В Большом зале Консерватории прошел концерт знаменитого пианиста и писателя Валерия Афанасьева. Ученик Эмиля Гилельса, Афанасьев много лет назад не вернулся из гастрольной поездки. На Западе он играл в дуэте с Гидоном Кремером, писал стихи и романы на французском и английском языках, которые принесли ему не меньшую популярность, чем его выступления в мировых музыкальных центрах. О своих оригинальных пристрастиях Валерий Афанасьев рассказал в эксклюзивном интервью корреспонденту "ГАЗЕТЫ".
- Вы сравниваете творчество позднего Брамса с вином "Тротаун" урожая 1961 года. А с каким напитком вы сравнили бы свое творчество?

- Некоторые свои стихи я могу сравнить с "Бордо", некоторые романы - с "Бургундским". Вино вызывает много ассоциаций, в его букете - богатая палитра. До недавнего времени я состоял в Клубе дегустаторов вина. Мы собирались каждый месяц и дегустировали вина даже ХIX века. Как говорил президент этого клуба, красное вино - это земля, поэтому оно нам так близко. А белое вино - это небо.

Я тут в Нанте играл турне. (Эти рестораны, замки на Луаре - все это счастливые дни моей жизни!) Я играл в первом отделении концерта, потом ехал в ресторан. В одном мне удалось найти очень редкую бутылку вина - шампанское "Буланже" 1975 года. Этот год очень трудно найти. Я такой бутылки никогда не видел, хотя регулярно хожу на аукционы. После концерта я специально заказал, чтобы ее открыли к моему приходу. До полпервого ночи сидел и наслаждался этой бутылкой.

- Неужели в одиночку?

- Да, у меня семьи сейчас нет, и я хожу в ресторан в одиночку.

- Каково вам приезжать в Россию, где больше дружат с горячительными напитками?

- Я с собой везу. В этот раз привез 10 бутылок. Трудно тащить все это, поскольку нельзя сдавать в багаж. Но я это делаю. С друзьями хочется поделиться своим наслаждением. Я даже бокалы сюда привез.

- Ваши литературно-музыкальные концерты находят мало откликов у здешних слушателей?

- Нравятся только посредственности. Они играют так, как люди привыкли слушать музыку. Они пишут так, как люди привыкли читать. А я пишу то, что люди, может быть, и не хотят читать. Я просто самовыражаюсь. Для меня главное - делать то, что я хочу. Даже Бетховен, когда он хотел понравиться публике, писал плохие сочинения. Это самая опасная стезя - желание успеха. Я не хочу очаровывать людей, это не входит в круг моих желаний. Исполнители, которые шармируют публику, отнимают что-то у композитора. Должна быть предельная строгость, как у великих дирижеров прошлого - Фуртвенглера, Тосканини. Эти люди не обладали шармом. Об этом даже смешно говорить!

Я с большим скепсисом отношусь к нашему времени, ругаю современных пианистов и вообще исполнителей, писателей. (Писатели просто ужасны.) Мы недостойны своих предков. Мы предали наше прошлое, и об этом надо говорить. Нужно говорить правду, чтобы люди поняли: происходит нечто ужасное.

Сейчас уровень публики очень упал, поскольку упал уровень исполнителей. Причина не столько в коммерции, сколько в оскудении мышления. Сейчас очень нравятся бойкие долдоны. И публика, и исполнитель должны переживать музыкальное событие, принимать участие в этом ритуале. В ритуале участвуют все - и никому не придет в голову говорить, что священник не так махнул кадилом. Единственный город, в котором я замечаю публику, - это Зальцбург.

- Почему же вы все же приезжаете в Россию?

- По ностальгическим соображениям. В этом городе я впервые влюбился, впервые объяснился в любви на этом языке. А любовь очень важна. Я много здесь прожил, а люди, забывающие свое прошлое, забывают и настоящее. Пространство необыкновенно важно для современного человека, а жизнь уничтожает это пространство. И я пытаюсь его восстановить любой ценой. Один из способов - поездки в Россию.

Мне очень многое здесь не нравится. Мне не нравится какая-то часть людей, которая занимается оголтело бизнесом. Одна женщина, которую я очень уважал, сказала: "У тебя старая машина? Тогда я в твою машину не сяду!" У нас во Франции никому в голову не придет так мыслить.

- У вас плохая машина?

- Нет, просто старенькая французская машина - ей девять лет. Зачем мне ее менять, это хлопоты лишние. Выбирать надо, оформлять. В паркинг в Париже поставишь ее, а кто-то помнет. Новую машину надо отдавать, выправлять. А так мне в гараже постучат молоточком - вполне достаточно.

На Западе есть место даже для меня. Конечно, я марсианин, но Запад настолько широк, что есть там место для меня. Я боюсь, что для меня в России нет места. Здесь одна часть публики идет на музыкантов, популярных на Западе. Другая - за рекламой здешних любимцев. Это рекламное мышление - нечто новое для России.

- Вы называете себя марсианином. Вам плохо в нашем мире?

- Я принадлежу другой эпохе. Я говорю, что я писатель начала ХХ века. Как пианист я принадлежу к пятидесятым годам. Литература закончилась на Беккете, но лучшими были Музиль, Пруст, Джойс, Кафка. Я ничтожество по сравнению с ними, но я принадлежу к их группе. Лучше быть плохим писателем начала ХХ века, чем хорошим - ХХI века.

- Один из ваших способов "восстановления пространства" - это жизнь в Версале?

- Я обожаю Францию, это единственная страна, в которой я могу жить. (Но я еще подумываю о том, чтобы пожить года два в Киото, почти не выезжая из Японии.) Версаль - почти не тронутый город XVIII века. В Версале есть прекрасные рестораны. Я живу рядом с лесом, там провожу все лето, потому что мне нужны мои книги, мои вина.

- Обычно музыканты сосредоточены только на музыке. В вас чувствуется большое жизнелюбие и широта интересов. Но не потеряла ли для вас музыка своего значения?

- Если бы она потеряла для меня значение, я бы перестал жить. Но я не считаю, что для того, чтобы быть музыкантом, надо давать 100 - 150 концертов в год. Гидон Кремер мне как-то сказал: "В прошлом году я дал 100 концертов, из них только 10 были приятными".

- Ваш друг Гидон Кремер дает благотворительные концерты, создал оркестр из молодых музыкантов Прибалтики. А вам не хочется сделать что-нибудь общественно-полезное, не только ради самовыражения?

- Мы с Гидоном очень разные. Мы с ним много играли, и он меня многому научил. Я всегда мыслю крупно, а он научил меня нюансам. Грубо выражаясь, у меня эпически-трагическое мышление. А Гидон создает невероятную ткань. Мы на сцене противоположные и в жизни тоже. Он любит путешествовать, а я - сидеть дома. Влюбляясь в женщину, он женится на ней. Я никогда этого не делаю...

Не верю в пользу общественно-полезных дел. Мир может стать лучше через внутреннее обновление. И я все делаю для этого. Я вообще спаситель мира, поскольку каждый поэт - спаситель мира. Каждое мое стихотворение, если его прочитать с должной концентрацией, может спасти того, кто его прочитал. Даже плохая поэзия может увеличить количество поэзии в мире.

20.12.2001 / Владимир Журавлев