Накатав давеча пост, я, конечно, отдыхала, попутно копаясь с мелкими насущными делами – часиков до трёх или четырёх, с Animal Planet и чаем, а потом легла спать и проспала, пока в районе одиннадцати папа с работы не вернулся и я не решила, что пора вставать. Решила опрометчиво, ибо, когда я управилась с насущным, обнаружилось, что все полезные дела уже сделаны заранее, кроме тех, которые как было делать влом, так и сейчас влом. Под это дело на меня и напала сонливость, а поскольку мама ещё и мой Поребрик отобрала на почитать, мне ничего не оставалось, кроме как не завалиться на диван отдохнуть. И я, натурально, заснула, смотрела сны, пока рядом беззащитно работал комп, - час или два с перерывами, пока не вспомнила, что эдак можно и театр проспать. Встала, с грехом пополам проснулась и, перекусив (позавтракав, можно сказать, ага), отправилась в путь, по-прежнему чувствуя себя как-то по-питерски – отвыкла за два дня от родной нерезиновой, так и хочется воды, гостеприимных контролёров в автобусах, жетончиков в метро и вообще. Путь лежал до Марьиной Рощи и далее в театр Сатирикон; когда я вошла, уже внезапно впускали в зал. Купив на входе программку, я безапелляционно направилась в первые ряды партера и, покочевав, оказалась ряду эдак в четвёртом, на крайнем у левого прохода месте, относительно широкой сцены – вполне себе в середине. Зал заполнился фактически битком – видимо, зрители соскучились по спектаклю, долгое время не игравшемуся.
Первое обращение Константина Райкина к Островскому не так апеллирует к современности, как второе, - но темы, открываемые им в, казалось бы, безнадёжно устаревшей морализаторской драматургии, актуальны и дискуссионны сегодня. Островский говорил о том, что коррупция – зло и взяточники непременно будут наказаны, а благородная бедность восторжествует: в общем, не всё коту масленица, а бедность не порок. Райкин говорит о том, что каждый имеет право на счастье в своём собственном понимании этого счастья, и достигать его при помощи взяток, которые сами же купцы по невежеству суют, - может, и не так преступно, чем кому-нибудь счастье сломать. В «Доходном месте» никто никого не понимает, и, какими бы добродетельными целями это ни прикрывалось, все злоупотребляют властью – и в первую очередь на семейном поприще. Стареющий Вышневский (Суханов) уверен, что любовь молодой жены (Спивак) можно купить подарками, которые ей не нужны – и ей противен муж и противны его богатства, нажитые нечестным путём. У его племянника, выучившегося в университетах вольнодумца Жадова (Бардуков), всё наоборот: он категорически отказывается брать взятки, читает проповеди писцам, да и вообще всем вокруг, жаждет честного труда, а влюблён в девочку-дворяночку Полиньку (Тарханова). Полинька – по собственному признанию дурочка, в его речах о жертвенной роли нового революционного поколения и пагубности старых традиций она решительно ни слова не понимает, однако он убеждён, что, вовремя вырвав ребёнка из растлевающей среды, сумеет воспитать невесту в социалистических идеалах. Рассорившись с дядюшкой и уйдя из-под его начальства, бунтарь без гроша в кармане спешит свататься, веря в возможность без протекции и мошенничества нажить достаточные для содержания семьи средства. У Полиньки есть более бойкая сестра Юлинька (Давиденко) и совсем уж боевая мать, вдова Фелисата Герасимовна (Нифонтова), расхаживающая в необъятных шароварах и басом строящая дочерей по стойке «смирно». Она хочет поскорее сбыть их с рук, чтобы и себе найти партию – и Юлинька усвоила её уроки: цепко хватается за жениха, образцового чиновника Белогубова (Климов), так что бедняге не вырваться. У Белогубова есть достойный покровитель – служака старой закалки Аким Акимыч (Сиятвинда), благоговеющий перед Вышневским, строго блюдущим чиновничью честь и идеалы, а при упоминании неблагонадёжной молодёжи плюющийся. Исполняя повеление начальника, Аким Акимыч пытается предостеречь почтенную родительницу от дурной партии, но тщетно: та не сомневается, что узы брака Жадова исправят. Не тут-то было: по прошествии времени мы наблюдаем чету Жадовых прозябающими в нищете, нашему герою некогда заниматься обучением жены университетским премудростям – он работает как вол, денег всё равно не хватает, и после работы он идёт в кабак. А там – картина полного довольства жизнью и успеха на всех фронтах: родственничек-Белогубов богат, любим избалованной женой, привёл коллег кутить с шампанским и на правах превзошедшего учителя ученика уговаривает Аким Акимыча «пройтись под музыку». На дружеские приглашения Жадов отвечает отказом и злобно жлобствует в своём углу за газеткой, доводя Аким Акимыча до пьяной истерики: честному человеку было бы плевать на мнение посторонних, но когда совесть неспокойна, каждый косой взгляд кажется обвинением, оскорблением и вызовом. Но и у принципиального Жадова тоже с совестью не всё в порядке: обуреваемый завистью, он напивается со скользким типчиком Досужевым (Кузнецов) – тот тоже взятки брать не может по моральным соображениям, но нашёл более честный способ отъёма денег у купеческого населения, которое, впрочем, всё равно не уважает тех, кто не берёт взяток. Супруга тем временем дома умирает со скуки – ей приказано работать, мужу помогать, но вот бельё постирано, полы вымыты, а в убогую «избу» гостей не пригласишь и в обносках на улицу не покажешься. Да, что взять с дурочки – ей важно общественное мнение, её манит высший свет, ей хочется модных заграничных нарядов, а муж ничего этого дать не может и не хочет: хоть и прогрессивный, а всё одно тиран и деспот. Другое дело Юлинька: приходит в гости в ладном костюме для верховой езды, с визгом перепрыгивает не то через тараканов, не то через лужи или пятна на полу, ужасается нищенскому существованию и учит сестру, как помыкать благоверным. Масла в огонь подливает матушка – хоть и бой-баба, но всё же любящая дочерей и желающая им благополучия, а потому в ультимативной форме заявляющая, что в бедном доме ноги её не будет. Её стычка с непоколебимым Жадовым оканчивается провалом: не нужны бабам балы да театры, уверен он, место жены – на кухне. Зато вслед за матерью вступает со своей арией Полинька, неумело повторяя за сестрой – чужая роль даётся фальшиво, неумело, неубедительно, но угрозы уйти действуют: от страха её потерять Жадов буквально сходит с ума. Разрываться между убеждениями, единственной ценностью и поводом для самоуважения этого ничтожного, в сущности, человека, и единственной собственностью, которая должна была стать главным доказательством правильности этих убеждений, - мучительно, но наконец Жадов решает покориться жене и пойти на поклон к дяде – просить такое же «доходное место», как у Белогубова. Родственника он застаёт не в лучший час: кто-то выявил все незаконные махинации конторы Вышневского, и ему со всей командой грозит разорение. Для полного же краха некий внесценический шантажист, не добившийся благосклонности у его жены и обозлившийся, подбросил ему её любовную переписку с неким покойным господином, которого он некогда загнобил за его принципы – надо полагать, такие же благородные, как у Жадова. Потрясающая кульминационная сцена спектакля: рыдания Вышневского, разом потерявшего всё, перерастают в истерический смех, когда племянник, униженно склонившись перед ним, также со слезами, но слезами позора и стыда, извиняется и просит вернуть его на службу. Его тоже можно понять – он не герой, он простой смертный, он слаб и не выдерживает той титанической оболочки, которую сам на себя нагромоздил, как одиночную камеру. И у Вышневского находятся силы дать гневную отповедь «блудному сыну»: нонконформист, которого он боялся и уважал, любимый антагонист, лучший враг не имеет права сдаваться так легко, предавать свои идеалы, едва суровая жизнь наступит на хвост. И Жадов, конечно же, одумается, вернётся к прежней своей религии стоицизма, восхваляя пожизненные тяготы и лишения во имя абстрактной морали, и даже Полинька, само собой, бросится к нему с объятиями, раскаиваясь в своих капризах и уверяя, что она не сама, её научили… весь этот пафос уже не важен: первый, и, быть может, последний бескорыстный поступок сильного человека Вышневского стоил ему слишком дорого, его хватил удар. И мы можем предположить, что его дело унаследует племянник – и ему вряд ли удастся избежать реальных соблазнов, которые сами придут к нему в руки. Спектакль, заявленный как комедия, комичен лишь в отдельных деталях, приятных сюрпризах для знатоков и любителей труппы Сатирикона: характерность Фелисаты Герасимовны и Юлиньки, карикатурные жесты Жадова и Полиньки, лихо отплясывающий Аким Акимыч и его длинные эмоциональные речи, иллюстрируемые бурной жестикуляцией всей массовки из слуг… в остальном же это постановка честная, жёсткая и напряжённая. Конфликт Вышневского и его супруги неразрешим, потому что любви между ними нет: любовь не покупается, но ему нужна «девочка-наложница», которая будет принадлежать ему, как вещь, и его не волнует, что родители продали её без её согласия, что от безысходности она обречена была искать подлинного чувства на стороне. Неразрешим и конфликт Жадова и Полиньки, так как любви нет и у них: ему нужна жена-служанка, покорная и безропотная, ей – согласно идеалу её сословия, по примеру её матери, сестры и тысяч других благородных девиц – напротив, нужен подкаблучник, «муж-мальчик, муж-слуга», обязанный заслужить благосклонность госпожи дарами, ведь «не любят просто так». О том, что никто никому ничего не должен, все четверо персонажей забывают в равной степени – но, в отличие от Островского, для которого победа Жадова над Полинькой неоспорима, триумфальна и подразумевает дальнейшее светлое будущее для обоих, Райкин, скорее, на стороне женской половины списка действующих лиц. Его мужчины, будь они неприятны, как Жадов (а ведь «чацкий» тип!), харизматичны, как Вышневский, или просто смешны и жалки, как Белогубов, - все сплошь не умеют обращаться с женщинами, их этому просто не научили. А все женщины – всяк по-своему симпатичны, любить их можно и нужно, да вот только некому; недаром через весь спектакль проходит песенка «Матушка-голубушка», которой и слуги, и господа забавляются: двойственная природа матери Фелисаты Герасимовны, взвалившей на себя функции и строгого отца, и заботливой матери-наседки, становится рефреном спектакля, символом трагической неустроенности, невостребованности женщины в мире деловых и финансовых взаимоотношений. Бартер ласки на подарки, договор о сотрудничестве с обещанием призрачных будущих выгод – разве это романтика?.. Это «Доходное место», если и поднимает какие-то общие социальные проблемы помимо частных, психологических, - то проблемы феминистского толка, не чуждые, пожалуй, и самому Островскому, имевшему мужество оправдать самоубийство – смертный грех! – своей Катерины её любовью и грубостью окружающей её среды. Платоническая переписка, подаренная сестрой шляпка – отдушины в мире «кухонного рабства», и эти запретные, с точки зрения мужчин, радости гораздо важнее, чем все успешные сделки, вся чиновничья гордость и все антикоррупционные забастовки вместе взятые. Райкинский гуманизм прост и понятен: гипотетическое счастье не обобранных лишний раз купцов не стоит слезинки чахнущей над шваброй красавицы Полиньки. В течение спектакля стулья, столы и диваны на колёсиках легко и свободно катаются по сцене, быстро сменяя обстановку мизансцен, но лёгкость обманчива, как лицемерное, поверхностное благополучие купеческого мира – ведь любовь Юлиньки и Белогубова так же ложна, как и семейное счастье двух вышеупомянутых пар. Когда поворачивается колесо фортуны, упоминаемое Акимом Акимычем, ниспровергая устои консерваторов и вознося то самое «новое поколение», у которого устоев ещё никаких нет, есть только желание разрушать старые ценности без возможности предложить что-либо взамен, - тогда вся мебель не менее легко и свободно воспаряет над сценой, как будто кто-то встряхнул, перевернул эту коробку вверх тормашками, да так и оставил её обитателей в подвешенном, пограничном, неопределённом состоянии. Предугадал ли Островский эту совсем чеховскую, совсем не купеческую потерянность и губительность выбора между материальным благополучием и нравственной чистотой при неспособности на компромисс, или это Райкин привнёс в текст драматурга, во многом прямолинейный, наивный, лобовой, это заявленное в анонсе обострённое в наш век противостояние, – Бог весть. Главное, что «Доходное место» посетить стоит – оно никогда пусто не бывает.
Трёхчасовое действо подошло к концу, я пробралась на улицу, вернулась в метро и приехала домой. Раскачалась на рецензию нескоро, часу к четвёртому – было на что отвлекаться, зато теперь можно с чистой совестью отвалиться спатеньки. Нет у меня завтра театра – ну дак я в кино схожу. До встречи, дорогие)
[260x149]