Лечь вчера пораньше, сиречь в четыре, я решила совершенно опрометчиво. Дождь продолжал выстукивать по подоконнику, и в большую комнату через балкон налетели тучи комаров. Они хором пищали над ухом, щекотали лицо, садились на кончик носа, норовили попасть в глаз, и так до самого утра, когда я не заметила, как отрубилась. А уже через несколько часов прозвенел будильник, пришлось заставлять себя вставать, собираться, завтракать и торопиться в путь. Погода была приятно прохладной, после дождя дышалось легко и приятно, а я забилась в автобус, потом в метро и поехала до Маяковской, где меня ждал театр Моссовета и очередной спектакль Чеховского фестиваля на его сцене. Я купила программку, дождалась первого звонка, пропустила вперёд собравшуюся публику и начала свои перемещения по передним рядам. Партер в час дня был достаточно пуст, хоть выбирай, - но я ограничилась свободным местом почти в середине ряда эдак четвёртого или пятого; бельэтаж и оба яруса балкона, не в пример партеру, были заполнены куда как плотнее. После некоторой задержки все собрались, и свет погас…
Ещё до начала действия несложно понять, что новое творение Мэттью Боурна – «Золушку» - можно охарактеризовать тремя качествами: талантливо, со вкусом и со знанием дела. В качестве занавеса – роскошная многоплановая панорама, изображающая гигантскую лазурную туфельку на фоне разрушенного бомбёжками Лондона: события спектакля разворачиваются во время Второй Мировой войны, и предваряется он прологом в виде короткого киносеанса – чёрно-белые кадры архивной документалистики, сопровождаемые субтитрами, учат население, как вести себя при воздушной тревоге, и прославляют мужество пожарных и спасателей. Когда картинка гаснет и на прозрачном полотнище повисает в воздухе название спектакля, объёмное и увеличивающееся, словно приближающееся, поневоле вспоминаешь о 3D-фильмах. Это именно спектакль, несмотря на то, что в нём не звучит ни единого слова, - говорят мимика, жесты, пластика, делая постановку значительно более содержательной, чем привычный балет в традиционном смысле этого слова. Под музыку Прокофьева Боурн создал собственный хореографический рисунок – удивительно красивый, оригинальный и разнообразный, в котором находит место даже немало изящных комических элементов. История начинается в доме Золушки, милой простушки в очках: две сводные сестры издеваются, заставляя подметать за ними стряхиваемый пепел, мачеха строит всех, а отец беспомощно восседает на инвалидной коляске в уголке, и только у него можно найти утешение. Всем присланы приглашения на бал – кроме Золушки, и она, пока никто не видит, надевает сверкающие туфли и представляет себя на месте своих знатных родственниц. Но один из троих сводных братьев, у которого явный фетиш на обувь, проследил за ней, мечтательницу подняли на смех – и тогда на помощь приходит крёстный фей, беловолосый и белозубый Ангел в белом костюме. Сойдя с каминной полки, он приводит в дом раненого лётчика (по программке он носит иронично монархическое имя Гарри, дабы достойно заменять принца), которого и подбирает в дверях Золушка. Тем временем в гости приходят бравые офицеры и офицерши – женихи сестёр и невесты братьев, танцуют, а завидев лётчика, набрасываются на него, как на диковинного зверя, и, наигравшись, выставляют за дверь. Золушке остаётся только забытая им фуражка, которую она надевает на манекен-вешалку в стиле де Кирико и вальсирует с ним, - и её фантазия на время оживляет на месте манекена настоящего лётчика, преодолевающего «деревянные» движения. Но вот кавалер снова становится манекеном, домочадцы уходят веселиться, а Ангел увлекает Золушку, захватившую заветные туфли, за собой. Они с лётчиком пытаются воссоединиться на улицах Лондона, но толпа людей – то с фонарями в густом тумане, то в противогазах, то с полицейскими дубинками – всё время встаёт на их пути, разъединяет, не даёт пробиться друг к другу. Вой сирены, перекрёстные лучи прожекторов, заметавшиеся люди – и взрыв бросает Золушку в забытье, мир грёз, где среди месяца и звёзд танцуют лётчики и лётчицы в белом. Там она получит от Ангела своё приглашение, тоже оденется белой лётчицей, и на великолепном белом мотоцикле он умчит её на бал, где на сигналы тревоги не обращают внимания. Во втором акте Ангел наводит порядок в пострадавшем от авиа-налёта, освещённом красными отсветами пожаров Café de Paris – будит-воскрешает людей, поднимает опрокинутую мебель, поправляет упавшую вывеску, и вот зал снова сверкает огнями. На танцевальном вечере появляются и мачеха с сёстрами Золушки, и её спасённый лётчик с приятелями – такой, о каком она мечтала, принаряжая манекен: в форме с иголочки, бравый и статный, танцующий лучше всех. Она сама входит в блестящем серебряном платье и танцует с ним, у всех мужчин она нарасхват, и мачеха пытается отбить лётчика у неё, - но в конечном итоге он всё равно возвращается к ней, выбирает её, и их исчезновения никто не замечает. Бал завершается художественным пьяным шатанием собравшихся и зажигательной пляской образовавшихся за вечер пар; солирующий мужской дуэт, благословлённый матерью, - как милая ненавязчивая подпись в уголке картины: «Боурн», в своём репертуаре, в своей смелости и искренности на своём шестом десятке. Золушка же обнаруживает себя в постели лётчика, часы Большого Бена должны скоро бить двенадцать, и Ангел напоминает ей, что пора и честь знать: возлюбленный собирается по делам, приходится прощаться. Бег через город как кошмарный сон, в котором мачеха стреляет в обаятельного владельца ресторана, alter ego отца, – и снова взрыв, бесчувственную Золушку уносят на носилках, а на земле остаётся оброненная туфелька, которую подбирает лётчик, такой, каким он покинул её дом: в рваной форме, поношенной куртке, с забинтованной головой, - видимо, бал ей только привиделся. Кафе снова рушится, разваливается, как карточный домик: может быть, он был миражом из прошлого? В третьем акте лётчик с туфелькой в руке разыскивает Золушку по всему городу – по улицам, по лондонскому метро, населённому шпаной и шлюхами, по набережной Темзы, где его пожалела некая дама, но он ввязался в драку с хулиганами и официантами и был бит ногами. Золушка тем временем оказывается в военном госпитале Красного креста, где Ангел исполняет роль врача; я уж было ожидала, что после взрыва она потеряет ногу или ноги и туфельки ей больше будут не нужны, но не угадала и упрекнула себя в жестокости: «Золушка» - детская сказка, в ней всё заканчивается хорошо, пусть даже и на руинах. Золушкино семейство совершает дежурный визит с гостинцами, но пациентка требует выгнать их вон; оскорблённая мачеха втихаря возвращается и пытается придушить подушкой неблагодарную падчерицу, но не преуспевает и сама попадает в цепкие руки санитаров. Там, в госпитале, и воссоединяются Золушка и лётчик, которого почему-то лечат от побоев электричеством, - равно как воссоединяются и туфли. Финал спектакля пасторален: на вокзале, где встречаются влюблённые пары, наши герои с надписью на чемодане Just Married прощаются с братьями-сёстрами Золушки и их пассиями, с её отцом, одевшим военную форму и сумевшим преодолеть паралич и отдать зятю честь, и уезжают на поезде в неизвестное, но определённо светлое будущее. Под аплодисменты вместо поклонов – всеобщий танец под конфетти. Сказать, что Боурн подарил всем зрителям праздник, - значит ничего не сказать: улыбка редко сходит с лица, за изобретательными поворотами бесхитростного сюжета следить интересно, оформление стильно и эстетически безупречно, ностальгическая атмосфера кинематографически идеализированного Лондона с силуэтами зданий и историческими костюмами воссоздана любовно и живо, а главное – все исполнители без исключения (на каждую роль – по двое) в течение двух с половиной часов демонстрируют высочайшее танцевальное мастерство.
После спектакля я вернулась домой. От жары катастрофически не хотелось и не моглось писать, в итоге я привычно уже вздремнула мордой в клаву, проснулась, когда уже сгущались сумерки, снова пошёл дождь и проснулись оголодавшие за день комары. Впрочем, раскачивалась я всё равно долго и отвлекалась больше, чем писала: больно много накопилось неотложных мелочей. Впрочем, торопиться мне некуда, так что сейчас ещё немного посижу и пойду спать, надеясь, что комары успели наесться и отстанут. Завтра – снова театр. До завтра, дорогие!
[257x150]