Месяц до окончания седьмого курса.


- Значит, вернул, - ты сидишь на столе и болтаешь ногой. Я киваю и поглубже засовываю сверток с подарком в сумку, чтобы ты, не дай Мерлин, не увидел что там. Ты замечаешь это и тут же интересуешься:

- Гермиона, а ты уверена, что подобрала правильный подарок, такой который ему понравился бы? – ты напряженно барабанишь пальцами по деревянной поверхности и задумчиво хмуришь брови. И мне становится стыдно, что именно я заставляю тебя беспокоиться и расстраиваться. Что именно я опять взваливаю на тебя чужие проблемы.

- Уверена, - я киваю. – Я знаю, что это ему бы непременно понравилось, но он даже не распаковал подарок, - ты с интересом смотришь на сумку, но ничего не спрашиваешь, ведь знаешь, что ответа не будет.

- Хм. А ты пробовала подольше бывать с ним наедине?

Я пожимаю плечами. Я бы хотела рассказать тебе больше, чтобы ты понимал мои трудности, но, боюсь, даже ты не сможешь принять мой выбор. Я и сама не могу до конца понять – почему получилось именно так? Но знаю, что он нужен мне со всеми его достоинствами и недостатками. Просто нужен.

- Это, знаешь ли, не так уж просто.

Теперь ты пожимаешь плечами:

- Да ладно. Если хочешь, я попрошу Рема оставлять вас на совместные отработки. Если ты, конечно, скажешь мне – кто это?

- Не нужно, - я мотаю головой, - я все рано не скажу тебе этого. Так что ничего у тебя не получится.

- Как хочешь, - ты вздыхаешь и печально качаешь головой, - Я только хотел тебе помочь.

- А как было у тебя? – интересуюсь я, не особо надеясь на ответ. Но, внезапно, ты улыбаешься светло и мечтательно и говоришь:

- У нас все было необычно и трудно, Гермиона, все. Нам даже общаться сначала было трудно, - я усмехаюсь, твой избранник точно слизеринец, хотя… с тобой всем иногда трудно общаться, даже нам с Роном. А в дни войны ты вообще огрызался на всех и вся, если что-то было не так.

- Сначала это было просто… ты понимаешь. Чтобы хоть как-то избавиться от напряжения, страха перед неизвестностью, ну ты же помнишь ТЕ дни. Хотелось забыться.

Я понимаю. Этого хотелось всем, и ты не был исключением.

- А потом война кончилась. Так сразу. Я убил Вольдеморта и все. Лишь авроры добивали тех, кто не сдался, ты же помнишь, таких было совсем немного, ведь дементоров в Азкабане уже не было. А потом стало так, как стало, Гермиона. И нам пришлось решать, будет ли снова «он и я», или останемся «мы». Вот так вот - война закончилась, а мы нет.

Ты снова улыбаешься и встряхиваешь отросшими прядями. Но, заметив мой взгляд, смущенно опускаешь голову и бормочешь:

- Ему нравится такая длина волос, они становятся более-менее послушными.

На твоих щеках румянец, пальцы теребят рукав мантии. Но хотя твои глаза и скрыты ресницами и стеклами очков, даже сквозь них видны отблески счастья в изумрудном взгляде. И я опять, опять тебе завидую, хоть и понимаю как это плохо. Завидую, что ты любишь и любим… и завидую тому, кого ты любишь, потому что мне тоже хочется, чтобы меня любили так искренне и горячо. И иногда мне становиться жаль, что те чувства, которые я вижу каждый раз, когда ты вспоминаешь или говоришь о твоем таинственном счастье, направлены не на меня. Мне кажется, что если бы ты так нежно и страстно полюбил меня, я бы смогла забыть даже о… даже о нем.

Я вздыхаю. Глупо. Глупо думать о несбыточном. Но в последнее время видеть чужое счастье становится для меня все труднее и труднее. Я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы.

- Гермиона, - ты встаешь со стола и подходишь ко мне, - так нельзя, просто нельзя.

Твоя рука осторожно касается моей щеки и почти невесомыми прикосновениями стирает слезинку.

- Не знаю, почему ты так упорно скрываешь имя того, из-за которого делаешь себе больно…

- Ты тоже молчишь, - прерываю я тебя, изо всех сил пытаясь сдержать всхлип.

- Но я не страдаю из-за этого.

Ты привлекаешь меня к себе, и уже в который раз я утыкаюсь в твою мантию, находя в твоих объятьях поддержку, столь мне необходимую.

- Гермиона, - голос звучит очень тихо, но в нем слышна непоколебимая уверенность, - ты не боялась Упивающихся смертью, знаешь больше чем все ученики Хогвартса вместе взятые, в будущем станешь одной из самых сильных волшебниц магического мира – тебе ли боятся отказа?

Я вздрагиваю. Почему, Гарри Поттер, ты не бываешь таким проницательным на уроках? И почему так тонко чувствуешь все сейчас? Но ты этого не замечаешь и продолжаешь говорить:

- Или это кто-то из слизеринцев, помешанных на чистоте крови? Так тем более следует прояснить все, и если ничего нельзя сделать и нет никакой надежды на взаимность, то ты сможешь идти дальше, а не топтаться на одном месте, не зная, что же тебе делать!

Я отстраняюсь и изумленно смотрю в сверкающие зеленые глаза. Ты внезапно смущаешься и передергиваешь плечами.

- Ты же знаешь, Гермиона, мне никогда с этим особо не везло. Ну, с любовью. Чу, Джинни, Симус, как-то ничего не складывалось, так что я быстро понял, что все точки должны быть расставлены, иначе никак.

- Зато теперь у тебя все в порядке, - вымучено улыбаюсь я.

- И у тебя будет! – горячо уверяешь ты, крепко стискивая мои плечи. – Я не хочу давить на тебя, не хочу ни к чему принуждать и подталкивать, но ты должна решиться. Для себя самой. Через месяц у нас экзамены, а после будет выпускной бал. Это самое подходящее время для твоего признания – тебе так не кажется? К тому же у тебя может не быть другого шанса.

Я задумчиво киваю. А ведь ты прав. И даже не подозреваешь насколько.

- Ты сделаешь это? – настойчиво спрашиваешь ты.

- Да, - наконец-то решаюсь я, и ты вновь прижимаешь меня к себе и шепчешь:

- Все будет хорошо, Гермиона. Все обязательно будет хорошо…