта пластинка не может устать,
ну, а я без нее не хочу, не хочу умирать.