После крепкого здорового сна с семи утра меня подбросило в районе без 20ти одиннадцати, и я решила вставать, зная, что если лягу снова, опять просплю до часу, если не больше. Встала, проснулась не сразу, лениво разгребла всё насущное, осилила одно полезное дело, отдохнула, позанималась менее насущной ерундой, так и скоротала первую половину дня и пораньше отправилась в путь. Почему-то меня сначала сглючило, будто мне в Театриум на Серпуховке, и только на автобусной остановке я ещё раз проверила билеты и внезапно выяснила, что мне всего лишь в Моссовета и выехала я слишком рано. Впрочем, дома из мелочей всё равно больше было особо нечего делать, посему я неспешно поехала до Маяковской, пришла в сад Аквариум и устроилась на прохладном бордюре напротив фонтана, от шумных гуманоидов подальше, дочитывать книжечку Берроуза; забавны голуби, мокрые, потому что летают над фонтанами, ко всем подходящие в ожидании подачки. Дочитав (как же я теперь без него жить-то буду, паника!), я вошла в театр, купила программку и села ждать поближе к партеру; да-да, это был очередной спектакль Чеховского фестиваля. Со вторым звонком я вошла в партер, никем не охраняемый, покочевала немного по передним рядам и осталась в третьем, на крайнем у центрального прохода, сиречь лучшем месте; откровенно говоря – повезло, ибо зал забился весь: и партер, и амфитеатр, и бельэтаж с партером, яблоку негде упасть, даже стулья стояли в проходах.
Autorretrato – Автопортрет. Режиссирует, разрабатывает хореографию, сценографию и костюмы, танцует все сольные партии Мария Пахес – автор автопортрета, честный, искренний и едва ли не скромный. В труппе – четыре мужчины, четыре женщины, четыре музыканта: две гитары, перкуссия и скрипка, два вокала: мужской и женский. Из темноты постепенно проступают стулья, на которых сидят те, кто на данный момент не танцует, и зеркала – лаконичная, легко узнаваемая обстановка репетиционного зала, танцевальные этюды-«байле» - так называется первая часть автопортрета – перед полукругом коллег, отбивающих ритм хлопками, подбадривающих возгласами «Оле!». В мире свыше шестидесяти стилей фламенко, и этот спектакль – небольшая энциклопедия, вместившая лишь некоторые из них: солеа, дебла, мартинете, кантиньяс, алегриас, нанас, тьентос, тангос, тангильос… вы обязательно увидите что-то, чего ещё не видели прежде. Фламенко – это порывистость и плавность, веселье и грусть, выверенный графический рисунок в сочетании с импровизационными яркими мазками, встреча чувственной тайны утончённого востока с открытостью варварского запада, дикий шаманизм и изощрённое искусство, податливая агрессия и настойчивая нежность. Как и чечётка-сапатеадо, и кастаньеты, - это универсальный пластический, пантомимический, звуковой язык, на котором можно рассказать любую историю, - глядя на танец, невольно представляешь себе или вспоминаешь подходящий сюжет – о юности, любви, предательстве, разлуке, и вот тебе уже кажется, и вполне обоснованно, будто ты понимаешь по-испански. Сольные выступления сменяются парными, тут же выливаются в групповые, слаженные композиции и снова завершаются соло, меняются разноцветные платья свободного покроя на несравненной Пахес, свет и цвет играют с атмосферой – и ничего лишнего, только танец. Солистка остаётся наедине с зеркалом, танцует, а оно движется за ней – и сначала она от него убегает, а потом, в паузе и тишине, слышит позади него отклик чечётки и сама следует за ним, отступающим в тень отражением. Вторая часть автопортрета – «Поэзия»: танцы под песни – на стихи Мигеля Эрнандеса, Антонио Мачадо, Хосе Сарамадо, Гарсии Лорки, самой Марии Пахес, народный фольклор, как у цыганского костра. Из-под колосников опускаются пустые золотистые рамы – и оживают парные портреты; беззвучный танец – только шорох ткани и лёгкие шаги каблуков, в качестве музыки и поэзии выступает тишина. Поэтический «блок» несколько затянут – но продолжается кульминационным «Странствием Марии», ироничным и бодрым, напоминающим о том, что премьера «Автопортрета» состоялась в Токио: мужчины стучат тростями, женщины в кимоно помахивают веерами, вся труппа изображает свой быт в гримёрках. Весело и молодо Мария Пахес выходит на авансцену пообщаться с московской публикой, протанцевать краткий русский разговорник. За третьей частью, посвящённой «Труппе», идёт заключительная, «Свобода» - как после репетиций, творческих и личностных поисков, кочевой гастрольной жизни следует долгожданный выход на сцену. Этот триумфальный, жизнеутверждающий «перепляс» - череда оригинальных, смелых, нестандартных, впечатляющих танцев, живое проявление современного, развивающегося фламенко, опирающегося на корни и традиции, но активно экспериментирующего и ищущего новые формы. Самое живописное проявление этого огненного дыхания жизни – конечно же, танец-вихрь с жёлтым платком-мантоной, больше похожим на плащ тореадора, чем на шаль. Описывать высокую степень мастерства, талант, актёрскую фактурность и драматический психологизм, грандиозное трудолюбие и самоотдачу, попросту обаяние Марии Пахес невозможно – надо попросту видеть эту лучшую танцовщицу в мире, королеву фламенко и вообще потрясающую женщину, статность её фигуры, гибкость её рук, ни на мгновение не прерывающих текучей пластической партитуры, завораживающую стремительность, гармоничность, завершённость и значимость каждого её движения. Она не знает усталости, танцует, как дышит, схематичность и статика не для неё, через танец она познаёт себя и пишет автопортрет танцем – и получается образ более объёмный, чем охватил бы какой бы то ни было иной жанр. Полтора часа фламенко – это глоток Испании с её тягучими песенными напевами, роковыми гитарными аккордами, чудящимся в частом топоте каблуков перестуком конских копыт, пёстрым колоритом – даже там, где за спинами нет ничего, кроме голой задней стенки сценической коробки. А глоток Испании – это всегда праздник, радостное единение исполнителей и зрительного зала, заряд положительной энергии и впечатлений надолго вперёд, самое летнее солнце из всех возможных.
По окончании спектакля – продолжительные бурные овации стоя, пока не добились повторения танца с платком на бис. Поток народу вылился из зала, из театра; я поехала на метро домой. Дома я черкнула письмецо на общекурсовой ящик – поблагодарила всех троих приславших мне sms с ответом на мой вопрос, что экзамен действительно завтра и действительно в 11 утра, и поделилась кратким астропрогнозом с целью посеять уныние и панику «предупреждён – значит вооружён». Сама я также собираюсь вооружиться кое-какими знаниями и по предмету тоже (да, самовнушение мод он), то есть сейчас каак пойду на почту и почитаю конспекты чужих билетов, надеюсь, что они там все, а может, и успею освежить в памяти чужие курсовые по пьесам. А потом высплюсь. А ещё я пью новый шоколадный оолонг – с кусочками какао и клубники, и мне вкусно. Мягкий шоколадный привкус напоминает о некогда радовавшем меня трюфельном чае, уравновешивает улунскую слишком резкую и тяжёлую терпкость, - так что его можно порекомендовать тем, кто с оолонгом ещё только знакомится. И – да, как все улуны, он сытный. Пока не знаю, как это сформулировать, - но душистые чаи «работают» скорее «вовне», а улуны – скорее «вглубь». Эдакие экстраверты и интроверты в мире чаёв. Ну, до завтра, короче, - завтра, помимо экзамена, у меня снова театр)
[278x175]