[189x252]
Выспалась, вроде. Проснулась, повалялась, встала снова в час, когда будить стали, позавтракала да взялась опять за курсовик. После долгих мучений две страницы превратились в три, а это даже не пять, а нужно семь, в общем – писец подкрался незаметно, хоть виден был издалека. Как истинный философ я понадеялась на завтрашнее вдохновение и, сделав вид, что пообедала, отправилась в театр. Доехала до Курской, где бойко моросило, пошагала по Земляному валу, потом по Казакова, но не в театр Гоголя, а мимо, в совсем неизведанные места и к тому же совсем безлюдные. Первая попавшаяся тетёнька послала прямо до храма, храм обнаружился, вырисовывающийся на фоне неба силуэтом высокого шпиля и тускло светящийся окошками, однако искомой улицы Радио по-прежнему не было видно. Вторая тётя послала дальше прямо, по тропе справа от храма; тропа никак не освещалась, на ней можно было запросто столкнуться лбами со встречным прохожим (благо спектакль был на шесть, а позже каково?), и упиралась она в мусорные баки, где совсем уж неприметная стёжка поперёк газона отводила вниз с холма к пятиэтажкам. Вынырнувшая из мрака девушка посоветовала мне вернуться и обойти храм с другой стороны, где, о чудо, и обнаружился прилепившийся бочком к церковной ограде нужный мне театр Сопричастность, который я сегодня и открывала для себя. Когда я сдалась в гардероб, третий звонок уже прозвенел, и, купив программку, я вошла в крошечный зал на восемь рядов; моё место было, конечно, в восьмом, но был этот зал полупуст, и я устроилась в середине второго. Потом запустили людей с билетами без мест, их было на порядок больше, чем тех, кто заплатил как минимум 100 рублей (как я), пришлось даже ставить стулья в проходе и по бокам у кулис. И – началось…
Неизвестный эскапист-мазохист, бросив семью, карьеру и, предположительно, богатство, заявляется в цирк гипотетического французского города и требует работу клоуна. Отказавшись от своего имени, он называет себя «Тот, кто получает пощёчины» - и его роль на арене действительно с тех пор заключается в том, чтобы его понарошку били по морде на потеху толпе. Наш герой явно тронулся умом: постоянно ведёт себя как пьяный и суёт нос не в свои дела – примечает, подглядывает, подслушивает, а интересного в цирке и впрямь хоть отбавляй. Директор Папа Брике (Пугачёв) обожает свою супругу-укротительницу Зиниду (Киршина). Та добивается, чтобы львы любили её не в фигуральном, а самом буквальном смысле, а вместе с ними – жокей Безано (Батрак). По жокею сохнет наездница Консуэлла (Солянкина) – дочь графа Манчини (Савинов), спускающего её жалование на несовершеннолетних любовниц. А в Консуэллу влюблён барон Реньяр (Жиров), которого отец прочит ей в женихи, чтобы поправить материальное положение. Понравилась Консуэлла и Тоту, и клоун вываливает на неё отборный бред о том, что она богиня, а он – бог, сошедший на землю, призывает её вспомнить своё рождение из морской пены и угрожает, что брак с простым смертным приведёт её к гибели. Но пророчества сумасшедшего она не воспринимает всерьёз, нелепый шут и даром ей не сдался, и тогда он обращается к Безано, уверяя, что он, тупой жокей, тоже бог и должен либо убить Консуэллу, либо убить барона, а Консуэллу увезти. Безано чужая невеста не интересует, и Тот решает вершить справедливость собственными руками – он попросту взял и отравил Консуэллу (говоря, что она «заснёт и проснётся»), барона (тот долго мучиться не захотел и застрелился прежде, чем подействовал яд) и себя (обещая посоперничать с Реньяром и «там»). О том, кем был Тот до цирка, зритель так и не узнаёт, только видит эпизод с неким господином из прошлого (Булатов), к которому Тот относится с отменным презрением, ибо господин увёл-де его жену и украл его гениальные «идеи». Для Тота он – жалкая «плоская тень», которая «живёт им», что выявляет в будущем отравителе манию величия в ещё более ярком и опасном свете. Неизвестно и непонятно также и то, зачем сей господин не месяц и не два с момента исчезновения Тота из родного дома разыскивал беглеца по всей стране, а разыскав, получил честное слово о невозвращении и оставил его в покое. При этом они говорят о покинутом Тотом мире с такой загадочной важностью, что начинаешь подозревать, не всерьёз ли автор пьесы, Леонид Андреев, считал своего персонажа мессией (был же такой древнеегипетский бог мудрости Тот), который, поюродствовав в клоунском гриме, засобирался таки назад на небеса и прихватил с собой страдающую амнезией реинкарнацию Афродиты – но тогда это уже совсем ересь какая-то получается. В финале покойные Консуэлла и Тот обнимают свисающие с колосников канаты, сладострастно их поглаживая, на фоне открывшихся за цирковыми афишами дверей, в которые заглядывает вся труппа в клоунских масках. Какова мораль этого пафоса? Я вижу в нём только подтверждение того, что все клоуны – маньяки, или хотя бы, как писал Левитин, «клоун – это та грань, за которой мужчина перестаёт быть мужчиной». Актёры, конечно, не виноваты, что Андреев умудрился написать такой феерический идиотизм, и стараются обрисовать характеры в меру своих скромных возможностей, но режиссёр явно перегнул с заигрыванием с публикой, наводнив и без того тесную сцену аж четырьмя кривляющимися клоунами в безвкусно кричащих костюмах, как будто клоуны и в жизни никогда не смывают грима и не перестают паясничать. Музыкальные мотивчики и одноцветное освещение (драматическим светом и здесь признан замогильно-зелёный) также оставляют желать лучшего, вывод: зрелище (ещё и почти трёхчасовое) на любителя.
После спектакля, с трудом подавив хихиканье, когда зрителей настойчиво приглашали к книге отзывов, я пошла в противоположную от храма сторону – охранник сообщил мне, что есть остановка, откуда до метро можно доехать. Таковая действительно обнаружилась, я влезла в первый попавшийся трамвай и с удовольствием прокатилась по району до конечной на Курском вокзале. Переться фактически среди ночи через весь вокзал – предприятие опрометчивое, но «суслик погулял и никого не встретил»©, и от Курской я доехала домой. Собак, питающийся кормом в тёплом бульоне и щеголяющий в папином шерстяном шарфе, кашлять перестал, правда, провожал меня сегодня в театр с покрасневшими глазами, щурясь и моргая, зато встретил уже живчиком, вроде, слава Богу, поправился. Но надо бы ему комбинезон на зиму приобрести, а то и ботинки в придачу, годы у него уже не те, чтобы в снегу купаться – раньше-то он никогда не простужался. Завтра – последний выходной, буду курсач домучивать, да в кино ходить, да рецензию писать, так что – счастливо оставаться, а я спать пошла.)